— К своему брату внизу слева. У него рак.
— Ах ты, господи!
Фрау Далинг закрыла дверь и повернулась испуганным лицом ко мне.
— Неужто это верно?
— Нет, не Вернон, а Кристиан. У мамы нет других братьев.
— Я знаю. Я имела в виду, действительно ли все так серьезно. Ему правда очень плохо?
— А… Понятия не имею.
Фрау Далинг печально покачала головой.
— М-да, такое, похоже, всегда случается не с тем, с кем надо.
— А с кем надо?
— С Моммсеном, — сказала она, не моргнув глазом.
— А что с ним?
— Да только что опять с ним поругалась, когда входила в подъезд. Уже несколько недель дверь на задний двор застревает, ты наверняка тоже заметил?
Фрау Далинг даже не дождалась моего кивка, так она была взбудоражена.
— Ее практически невозможно открыть, когда выносишь мусор, и день ото дня становится все хуже! Но как ты думаешь, беспокоится об этом наш техник-смотритель? По-моему, он давно уже смотрит только в бутылку со шнапсом!
Я пожал плечами и пошел за фрау Далинг на кухню мимо картинок с плачущими клоунами.
— Во всяком случае, рак не заразен, — сказал я, чтобы отвлечь ее от Моммсена. Если она и дальше будет ругаться, то, чего доброго, забудет про ленивчики.
— А ты думал — заразен? — спросила она меня через плечо.
— Да нет! Я просто подумал, может, вы еще не знаете.
В отличие от идиота Маррака фрау Далинг явно не считала, что это плохо, что мама оставила меня одного. Во всяком случае, она не сказала об этом ни слова. Зато наконец-то озаботилась тем, чем надо.
— Я как раз хотела что-нибудь приготовить. Ты уже ел?
— Мюсли, сегодня в обед.
— Хорошо, тогда сделаю я нам ленивчики.
Ну то-то же!
Она открыла холодильник, чтобы вытащить колбасу и сыр, огурчики и помидорчики.
— Кстати, я тут совершенно случайно купила новый фильм.
Я прислонился к обеденному столу.
— Детектив?
— Про любовь. «Красотка». Слышал о таком?
— Нет. А он про что?
— Про девочку по вызову, которая влюбляется в богатого мужчину.
— Что такое девочка по вызову?
— Хм-м…
Фрау Далинг снова повернулась к холодильнику и принялась лихорадочно в нем рыться.
— Да где же все-таки это масло?
— Рядом с горчицей. Что такое девочка по вызову? Вы сами не знаете?
— Да нет, я…
Фрау Далинг вдруг вся ссутулилась, как будто хотела сложиться вдвое. Она повернулась ко мне, держа в руке масло, и посмотрела на меня испытующе.
— Ах, да что там, я считаю, ты для такого достаточно большой.
— Достаточно большой для чего?
— Чтобы разбираться в определенных вещах.
Она положила масло на стол к другим продуктам.
— В общем, девочка по вызову — это женщина, которая за деньги заботится о том, чтобы мужчины провели приятный вечер.
— Так же, как мама?
— Нет. Нет-нет-нет!
Фрау Далинг энергично покачала головой.
— Твоя мама просто работает в клубе, в котором девочки по вызову знакомятся с мужчинами! Она следит, чтобы эти мужчины вели себя вежливо и чтобы они, м-м-м… достаточно пили, если слишком разгорячатся.
— Она
«…который последние три месяца держит весь Берлин в напряжении. Как только что стало известно, он похитил шестую жертву. Наш спецвыпуск информирует вас о развитии событий — новое дело, по-видимому, разительно отличается от всех предыдущих!»
Теперь стало видно женщину, коллегу Ульфа Браушера. Они время от времени меняются на чтении новостей. Женщина старалась выглядеть очень озабоченной, ведь речь шла о ребенке. Но я ей не верил. Эти телевизионщики всегда глядят озабоченно, когда речь идет о детях, а в супермаркете запросто треснут тебя по спине корзинкой для покупок или запихнут в морозильную камеру, если окажешься у них на пути.
Но спецвыпуск был все-таки очень интересным. Дикторша объяснила: необычно, что похититель, только в прошлую субботу освободивший ребенка, опять похитил нового. Да уж, ну и скорость, удивился я. Наверно, Мистер 2000 испугался, что на летних каникулах он больше никого не поймает, потому что все уедут отдыхать.
На экране появилась карта Берлина, на которой по очереди высвечивались районы Веддинг, Шарлоттенбург, Кройцберг и Темпельхоф, Лихтенберг.
«Похищения не укладываются в какую-то очевидную схему. Полиция исходит из того, что Мистер 2000 без предварительного плана объезжает улицы на машине и заманивает в нее детей, как только представится подходящий случай».
Теперь высветился Шенеберг, очевидно, новая жертва была оттуда. Остальные районы оставались притушенными. Шесть красных пунктов вспыхивали на карте, по одному на каждом месте похищения.
— Ну, — крикнула фрау Далинг из кухни, — что там нового?
