А вот Джимми в то утро допустил досадную оплошность. Услышав звук текущей из крана воды, он подумал, что музей уже открыт и кто-то из посетителей просто зашел в уборную. Джимми взглянул на часы. Было пять минут одиннадцатого — а ведь музей открывается в десять. И он спокойно вышел из кабинки. Но оказалось, что это никакой не посетитель, а уборщик, который набирал воду в ведро. Он как раз наклонился, отжимая швабру, — и тут вдруг неведомо откуда перед ним появились ноги мальчика, а следом и сам мальчик.
— Ты откуда взялся? — спросил уборщик.
Джимми улыбнулся:
— Мама говорит, что ей меня Бог послал.
Он учтиво поклонился и вышел, в восторге от того, что лицом к лицу столкнулся с опасностью и так достойно вышел из положения. Ему не терпелось рассказать эту историю сестре, но на голодный желудок Эмме трудно было в полной мере оценить его находчивость.
Ресторан при музее открывался только в одиннадцать тридцать, а кафетерий и того позже. Не в силах ждать, они вышли из музея и направились прямиком к уличному кафе-автомату. Джимми отсчитал двадцать пятицентовых монет и половину вручил Эмме, а половину оставил себе. Купив себе бутерброд с сыром и кофе, он мгновенно проглотил то и другое, но ни капельки не наелся. Поэтому он сказал Эмме, что можно, если она хочет, купить еще два пирожных по двадцать пять центов. Эмма, которая съела кашу и выпила ананасовый сок, объяснила брату, что он неправильно питается: на завтрак надо есть завтрак, а не полдник. Джимми в ответ заявил, что все это глупости и нужно смотреть на вещи шире.
Эмма и Джимми учли все ошибки вчерашнего дня. Зная, что поесть им удастся не больше двух раз, они купили пакетики крекеров с ореховой начинкой и рассовали по карманам: это на вечер. А пообедать они решили в музейном кафетерии, примазавшись к какой- нибудь группе школьников. Этих групп там было полным-полно — выбирай любую. Если раствориться в толпе, твоего лица никто не запомнит.
Вернувшись в музей, Эмма объявила, что им невероятно, немыслимо повезло. Им выпала удача: каждый день они смогут узнавать что-то новое. Никогда еще, ни у каких других детей в мире не было такой возможности. Поэтому перед ними, Эммой и Джеймсом Кинкейдами, стоит задача узнать все обо всем, что есть в музее. Нет, не сразу, конечно. А понемногу, по порядку. (Вряд ли Эмма знала, что в Метрополитене более 365 тысяч экспонатов. Но даже знай она об этом, она все равно не отказалась бы от своего намерения. Эмма любила строить планы, и планы эти были такими же грандиозными, как и сам музей.) Каждый день они будут выбирать какой-нибудь зал и узнавать о нем всё. Первым выбирает Джимми, за ним Эмма, потом опять Джимми — и так далее. Точно так же, как дома они по очереди выбирали, что смотреть по телевизору.
Но Джимми думал иначе. Узнавать каждый день что-то новое — мысль совершенно бредовая. Такая бредовая, что «убицца можно». Эмма просто не понимает, что тут ей не школа. Ну так он ей объяснит, решил Джимми — и заявил, что желает начать с итальянского Ренессанса. Он понятия не имел, что такое Ренессанс. Просто слово было красивое и умное, и к тому же он заметил, что этого Ренессанса в музее ужас сколько, так что Эмма сама скоро не выдержит и откажется от своей дурацкой затеи.
Когда Эмма предложила брату выбирать первым, она была уверена, что он назовет зал оружия и рыцарских доспехов. Она и сама бы с удовольствием поразглядывала все эти мечи, щиты, латы… На них можно отвести даже не один, а целых два дня. Эмма подумала, что если Джимми выберет этот зал, то она на следующий день назовет его же. И вдруг ни с того ни с сего — итальянский Ренессанс! Обалдеть можно. Но Эмма догадалась, в чем тут дело. Или, во всяком случае, думала, что догадалась. Потому что в прошлом учебном году она ходила не только на теннис, балет и плаванье, но и в кружок истории искусств. И в кружке им рассказывали, что Ренессанс — или, по-другому, Возрождение — считается эпохой прославления человеческого тела. Насколько поняла Эмма, имелось в виду не какое-нибудь тело, а обнаженное — проще говоря, голое. Эти художники итальянского Возрождения только и делали, что рисовали голых тетенек, розовых и пухлых. Потому-то Эмма и удивилась: ей казалось, что Джимми для всего этого еще слишком мал.
И правильно казалось. Джимми понятия не имел о прославлении человеческого тела в эпоху Ренессанса. Он всего-навсего хотел, чтобы Эмме поскорей стало скучно и она придумала бы что-нибудь другое.
