Бамбуль хрюкал, сопел, стонал, пускал слюни и как заведённый качал нижний зуб. Вот это новость! Вот повезло!
Бамбуль устроился у раскалённого огнедыра за ящиком, в котором орали сопревшие от жары, мокрые от пота новородки. Сколько Бамбуль ни шатал, ни раскачивал зуб, ему никак не верилось, что это правда. Надо огорошить этой потрясающей новостью кого-нибудь ещё, решил он, тогда легче самому поверить. Он склонился над ящиком с новородками и зашептал своим новорождённым родственничкам:
— Эй, мелочь хвостатая, у меня зуб шатается!
От этих волшебных слов в голове загремели салюты. «ЗУБ ШАТАЕТСЯ!» Нет, он должен немедленно, сию же секунду, оповестить об этом подземную нечисть. Пусть все знают: скоро у Бамбуля вырастет настоящий зуб, как и положено всякому дьяволу. И Бамбуль будет щериться, скалить зубы и клацать ими не хуже, чем какой-нибудь приставучий Бавван. Пусть теперь попробуют назвать его подменышем и человеческим отродьем. Он им покажет! Бамбуль взглянул на свои лапы. В свете пламени его сжатые кулаки с жёлтыми, обломанными когтями выглядели устрашающе. И ничем не напоминали холеные руки неженок людей. Так что уж извините: хотя у него на затылке и саднит набитая подголовышем кровавая рана, что странно для чистокровного дьяволёнка, но лапы у него жуткие, как у настоящей нечисти — с багровыми костяшками, длинными когтями и очень крепкие. Бамбуль ими без труда и крысу придушит, и ползобрюху лапы отдерёт. Если только захочет.
Бамбуль ещё раз взглянул на свои лапы и вдруг засомневался в себе. Лапищи у него, конечно, когтистые, но ни крысу придушить, ни лапы ползобрюху отодрать он точно никогда не сможет. Он даже не в силах проглотить живого червяка или стоножку. От одной мысли, что надо зажать в зубах извивающуюся букашку, ему становилось дурно. Поэтому на его счету нет ещё ни одной загубленной душонки. Бабушка Злыдневна утверждала, что он перерастёт эту неуверенность в себе и в один прекрасный день станет как все, тут и нервничать нечего. Но Бамбуля мучили сомнения. Да ещё эта его мечта о подушке… Откуда у него такие человеческие фантазии? Бамбулю стало страшно: а вдруг у него вырастут неправильные зубы, не кривые и не жёлтые, а ровные и белые, и он окажется человеком? Лёгкие слиплись и не хотели дышать, кровь тяжело застучала в висках, а потом застыла в жилах. Бамбуль оцепенел.
Со своего места за ящиком он слышал, как резвятся в серной купели подрощенные мелкие бесы. Пойти, что ли, к ним? Рассказать всем кузенам и кузинам, что у него зашатался зуб? Взять и прокричать на всю купальню. Но почему-то в душе у него ничего больше не пело. И даже не сипело. И он явственно представлял себе, как у него вырастает маленький, аккуратненький белый зубик. Совершенно не похожий на кривой жёлтый и острый чертячий зуб. Это будет ужаснее, чем купаться в сере. Хотя трудно придумать что-то более ужасное. Особенно потому, что Бавван никогда не упускает случая помучить Бамбуля, и у него набираются полные уши и нос серы, и ещё несколько дней потом он ходит как хомяк оглоушенный.
Кстати о братце. А что, если рассказать ему? Подойти так спокойненько и заявить с самым невозмутимым видом, вроде как между делом, что у него зуб расшатался. Бамбуль с шумом втянул в себя воздух и произнёс:
— Что-то у меня сегодня зуб совсем расшатался.
Нет, звучит плохо. Да и опасно к Баввану соваться, у него когти длинные. Папа забыл их обкусать. Ещё расцарапает до крови. Брр, только не это. Нет, лучше ничего брату не говорить и вообще по возможности с ним не встречаться. Это трудно устроить, когда живёшь в одной норе, но Бамбуль старался изо всех сил. Обычно он подползал поближе к стене и сжимался в надежде, что в полумраке его примут за камень. Вот и сейчас он притворился большим булыжником, потому что услышал, что возвращается Бавван — у братца была особенная манера плеваться. Он долго и тщательно отхаркивался, потом прочищал горло, громко перекатывал во рту слюну, и лишь после этого в стену впечатывался большой, вязкий жёлто-зелёный плевок. Но хотя Бамбуль забился в самый дальний угол за ящиком, братец всё же заметил его.
