Снова проснулся Кайтусь, чувствует: одевают его. Одежда противная, жёсткая. Кайтусь сопротивляется, отталкивает руки. Ему бы только лежать, только бы его не беспокоили.
— Давай быстрей! Поедем к тебе домой.
— Ой, голова болит. Не надо. Хватит, — бормочет Кайтусь.
Вынесли его. Снова поехали.
Кайтусь наконец открыл глаза. Видит высокие дома. Видит полицейского.
— Где ты живёшь? Как тебя зовут?
Хочет Кайтусь улыбнуться, но не может.
И снова его везут. Снимают. Несут. Кладут. Снова раздевают и одевают. Как же его мучают эти чародеи!
Опять открыл Кайтусь глаза. Но теперь уже увидел не дома и полицейских, а белую комнату и женщину в белом халате.
— Ты фея? — спрашивает Кайтусь.
— Да, фея.
— Какая белая, чистая.
— Да, белая, чистая. Спи.
— А гномы?
— Тоже здесь. Как тебя зовут?
— Не знаю.
Никак его не зовут. Всё равно как. Он лежит в белой постели. Ему хорошо тепло, даже жарко.
Закашлялся Кайтусь.
— Больно!
— Пришёл в себя, — говорит медицинская сестра.
— Ну, говори, зачем убежал из дому? — спрашивает доктор.
Кайтусь повернулся к нему спиной и с головой накрылся одеялом. Не нравится ему этот врач, что выстукивает его и слушает через трубочки.
— Скажи, что ты делал ночью в канаве? Какой волшебник туда тебя занёс?
Доктор силой посадил Кайтуся. И тут вдруг в палату входит папа…
— Антось, что с тобой приключилось?
А Кайтусь не понимает, наяву он видит папу или ему опять чудится.
Он даже не слушает, о чём говорят папа и доктор. Хорошо, что отвязались от него.
— Я хотел бы забрать его домой, — говорит папа. — Он у меня единственный. Болезнь очень тяжёлая?
И опять папин голос:
— Возьму такси и осторожно повезу. Очень вас прошу!
— Вот вы так заботитесь о нём, — говорит доктор, — а он из дому сбежал. Видно, что-нибудь натворил и ему причиталась порка?
— Что вы, я мальчика не бью. Наверно, его мальчишки подговорили. Сынок, ты убежал, да?
Кайтусь дрожащей рукой гладит папу по лицу.
— Воды!
Напился Кайтусь.
— Хочешь тут остаться?
Кайтусь не знает, что ответить. Он думает только об одном: почему папа такой небритый.
— Три дня! — изумился Кайтусь и шёпотом повторяет: —Три дня, три дня.
— Что всё это означает?
— Кого в канаве нашли? Кто нашёл?
Глава 7
Кайтусь выздоровел. Неудавшееся волшебство. Чудо. Большое волшебство. С кандалы, скандалы. Заграничные гости. Чрезвычайный выпуск
Кайтусь уже дома. Он выздоровел. Уже ходит по комнате. Один раз даже выходил на улицу.
Папа работает, мама занимается по хозяйству, а бабушка поехала к дяде.
—
Не вернётся она,
Антось,
— отвечает мама.
Мама не говорила ему правды, не хотела огорчать, потому что он был ещё слабый после болезни.
Умерла бабушка.
—
Как, почему умерла? Что же теперь будет? А как же доктор?
По словечку, по словечку, и Кайтусь догадался, как было дело: когда его всю ночь искали, лил дождь, бабушка ещё сильней простудилась.
—
Значит, это из-за меня…
—
Да нет, Антось! Она уже давно хворала. Целую неделю лежала. Не помнишь разве?
Мама пытается утешить Кайтуся. Он помнит, всё теперь помнит. Точно знает.
—
Из-за меня.
Да, он знает. Вспомнил, что он чародей. Месяц давно уже прошёл.
Встал он у окошка: незачем маме видеть слёзы.
—
Желаю… Лилипут… Желаю: пусть мне явится бабушка.