— АЛЬДИ-похититель снова похитил ребенка!
— Ах ты, господи… Сделай-ка погромче! Тебе молока или минералки?
— Молока, пожалуйста!
Я понажимал кнопку громкости на пульте.
«Впервые за все время похищений отец жертвы обратился в полицию, не заплатив заранее нужную сумму выкупа».
Шесть районов и красные точки сменились дергающимся изображением, снятым на камеру. В правом верхнем углу экрана появилась надпись « Прямое включение». Показывали довольно молодого человека, который производил, честно говоря, не самое ухоженное впечатление. Ему под нос сунули так много микрофонов, что его лицо в толкотне едва было видно. Он все время щурил глаза, потому что вспышки фотоаппаратов слепили его. Со всех сторон репортеры выкрикивали вопросы.
— Почему вы проинформировали полицию? Похититель регулярно угрожает похищенных детей…
— У меня нет денег, — сказал молодой человек. — Вот такое простое объяснение.
И презрительно добавил:
— Я должен был обратиться в полицию, иначе ни один банк в мире не дал бы мне кредит. Даже чтобы заплатить выкуп за похищенного ребенка.
— Что такое кредит? — крикнул я в сторону кухни.
— Деньги, которые занимают у кого-нибудь на некоторое время! — крикнула фрау Далинг в ответ. — Потом за это нужно заплатить больше, чем взял.
Я хотел спросить ее, может, она займет что-нибудь у меня, но как раз в этот момент по телевизору показали фотографию последней жертвы. Сердце у меня остановилось.
Похищенный ребенок был мальчиком. И этим мальчиком был Оскар.
Хотя на нем не было шлема, я сразу его узнал. Ни у кого нет таких зеленых глаз, как у Оскара, и таких больших зубов. Очень может быть, что и таких ушей-парусов тоже ни у кого нет. Они отходили от Оскаровой головы почти горизонтально, и было похоже, что если на каждое поставить стаканчик с газировкой, они бы выдержали без труда.
«Как только что объяснил отец мальчика, его семилетний сын вышел из дома около девяти часов тридцати минут, чтобы навестить друга. Но до него маленький Оскар не дошел».
Я почти не понимал, что говорит дикторша. В ушах стоял странный шум. Теперь снова показывали отца Оскара среди толпы репортеров.
— Я еще удивился, почему сын ушел, не надев шлем. Обычно он никогда не уходит из дома без шлема! Мы живем в большом городе, на улицах опасно. Я ему это все время повторял.
— Почему вы не проводили вашего сына? Не было ли это сознательным нарушением ваших родительских обязанностей по надзору за ребенком?
— Без комментариев.
— Знаете ли вы, кого Оскар хотел навестить? Действительно ли этот друг, к которому он якобы пошел, существует?
— Без комментариев.
«Сегодня в десять часов тридцать минут отцу Оскара, который один воспитывает сына, позвонил похититель. Это тоже необычно и ново: до сих пор похититель обращался ко всем без исключения родителям своих жертв посредством писем. Тем не менее требование похитителя обычное: две тысячи евро. Место передачи выкупа еще не обговорено».
Шум в моих ушах ослабел. Две тысячи евро, думал я, две тысячи евро. У отца Оскара явно не было богатых друзей или родственников, которые могли бы одолжить ему столько денег. Жены у него тоже не было. А у Оскара совершенно точно не было рейхстага. Вообще-то довольно непредусмотрительно для того, кто так сильно всего боится. Даже я коплю деньги на случай, если меня вдруг похитят.
Я вздрогнул — фрау Далинг как тень появилась сбоку и поставила на стол тарелку с ленивчиками. Я и не слышал, как она вошла в гостиную. Она взбила плюшевую подушку с бахромой, которую всегда кладет себе за спину, и села рядом со мной на диван.
— Может, на этот раз они поймают эту дрянь! — фыркнула она. — Ведь мог же кто-нибудь увидеть мальчика сегодня утром и вспомнить, как все было.
Фрау Далинг откинулась на мягкую подушку, положила в рот ленивчик и принялась жевать. Ливерная колбаса с огурцом. Я тайком покосился на нее со стороны. Наверно, она поверила бы мне, если б я сказал, что не только знаю Оскара, а что он шел сегодня утром ко мне. И потому что она бы мне поверила, она потащила бы меня в полицию, чтобы меня там допросили: откуда и с каких пор я знаю Оскара, и когда мы виделись в последний раз, и во сколько договорились встретиться. О чем мы говорили, и не упоминал ли Оскар про что-то, из чего можно было заключить, что он знал своего похитителя. Полиция разнимет меня на кусочки, как мисс Марпл своих подозреваемых. Лотерейный барабан раскрутится на всю катушку. Я буду все время краснеть и краснеть и от этого умру.
По телику теперь показывали фотографию первого похищенного ребенка. Я знал, что будет дальше, так делали уже тысячу раз: показывали одного ребенка за другим. Под сострадательную музыку, как будто всех жертв доставили домой по кусочкам, а не целиком.