— Куда полез? Я тебя вижу, — приветливо крикнул Бавван и с ходу ткнул Бамбуля под рёбра.
Бамбуль стерпел, только зажмурился. Он надеялся, что братец пройдёт мимо, оставив его в покое. Сегодня ему особенно хотелось побыть одному, тем более что зуб ныл и болел: требовал, чтобы о нём рассказали всему свету. Но Баввану рассказывать нельзя, как бы ни хотелось. С ним потом беды не оберёшься. Он как услышит, потребует посмотреть, а сам схватит зуб и выдерет. А если сразу не сумеет, то будет выламывать, пока не достанет. Бамбуль видел, как он проделывал это с кузенами и кузинами. Их вопли до сих пор жгли Бамбуля как огнём. Он отчаянно надеялся, что братца ждёт какое-нибудь срочное дело и он уберётся восвояси. Но нет, сегодня Бамбулю не повезло.
— А ты почему не купаешься, пукало трусливое? — спросил Бавван, уперев длинный острый коготь Бамбулю в бок. — Сера отличная, с пылу с жару. Кипит! И вообще. Пошли, я тебя искупаю, крысёнок некусачий. Или тебе погребёнок язык откусил? Говорил я тебе — доиграешься. Ну-ка высуни язык!
— Не откусил, — прошептал Бамбуль и забился в нишу в стене, уцепившись за проём всеми коготками.
Но куда ему, маленькому и лёгкому дьяволёнку, тягаться с огромным, коренастым братцем! Бавван играючи оторвал его от стены, взвалил на плечи и потащил в сторону купальни. Бамбуль не сопротивлялся. Станешь дрыгаться — братец ещё глубже вопьётся в него когтями. И без того Бамбуль через каждые несколько метров набивал себе по новой шишке: Бавван вспрыгнул на порог — у Бамбуля шишка, за угол повернул — у Бамбуля синяк, и так обо все камни, углы и низкие потолки по порядку. В нос уже бил отвратительный запах тухлятины, горячий пар ел глаза и не давал вздохнуть.
Бамбуль в полуобморочном состоянии висел на плечах у братца, как свёрнутый в трубку ковёр. Что его ждёт, он знал, поэтому сгруппировался, напряг спину и шею. Он слышал, как шипят и лопаются пузыри серы, как галдят злыдни, черти и разная жуть. Он слышал всплески, когда кто-то прыгал с бортика в купель, и свист и топот болельщиков. Прямо в ухо ему пыхтел Бавван, где-то рядом чесались и всхлипывали кузены с кузинами, громко хохотала соседская злыднечка.
— Глядите-ка, Бамбуль! — громко закричал кузен.
Бамбуль зажмурился ещё сильнее — так, что глаза, кажется, навсегда вдавились в голову. Он знал, что сейчас последует, и изо всех сил стиснул зубы — аж челюсть хрустнула.
— Кидай его в воду! — закричал кто-то, а кузен подхватил.
— Ки-дай! Ки-дай! — скандировал он. — Давай! Давай! Кидай! Давай!
Бамбуль напряг спину, подогнул хвост и понял, что летит. Тут же обожгло шкуру. Он стал хватать ртом воздух и наглотался серы. Вокруг хохотали кузены и кузины, выл от счастья братец и раздавались крики:
— Е-щё! Е-щё!
Бамбуль в ужасе пытался нащупать дно глубокой купели. Всё тело жгло и разрывало на части. А Бавван скалился и показывал свои кривые длинные зубы, новые уже.
— Купать его! Купать его! — голосила маленькая толстая чертяка.
Бавван охотно согласился и встал в стойку для метания. Рядом сгрудились черти и злыдни. Кузины светились от радости и в предвкушении нового зрелища тёрлись спинками друг о друга. Кузены от восторга скрежетали зубами и пускали дым из носа.
И тут пришла Злыдневна.
— Бамбуль, я тебя ищу, ты мне срочно нужен, — сказала она, посмотрев ему в глаза.