И в тот же миг он увидел на стекле лицо бабушки. Она улыбнулась ему. Она всегда так улыбалась, когда Кайтусь что нибудь натворит и отец сердится на него. Улыбнулась на оконном стекле, ласково взглянула выцветшими глазами и исчезла.
—
Я верну бабушке жизнь. Да! Это волшебство должно удаться.
Он пойдёт на могилу, разбудит бабушку и возвратится с нею домой. Вот будет неожиданность.
Ведь бывает же, что человек заснёт, а все думают, будто он умер. Кайтусь только забыл, как называется такой сон.
И шахтёры, засыпанные в шахте, остаются живы, если их вовремя откопать. Он сам читал про такое в газете.
—
Мам!..
—
Что?
— Я пойду на кладбище.
— Хорошо. Не плачь, Антось.
— Я прямо сейчас пойду.
— И не думай. Это очень далеко. У меня нет времени.
— Я хочу один пойти.
— Ты же не знаешь, где это. Сегодня холодно.
— Нет, знаю. Нет, тепло.
— Не смей! Я не разрешаю. Завтра сходишь.
— Тогда я пойду без разрешения! Сегодня!
И мама уступила. Потому что она знает Кайтуся. Нет, он вовсе не упрямый, его можно переубедить, уговорить. Но иногда, очень редко, приходится ему уступать. Потому что он весь пошёл в дедушку. А иначе будет плохо.
Дала мама ему на трамвай, туда и обратно, замотала шарфом шею, застегнула пальтишко на все пуговицы. Рассказала, где искать бабушкину могилу. Но на всякий случай всё-таки попробовала отговорить:
— Всё равно ведь не найдёшь. Потерпи до завтра.
—
Нет, я пошёл.
—
Только возвращайся поскорей.
И вот Кайтусь на кладбище. Берёзки, кресты. Он шагает уверенно, безошибочно выбирает дорогу. Прошёл по старинной аллее и остановился среди свежих могил как раз там, где надо. Прочитал табличку.
Стоит Кайтусь. Взглядом пронзает землю — до самого гроба.
Глубоко вздохнул — почувствовал боль в груди. Вздохнул второй и третий раз — в голове зашумело. В четвёртый, в пятый раз глотнул воздуха — сердцу больно.
«Хочу и желаю! Желаю и велю: пусть бабушка проснётся и выйдет из могилы!»
Тихо.
Бабочка села на цветок, крылышками машет. Трава всколыхнулась.
«Велю властью колдовской. Я, Антось,
Антони.
Я, Кайтусь-чародей».
Тихо.
Туча заслонила солнце, бросила тень на могилу.
С яростью мысленно крикнул Кайтусь: «Пусть проснётся бабушка!»
И вдруг…
Вдруг незримая рука влепила Кайтусю две пощёчины справа и слева.
Кайтусь покачнулся.
Бабочка взлетела.
А перед глазами красные пятна и круги.
Никто никогда не давал Кайтусю пощёчин. В первый раз.
Стоит
Кайтусь, гнев в нём закипает. Кулаки стиснул. Ну, точь-в-точь словно с каким-нибудь мальчишкой драться собрался.
«Ну, погоди, я тебе отплачу».
Подошёл к Кайтусю старичок.
— Вижу, мальчик, у тебя неприятности. На, попей, это тебя укрепит.
Кайтусь протянул руку, внял серебряный кубок и выпил. Приятный запах. Питьё сладкое и прохладное.
Старичок снова наполнил кубок.
—
Выпей ещё.
Выпил Кайтусь.
—
Спасибо. Возьмите, дедушка, — поблагодарил Кайтусь, дал старичку золотую монету и даже не удивился, как она оказалась у него в руке.
Кайтусь даже не взглянул на лицо незнакомца.
Склонив голову, он быстро пошёл, словно что-то гнало его.
Идёт он, торопится, а гнев и ярость стихают в нём.
Кайтусь чувствует внутри весёлое тепло и поразительную лёгкость, словно он по воздуху плывёт. И сердце стучит, стучит.
Вышел Кайтусь за кладбищенские ворота. В трамвай не сел, идёт пешком.
Одна улица, вторая, третья.
Улица узенькая.