Тем не менее выбор был сделан, и они направились к широченной лестнице, которая вела от главного входа прямо в зал итальянского Ренессанса.
Если вы задумали что-то сделать в Нью-Йорке, можете не сомневаться, что точно такая же мысль, в это же самое время, пришла в голову еще паре тысяч человек. И будьте уверены: половина этого народу уже выстроилась в очередь, готовая выполнить задуманное.
Вот и перед входом в зал итальянского Ренессанса топталась длиннющая очередь. Эмма и Джимми решили, что так и должно быть. Ведь Нью-Йорк — это средоточие культуры и искусства. (Между прочим, Саксонберг, с точки зрения искусствоведов итальянское Возрождение — тоже средоточие культуры и искусства: тогда искусством не занимался разве что ленивый. В Италии XV–XVI веков художников и скульпторов было не меньше, чем законов в нашем налоговом кодексе, и разобраться в них было точно так же непросто.)
Когда Эмма и Джимми дошли до верхней ступеньки, охранник махнул рукой куда-то вправо и сказал: «Конец очереди там. Все становятся в одну линию и проходят друг за другом». Брат и сестра подчинились — во- первых, они не собирались пререкаться с охранниками и привлекать их внимание, а во-вторых, у них все равно не было другого выхода: острые локти стоявших в очереди надежно преграждали путь.
Эмма и Джимми вели себя так, как ведут себя в очереди все дети: становились на цыпочки, вытягивали шеи и вертели головами, тщетно надеясь хоть что-то разглядеть за спинами взрослых. Но Джимми видел лишь серый пиджак стоявшего перед ним человека, а Эмма — голову Джимми и кусок того же серого пиджака.
Только заметив впереди репортера с фотоаппаратом, дети поняли: сейчас они наконец что-то увидят. В руках у журналиста был большой черный фотоаппарат со вспышкой, на котором ровными белыми буквами было выведено: «Нью-Йорк Таймс». Когда они поравнялись с репортером, Джимми даже попытался замедлить шаг, чтобы попасть в кадр. Он обожал фотографироваться, особенно для газет.
Однажды их класс водили на экскурсию в пожарную часть, и в местной газете появилась об этом заметка с фотографией. Джимми оказался в самом центре. Он купил целых семь газет и сделал из них обложки для книг — так, чтобы фотография была на лицевой стороне. Когда обложки начали рваться, он обернул их сверху пленкой. Книги в этих обложках до сих пор стояли у него на полке.
Наблюдая за маневрами Джимми, Эмма забеспокоилась. Она-то понимала, что им совершенно ни к чему красоваться в нью-йоркских газетах, в репортаже из Метрополитена! Особенно если родители все- таки их ищут. В Гринвиче наверняка кто-нибудь выписывает «Нью-Йорк Таймс». Увидят пропавших детей на фотографии и скажут маме и папе. Это все равно что доставить родителей прямо к главному входу в музей! Неужели ее братец совсем ничего не соображает?!
Эмма пихнула Джимми в бок, да так, что он чуть не ткнулся носом в серый пиджак. Джимми повернул голову и попытался испепелить сестру взглядом, но она и не заметила. Потому что в этот момент ей наконец открылось то, ради чего выстроилась вся эта длиннющая очередь.
Это была фигурка ангела. Девочки-ангела со сложенными на груди руками. Казалось, от нее исходит сияние. Ничего прекраснее Эмма никогда не видела. Она замерла на месте, не в силах оторвать глаз от этой красоты. Ей хотелось задержаться и получше рассмотреть ангела — но очередь напирала. Ну погоди, думал тем временем Джимми, я тебе покажу, как пихаться.
Очередь, направляемая ограждением из бархатных шнуров, доходила до конца зала. Минута — и Эмма с Джимми вместе со всеми уже спускались по лестнице на первый этаж. Эмма не замечала ничего вокруг. Мысли ее были поглощены девочкой-ангелом. Какая удивительная… Необыкновенная… А что в ней необыкновенного? Да, конечно, она красивая. Тонкая. Изящная. Ну и что? Ведь в музее столько всего красивого. Взять хоть саркофаг, в котором лежит сейчас ее скрипичный футляр. А главное — почему вокруг этой фигурки столько шума? Огромная очередь… Журналист с фотокамерой… Ага, значит, завтра в газете должен быть репортаж — вот из него все и узнаем, решила Эмма.
— Джимми, завтра нужно купить «Нью-Йорк Таймс». Там будет написано про этого ангела.
Но Джимми все еще не мог успокоиться. Она думает, ей все сойдет с рук? Она будет пихаться, а он ей — газеты покупать? Кому нужна газета, если там нет его, Джимми, фотографии? Ладно. В конце концов, деньги- то у него.
— «Нью-Йорк Таймс» стоит целых десять центов. Мы не можем себе такого позволить.