Он различил чуть заметное свечение в чёрных глазах. Мысль, что он спасён, порхала в душе, как летучая мышь. Бабушка кивнула ему:
— Покажи мне, откуда выкатился погребёнок.
— Да, сейчас покажу, — быстро ответил Бамбуль, поднимаясь на ноги.
Кузен не кричал и не скандировал. Даже толстая чертяка помалкивала. Бамбуль взглянул туда, где стоял братец Бавван, а того уже и след простыл. Кузен скорчил кислую рожу, соседская злыднечка соскользнула в купель, подняв облачко дыма.
— Бабушка, — осторожно сказал Бамбуль, когда они зашли в дальние ходы, — у меня зуб, кажется, шатается. — И он показал на него пальцем.
Бабушка крутанулась на месте, немедля запустила свой грязный палец ему в рот и покачала зуб. Бамбуль почувствовал во рту вкус сажи, ржавчины, земли, стоножек и улиточной слизи — такой знакомый и надёжный дух бабушки Злыдневны.
— Ну наконец-то! — обрадовалась Злыдневна. — Три тонны пепла и два мешка сушёных мышиных хвостов! Это очень вовремя.
— Да уж, — пропищал Бамбуль, замявшись, но потом собрал мужество в кулак и спросил: — Бабушка, а у меня вырастут нормальные кривые зубы?
Бабушка прищурилась и долго смотрела на Бамбуля, прежде чем ответила:
— Само собой, Бамбуша. У тебя непременно вырастут ужасные чертячьи зубы.
Бамбуль обрадовался. Он почувствовал такое огромное облегчение, точно весь, от макушки до пяток, превратился в заполненный лёгким тёплым дымом шарик. Наконец они пришли в то место, где Бамбуль нашёл погребёнка. Бабушка стала осматривать свод, стены, канавы и бороздки, а Бамбуль занялся делом — качал зуб.
— Тут главное — не нервничать и не суетиться, — говорила между тем бабушка. — Зубы живут своей жизнью и выпадают, когда захотят. Так всегда было и будет Слушай, а что ты сделал с погребёнком?
— Выбросил, — ответил Бамбуль.
— Выбросил? Такой деликатес?! Они,
Потом Бамбуль молча повёл бабушку в памятный ему коридор. Они обшарили его сверху донизу, как и пятнадцать соседних, но погребёнок как сквозь землю провалился.
— Ох-ох-ох, — горестно вздохнула Злыдневна, и землю облетел порыв холодного ветра; он забрался людям под пальто и юбки, и всех прохожих пробрало непонятным холодом. — Хорошо кончаются только сказки, — пробормотала бабушка, повернулась к Бамбулю спиной и побрела прочь, волоча хвост по грязи.
Бамбуль следом не пошёл. Не теряя времени, он снова сунул палец в рот — и обомлел. Ему показалось, что зуб перестал качаться. Прошла секунда, другая… Наконец зуб закачался снова! И теперь счастливый Бамбуль раскачивал его не останавливаясь.
Весь день Бамбуль занимался только тем, что, пристроившись где попало — у пароотводника, у водокапных камней, у кучи золы и возле огнедыра, — совал палец в рот и качал зуб. Он просто не мог заняться ничем другим. И зуб раскачивался всё сильнее.
Шаркая ногами, сгорбившись, мимо шёл папа Бабадур. Увидев Бамбуля, он прищурился и спросил:
— Чем ты занимаешься? — Потом нагнулся поближе и сказал: — Ну что, не шатается?
— Фафаеса, — ответил Бамбуль, не вынимая пальца изо рта.
— А ну-ка! — оживился папа, от нетерпения рисуя хвостом вензеля на грязном полу.
Потом он запустил свой немытый, длинный, жёлтый и кривой палец, пахнущий перцем и песком, в рот Бамбулю чуть ли не по самые гланды, нащупал нужный зуб и нажал на него.
— Всемогущий серный спрут и ты, серная каракатица! — закричал папа Бабадур. — Навоз и сопли всей преисподней! — Он потянул себя за большое, красное, висящее тряпкой ухо. Он всегда так делал, когда не знал, что сказать. — Зуб шатается!
— Гха, — подтвердил Бамбуль с разинутым ртом.