Впереди Кайтуся идут две дамы. Одна с портфелем под мышкой, а вторая надушенная. И носовой платок к лицу прижимает. Зуб у нее, что ли, болит?
Кайтусь пытается обогнать их, но всё время кто-нибудь из них-то оттолкнёт его, то дорогу заступит.
Вышел Кайтусь из терпения и подумал: «Пусть они пойдут задом наперёд».
Едва он успел отскочить, потому что дамы, вместо того чтобы вперёд, назад пошли. Точь-в-точь как раки. Нет, они не повернулись, а перебирают ногами и пятятся задом.
Люди удивлённо смотрят, а они продолжают болтать, словно ничего не случилось. С ума сошли они, что ли?
—
Теперь такая мода. В Париже все богатые дамы только так и ходят, — пошутил велосипедист.
Но тут они толкнули пекаря, который нёс на голове поднос с булочками, и тот как пошёл их честить.
Перепугались дамы и побежали задом на другую сторону
улицы
.
А по улице автомобиль мчится.
Шофёр пытается затормозить, да только поздно.
— Задавит!
Кайтусь спокойно мысленно произнёс: «Пусть в аэро
план…»
Это он об автомобиле.
И
в ту же секунду автомобиль поднялся в воздух: у него выросли крылья.
Обе дамы наткнулись на стену и замерли. Да на них уже никто и не смотрит. Все головы вверх задрали. Люди, что сидят в автомобиле, вопят со страху, как безумные.
А летучий автомобиль исчез за крышами домов.
Прибежал полицейский. Следом репортёр из газеты.
—
Что произошло? Кого переехали?
—
Никого не переехали, просто это какая-то новая американская машина.
Каждый по-своему рассказывает. Репортёр вынул авторучку, записывает.
— Как всё началось?
— А вон те две. Вот они стоят. Задом наперёд ходят. Эти, что к стене прижались.
Толпа разрастается. Зевак всё больше и больше. Полицейский пытается их разогнать, да не может справиться.
«Вот глупый народ», — подумал Кайтусь и пошёл себе дальше.
Остановился он около афишной тумбы, решил посмотреть, что в кино показывают. А на тумбе висит большая жёлтая афиша: объявляется, что профессор прочтёт лекцию.
«Политико-экономическая лекция…»
— А что это такое?
Кайтусь не знает, что в Варшаву прибыла иностранная делегация… Приехали богачи, собираются основать банк, одолжить Польше денег.
Этих заграничных гостей профессор будет уговаривать по-французски не бояться одолжить денег; хоть сейчас и кризис, но Польша страна богатая и отдаст долг, заплатит.
Иногда Кайтусю нравятся непонятные выражения, а иногда раздражают.
Лекция. Ерунда. Пусть будет написано так:
ПРОФЕССОР ГВИЗД
ИСПОЛНИТ ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ СВИСТ,
БУДЕТ КУВЫРКАТЬСЯ,
ГЛОТАТЬ ОГОНЬ,
ПЕТЬ ПЕТУХОМ,
ПЛЯСАТЬ ВПРИСЯДКУ.
И как повелел Кайтусь, так и стало — на всех афишных тумбах во всём городе, во всей Варшаве.
Захотелось Кайтусю есть.
Поехал он в такси на богатую улицу. Вышел у ресторана.
Ресторан первоклассный, шикарный. Сквозь огромные зеркальные стёкла видны столы, накрытые белыми скатертями, и на каждом — цветы.
«Войти или нет? Сколько тут стоит обед?»
Сунул Кайтусь руку в карман, а там сто злотых.
Ладно. Входит.
А в дверях швейцар в красной шинели с золотыми иугови цами. И не пускает Кайтуся.
—
Куда? Зачем?
—
Я хочу есть.
—
Здесь запрещено побираться.
—
Я заплачу.
—
Проваливай, говорю.
—
Почему?
—
Потому что я так сказал. А то выгоню в шею.
—
Попробуй!
Швейцар хочет протянуть руку — и не может. Хочет позвать на помощь — не может. Стоит, глаза пучит, как будто задыхается. А Кайтусь по ковру входит в зал и садится за стол.