— Джимми, ты что! Тебе не хочется прочитать про этого ангела? Не любопытно узнать, почему столько народу пришло на нее посмотреть?
Джимми, может, и было любопытно, но сейчас важнее было доказать сестре, что никому не позволено толкать и пихать его безнаказанно.
— А ты завтра толкни кого-нибудь посильней и, пока он будет падать, выхвати у него газету, — посоветовал он. — А насчет купить — извини. Наш бюджет не потянет.
Эмма некоторое время шла молча, задумавшись, потом упрямо мотнула головой:
— Ничего. Я все равно узнаю!
Она по-прежнему была полна решимости учиться. Да, сегодня не вышло узнать все про итальянский Ренессанс, но не пропускать же из-за этого занятие!
— Раз так — идем в залы Древнего Египта. Это и будет наш сегодняшний урок.
Джимми с удовольствием обошелся бы и без уроков, но мумии ему нравились, и он без особых возражений последовал за сестрой в египетское крыло. Там они встретили школьников — целый класс. У каждого на голове был обруч из синей бумаги с надписью «Штат Вайоминг, 6 класс». Школьники расположились на маленьких цветных ковриках вокруг стеклянной витрины с мумией. Учительница сидела тут же — на складном стульчике.
Эмма и Джимми, побродив по залу, подошли поближе и стали вести себя так, как будто они из того же класса. Они вместе со всеми слушали гида, очень красивую девушку, и им ни капельки не было скучно. Оказывается, чтобы узнавать новое, не обязательно ходить в школу! Девушка-гид рассказала им, как в Древнем Египте делали мумии и как они там прекрасно сохранялись благодаря сухому климату. Она рассказала о раскопках древних гробниц, о дочери фараона, прекрасной Ситхатор, и о ее драгоценностях, которые хранились в соседнем зале. Закончив рассказ, девушка спросила, есть ли у кого-нибудь вопросы.
Я много раз наблюдала группы школьников в музее и поэтому могу сообщить вам, чем занимались в этот момент шестиклассники. Как минимум двенадцать из них кривлялись и корчили друг другу рожи. Еще столько же мечтали о котлете с жареной картошкой. Не менее четырех изнывали от жажды. Так что вопрос возник у одного Джимми:
— А сколько тогда стоило стать мумией?
Хорошенькая девушка-гид не сомневалась, что это шестиклассник из Вайоминга; учительница шестиклассников думала, что это «подсадная утка» — мальчик из музея, который специально задает вопросы, чтобы и другим детям захотелось о чем-нибудь спросить; зато сами шестиклассники точно знали: это чужак. Как и девчонка с ним рядом. Но, с другой стороны, пусть себе спрашивают, о чем хотят. Музей же для всех, правда?
Так или иначе, вопрос Джимми заметили. Шестеро прекратили кривляться, еще шестеро забыли о котлете с картошкой, троих перестала мучить жажда. Все смотрели на Джимми. Эмма тоже смотрела на него — и отчаянно жалела, что под рукой у нее нет бочонка с бальзамирующим составом. С каким удовольствием она сделала бы из этого родственничка мумию! Может, тогда до него дошло бы, что такое «не привлекать к себе внимания».
Тем временем девушка объяснила: некоторые люди всю жизнь копили на то, чтобы из них сделали мумию; так что это стоило им очень дорого.
— Можно даже сказать, что это стоило им жизни, — тут же добавил с места один умник.
Дети рассмеялись и, подхватив свои коврики, направились в следующий зал. Эмма хотела было изменить план и увести любознательного братца подальше, но заглянув в зал, куда девушка увела шестиклассников, Эмма чуть не зажмурилась от блеска и великолепия мерцающих в витринах драгоценностей… Пришлось идти следом за школьниками.
Увы, экскурсия по этому залу длилась недолго. На прощанье девушка-гид сказала, что желающие могут купить в музейном киоске буклеты о Древнем Египте.
— А они дорогие? — снова высунулся Джимми.
— По-разному, — ответила девушка. — Одни совсем дешевые, стоят не больше, чем «Нью-Йорк Таймс», другие — гораздо дороже.
Джимми покосился на Эмму. Лучше бы он этого не делал. Эмма загадочно ухмылялась — точь-в-точь как бронзовая египетская кошка, рядом с которой они стояли.
Отличий между кошкой и Эммой было два: во-первых, у кошки в ушах были крохотные золотые сережки, а во-вторых, вид у нее все-таки был не такой самодовольный, как у Эммы.
Газету «Нью-Йорк Таймс», которая им была нужна, они все-таки добыли. Причем покупать ее не пришлось: человек, купивший газету, положил ее на прилавок музейного киоска, а сам принялся рассматривать альбом «Ювелирные изделия Древней Греции». Тем временем брат и сестра попросту стянули газету с прилавка, после чего незамедлительно покинули территорию музея.