— Ничего лучше придумать не могут, чем каждый раз выжимать из зрителей слезу, — сказала фрау Далинг. — Поставлю-ка я лучше нам фильм. Да где ж он у меня? Ах да, наверно, в сумочке.
Она тяжело поднялась с дивана и исчезла в прихожей. Я, как оглушенный, не отрываясь пялился на экран. Мой друг Оскар стал последней жертвой похищения, и у него даже не было мамы, которая забеспокоилась бы о нем! Наверно, она умерла или что-то в этом роде. Такое у меня в голове не укладывалось. Я должен был сейчас испытывать страх за Оскара или жалеть его, но все это я ощутил лишь позже. А сейчас, когда передо мной сменялись фотографии похищенных детей, я чувствовал себя просто как дочиста выскобленная миска из-под теста.
Когда показали Софию, вторую жертву, я пригляделся повнимательнее: ее фотография была новой. Надо думать, ее родители наконец-то заметили, какое отвратительное фото их дочери постоянно показывают по телевизору, и дали «Вечернему обозрению» кое-что получше. София стояла на детской площадке рядом с лошадкой-качалкой. Наверно, ее щелкнули на площадке рядом со школой, потому что на заднем плане виднелось большое здание, на окнах которого были приклеены — скорее всего, изнутри — разные пестрые картинки.
В отличие от старой, расплывчатой фотографии эта была резкая. София выглядела на ней хотя и не красивее обычного, но все-таки гораздо симпатичнее. Она улыбалась. Волосы у нее были чистые, и одета она была не в мятую розовую футболку, заляпанную клубничным соусом, а в отглаженную голубую. Впрочем…
Я наклонился вперед. Трудно поверить, но София умудрилась запачкать и голубую футболку — почти точно на том же месте! Камера показывала фотографию все крупнее. И вот во второй раз за этот вечер сердце у меня остановилось. Теперь я ясно видел, что это было не пятно от соуса.
Это был маленький ярко-красный самолетик с отломанным кончиком крыла.
Среда. В поисках Софии
Дорогая мама,
я нарочно оставил компьютер включенным, чтобы ты сразу нашла мой дневник, когда придешь домой. Я не хочу тебя огорчать, но мне нужно помочь Оскару. Тому мальчику с синим шлемом. Если со мной что-то случится, вскрой мой рейхстаг, чтобы оплатить похороны. Если дядя Кристиан умер, можешь положить меня к нему в гроб. Раз уж я мертвый, мне от этого хуже не будет.
Искренние соболезнования!
И еще: пусть Бюль будет настолько любезен и позаботится о тебе! Он очень милый, и у него замечательная гостиная, а в ней лучше всего — потолок. Я тебя люблю!
Твой Рико
* * *
Свежий и мокрый день, полдесятого утра. Я стоял перед нашим домом и смотрел на грязную лужу, которая осталась на пешеходной дорожке после дождя прошлой ночью. С деревьев, покрытых корой-кожурой, в лужу нападали семена, сотни и сотни. Они были похожи на крохотных парашютистов. Время от времени с веток надо мной падала капля, шлепалась в лужу, и семена, как маленькие лодочки, разбегались по воде в разные стороны.
Я хорошо подготовился к походу. В рюкзак положил мамину карту Берлина. Деньги, которые она мне оставила, тоже взял — двадцать евро. А в кармане брюк лежал красный самолетик, который я выудил из мусорного контейнера. Каждый раз, засовывая руку в карман, я его ощупывал.
В общем-то, было ясно одно: Оскар получил самолетик в подарок от Софии — именно этот, с отломанным кончиком крыла. Я не мог себе представить, чтобы он его у нее украл.
Но почему он поехал к Софии в Темпельхоф?
Что она ему рассказала?
Меня не оставляло подозрение, которое и мне самому казалось, с одной стороны, совершенно неправдоподобным, но с другой — совершенно естественным, когда имеешь дело с кем-то вроде Оскара: Оскар попытался на свой страх и риск выследить Мистера 2000. Как он дошел до этой дурацкой идеи и почему поиск привел его в прошлую субботу на Диффе, я не знал. Но скорее всего, он следовал информации, которую получил от Софии. Очень важной информации, которую София либо не сообщила полиции, либо никто не принял ее всерьез.
Голова у меня так сильно гудела, что было почти больно. Может быть, Мистер 2000 вовсе не случайно выбрал Оскара, а похитил его потому, что тот напал на его след? Может быть, Оскар хотел один изобличить Мистера 2000 и потому решил добровольно изображать из себя жертву-приманку, целыми днями разгуливая по городу один? И если это было так, почему Оскар никого не посвятил в свой план? Эти мысли бешено прыгали у меня в голове, словно вспугнутые курицы, за которыми кто-то гонится с топором. Прошлой ночью я от непривычного долгого напряжения заснул прямо в размышлительном кресле. Но до того как заснуть, я все-таки додумался, что надо пойти к Софии — пусть даже сейчас я стою тут, не двигаясь с места, и пялюсь в эту тупую лужу.
Ой-ей-ей-ей-ей-ей-ей!