Оттого, что он целый день качал зуб, указательный палец на правой руке покраснел и на нём вскочил волдырь. Трудовая мозоль, иначе говоря. Ему пришлось перейти на указательный палец левой руки.
— Сын мой, — обратился к Бамбулю папа. Глаза у него сияли, на губах играла самодовольная ухмылка. — Первый зуб — это только начало. Тут главное — набраться терпения. — Он скатал свои губищи в трубочки, похожие на улиток, и тихо прошептал: — Подожди. Всё устроится само собой.
Дни шли за днями, и уже отгуляли День кипящей лавы с его традиционным шашлыком из крысиных окорочков и навозных жуков, нанизанных на чёрные, никогда не чищенные шампуры, и маревом воткнутых повсюду светильников из кипящей лавы. Главным событием праздника стали, как всегда, прыжки через кипящую лаву.
В этом году один чёрт сорвался-таки в лаву и погиб, а вся подземная нечисть, годами мечтавшая о том, чтобы это наконец произошло, вдруг напугалась и ужаснулась. Это был чёрно-красный помоечный чёрт из дальних пределов, и, видно, стартовый пинок оказался недостаточно силён, короче, он не перелетел на другой берег, а шмякнулся в реку докрасна раскалённой лавы. Толпа охнула, он сделал движение, пытаясь выбраться на сушу, но в следующую секунду мощный поток увлёк его навстречу пламени, полыхающему в центре земли. Страх и ужас поразили подземье, и вскрик, сорвавшийся с тысяч губ, прокатился по ходам, трубам и вентилям и на закате достиг земли. Холодной липкой дрожью пришёл он к людям, и они заспешили к родным, ждущим их дома, в тепле и уюте, за большим семейным столом.
Бавван тоже прыгал через лаву, но ему ничего не сделалось, он спокойненько перемахнул через раскалённый поток на своих длиннющих ногах, задев лаву только кончиком хвоста, из-за чего тот покрылся симпатичными ожогами, и Бавван долго ещё совал его всем под нос как трофей. Вдобавок он теперь трезвонил на каждом углу, что у него растут рога. Правда, две шишки на лбу, которые Бавван предъявлял в доказательство своих слов, не только не вытягивались, но стали даже как будто меньше, так что Бамбуль по-прежнему надеялся, что всё как-нибудь обойдётся.
Сам Бамбуль через лаву не прыгал: его и не тянуло, да и родители не разрешили. В прыгуны брали самых сильных, быстрых и ловких, а у Бамбуля ноги коротковаты.
— Но он же ещё ребёнок, — сказал папа Бабадур и ущипнул его за ухо.
Бамбуль был рад, что удалось отвертеться, хотя досадовал, что его назвали ребёнком в присутствии посторонних. Какой же он ребёнок, если у него зубы молочные выпадают? Хотя, по правде говоря, с «выпаданием» как раз и возникли сложности. В том смысле, что зуб не выпал сам собой, как обещал папа. И даже шатался едва ли сильнее по сравнению с первым днём, хотя Бамбуль с той секунды, как открывал утром глаза, и покуда не закрывал их вечером, не занимался ничем другим, кроме раскачивания зуба. В результате его пальцы стали такими сильными, что он легко выдирал коренья из стены. И победил, к всеобщему изумлению, ненаглядного кузена в пальцелом. Кузен сбежал быстрее уховёртки, чтобы порыдать в дальнем тёмном закоулке над позорным поражением. А мама Бажаба посмотрела на Бамбуля, как ему показалось, с гордостью. Хотя он не был уверен.
Неделя за неделей скатывались в центр земли, а наш Бамбуль всё качал и качал зуб. Он забыл свою мечту о подушке, нелюбовь к камням-подголовышам и страх перед купанием в сере, его давно не интересовало, какова на вкус печёная картошка, и не мучили воспоминания об утонувшем чёрте — все эти заботы и печали оставили его. Люди с их необъяснимыми повадками ни секунды не занимали его мыслей. Пусть себе живут как хотят: спят на подушках, играют в бесполезные яркие мячики и питаются погребятами, пусть тешатся чем хотят, а у Бамбуля своя беда — зуб не выпадает, и по сравнению с этим всё, что творится снаружи и внутри земли, — чепуха на крысином сале.