Эмма читала газету за завтраком в кафе-автомате. Она, конечно, хорошо помнила, что на завтрак положено есть завтрак, но сегодня она была готова смотреть на вещи шире. А именно — наесться до отвала, так чтобы ни один цент, выделенный ей казначеем, не пропал впустую. Дело в том, что крекеры и орешки, которыми они хрустели вчера вечером в кровати, не очень- то помогли. Быть беглецом, конечно, здорово, но есть и один серьезный минус: беглецам все время хочется есть. Поэтому Эмма взяла себе огромную запеканку из макарон с сыром, тушеную фасоль и кофе. Джимми последовал ее примеру.
Информация, которая их интересовала, оказалась на первой странице второй половины «Нью-Йорк Таймс». Заголовок гласил: «Новое приобретение музея Метрополитен! Рекордное число посетителей!» Статью сопровождали три фотографии: на одной было запечатлено «рекордное число посетителей», томящихся в длинной очереди, на другой — сама статуэтка, на третьей — директор музея с заместителем. Кстати, Саксонберг, газету вы найдете в моем архиве, в одном из семнадцати шкафов у северной стены моего кабинета. Тем не менее привожу текст этой статьи целиком.
По сообщению руководства музея искусств Метрополитен, около 100 ООО человек поднялись по центральной лестнице музея, чтобы полюбоваться одним из последних приобретений Метрополитена — статуэткой высотой в 24 дюйма, получившей название «Ангел». Такой интерес к небольшой мраморной скульптуре вызван, во-первых, необыкновенными обстоятельствами ее приобретения и, во- вторых, тем, что автором этой работы может оказаться Микеланджело Буонаротти, один из гениев итальянского Возрождения. Если подтвердится, что «Ангел» действительно является ранней работой Микеланджело, это будет означать, что музей совершил самую выгодную покупку за всю свою историю: «Ангел» был приобретен в прошлом году на аукционе за 225 долларов. Чтобы лучше понять, насколько повезло музею, достаточно упомянуть тот факт, что принц Франц-Иосиф II недавно согласился продать совсем маленькую картину Леонардо да Винчи — другого гения, творившего в ту же эпоху, что и Микеланджело, — за 5 миллионов долларов.
Метрополитен приобрел статуэтку в прошлом году. Один из кураторов музея увидел ее на предварительном просмотре произведений искусства, которым впоследствии предстояло быть выставленными на аукцион в галерее Парк-Берне. Куратор заподозрил, что это может быть работа Микеланджело, то же подозрение возникло и у других сотрудников музея. Однако все они предусмотрительно держали свои догадки при себе, дабы не подогревать интерес конкурентов к заветному лоту. В музее статуэтка была подвергнута тщательнейшему анализу, впроведении которого приняли участие как искусствоведы Метрополитена, так и зарубежные специалисты. Большинство экспертов склоняются к тому, что фигурка ангела была создана около 470 лет назад, когда великому Микеланджело было немногим более двадцати.
На аукцион в Парк- Берне статуэтка попала из коллекции миссис Базиль Э. Франквайлер. По ее словам, эту скульптуру она приобрела незадолго до начала Второй мировой войны у одного коллекционера и искусствоведа, бывшего сотрудника галереи Уффици во Флоренции (Италия). Особняк миссис Франквайлер на 63-й Восточной улице долгое время был одной из главных достопримечательностей Манхэттена благодаря коллекции произведений искусства, считавшейся одной из лучших частных художественных коллекций в западном полушарии. Многие, однако же, полагали, что это не коллекция, а гигантский винегрет, где подлинные ценности перемешаны с обычными безделушками. Три года назад миссис Франквайлер закрыла свою резиденцию на Манхэттене, и с тех пор многие экспонаты из ее коллекции появляются в самых разных галереях и на аукционах.
Мистер Франквайлер, сколотивший в свое время изрядное состояние на кукурузном масле и попкорне, скончался в 1947 году. В настоящее время его вдова, миссис Франквайлер, живет в своем поместье в городе Фармингтоне, штат Коннектикут. Когда-то ее дом был открыт для великих людей из мира искусства, бизнеса и политики; сейчас туда вхожи только ее помощники и близкие друзья. Детей у Франквайлеров нет.
«Вне зависимости от того, подтвердится ли авторство Микеланджело, — заявил вчера нашему корреспонденту представитель музея, — мы чрезвычайно довольны этим приобретением». Хотя Микеланджело Буонаротти прославился в первую очередь росписью Сикстинской капеллы в Риме, он всегда считал себя скульптором. И самым любимым его материалом был мрамор. Действительно ли последнее приобретение музея — один из ранних шедевров великого мастера? Этот вопрос пока остается загадкой для специалистов.