За одним столом сидят два господина и дама. За другим офицер. За третьим — женщина и мальчик в матроске. А в центре веселая компания: актеры и актрисы, которые играют в театрах.
Кайтусь сел один, смотрит на актёров, а они на него.
—
Чего хочет этот маленький оборвыш?
—
Потерпи, сейчас узнаем.
—
Смотрите, какие у него грязные башмаки.
—
И воротничок грязный.
—
А когти какие нестриженые.
Всё правильно. Кайтусь бедно одет, потому что отец у него столяр. Ботинки испачкал на кладбище. А ногти он просто не любит стричь.
Спрятал он ноги под стул, а куда руки деть, не знает.
—
Официант! — позвал актёр. — Новый клиент пришёл.
—
Это ещё что такое? Кто тебя впустил? А ну проваливай!
Все перестали есть и с любопытством смотрят, что будет.
Вбегает в зал швейцар.
— Я ему говорил, нельзя.
— А он вошёл. С мальчишкой не сумел справиться, недотёпа?
Появился хозяин, владелец ресторана. Толстый, как бочка.
Кланяется офицеру:
— Здравствуйте.
Кланяется другому столику:
—
Господину графу моё почтение.
И вдруг… грозным голосом Кайтусю:
—
Чего надо?
—
Хочу пообедать. Я заплачу, у меня есть сто злотых.
—
Браво! Молодец, малыш! Ишь ты, сто злотых имеет! Не уступай! — подзуживают Кайтуся актёры.
— И не собираюсь уступать.
Ох, будет скандал.
— Мама, пошли. Я боюсь, — захныкал мальчик в матроске.
А Кайтусь стоит на своём:
—
Я хочу есть. Заплачу, сколько положено.
—
Деньги небось ворованные. Пошёл вон отсюда!
—
Ах, ворованные! Ну, погодите!
— Позовите полицейского!
Кайтусь встал. Что-то пробормотал. Обвёл зал глазами.
И в тот же миг окна распахнулись, а тарелки, ножи, бутылки, жареные цыплята, блюда и скатерти заплясали в воздухе.
Официанты тянутся руками к Кайтусю.
Но… вдруг все взлетают вверх. Приклеились волосами к потолку, висят, ногами дрыгают, словно пляшут. И толстый хозяин тоже.
Развеселившиеся актёры хлопают в ладоши.
—
Пусть все остаются здесь, пока не выйду, — приказал Кайтусь.
«Лжёт пословица, что, дескать, не одежда красит человека», — с горечью подумал Кайтусь.
Дотронулся он пальцем до своей одежды, и вот уже по улице шагает нарядно одетый мальчик.
Зашёл Кайтусь в кофейню, выпил чашку шоколада, съел четыре пирожных. Расплатился. Дал на чай.
Опять сел в такси.
— В Лазенки{7}.
И через несколько минут оказался в Лазенковском парке.
Сидит Кайтусь на скамейке у пруда.
И всё было бы хорошо: отдохнул бы он немножко и пошёл бы домой.
Но, как назло, делегация богачей в это время осматривала королевский дворец в Лазенках.
Банкиры вышли из дворца и остановились перед статуей.
Она изображала греческую богиню с лютней и венком на голове.
Какой-то человек сопровождает гостей, кланяется и фальшиво улыбается. В точности как хозяин ресторана.
Надо ему устроить фокус.
«Пусть розы в венке превратятся в сардельки, а лютня в колбасу».
Так и случилось; стоит богиня в сарделечном венке и играет на колбасе.
Один седой банкир страшно рассердился: чего-то кричит и машет тростью. А второй ему втолковывает, мол, не стоит сердиться, потому что в каждой стране свои обычаи.
А Кайтусь всё никак не остановится:
«Пусть по главной аллее пройдут семь слонов, пять верблюдов и три жирафа».
И вот они уже идут. Торжественно выступают горбатые верблюды, слоны с достоинством помахивают хоботами, жирафы покачивают головами на длинных шеях.
Дети кто радуется, кто испуганно визжит, а взрослые думают, что это специально устроили для приёма иностранцев.
Но Кайтусю ещё мало.
«Пусть все мужчины будут в платьях, а женщины в брюках».
Тут-то и началась потеха.