— Кстати, — обернулся школьник, убегая, — напомните ваш адрес. Какая там улица, номер дома, квартира?
Тут папе кцк будто что-то подсказало в голове: «Скажи неправильный». И папа вместо адреса: улица Синицына, дом три, квартира восемь, сказал: улица Зеницына, дом восемь, квартира три.
Вечером, когда папа рассказывал дома историю с ключом, туалетом и красной кепочкой, мальчик сначала сурово хмурился, а потом удивился, даже похвалил папу, сказал:
— А ты, оказывается, не так прост. Жулика обманул. Хитёр. Молодчага.
ПЕСОЧНИЦА С ПИСТОЛЕТОМ
Папа одной девочки возвращался с работы мимо старой песочницы, в которой сидела малышня со своими совочками. Малыши заметили папу, окликнули:
— Эй, взрослый, иди сюда.
Папа хотел притвориться, будто не слышит, но самый крупный, круглоголовый малыш, сказал:
— Ха-ха. Струсил. Как девчонка.
Папа вернулся. Подошёл.
— Хочешь совочком в лоб? — поинтересовался круглоголовый.
— Нет, — ответил папа, — не хочу.
Малышня засмеялась.
— С работы идёшь? — спросили папу. — Да.
— Зарплату несёшь?
— Сегодня, — честно сказал папа, — не давали.
— А ну выверни карманы, докажи.
— Не выверну.
— Конечно, не вывернешь, потому что врёшь.
— Не вру, — обиделся папа и вывернул карманы, доказал свою честность.
Из одного выпала конфета. Утром, когда папа уходил на работу, её заботливо положила туда девочка.
— Ещё конфеты есть? — спросил круглоголовый.
— Нет, — честно сказал папа. — Вот, карманы вывернуты.
— А дома?
— Дома есть. В буфете. В вазочке лежат.
Круглоголовый малыш дожевал папину конфету, подмигнул незаметно остальным:
— Помните, когда у меня дома конфеты были, я взял без спроса, вынес во двор, друзей угостил.
— Да, да, — подтвердили остальные, — ты смелый.
— А тебе, — глянул на папу круглоголовый, — слабо взять без спроса, нам вынести? Забоишься?
Папа промолчал.
— Слабо! Сразу видно, что ему слабо, — презрительно протянул другой малыш, не такой круглоголовый.
— Ничего не слабо, — тихо сказал папа. — Захочу и возьму. Вынесу.
— Ну, неси.
Папа пошёл домой. Открыл буфет, стал перекладывать конфеты из вазочки в карман.
— Папа, что ты делаешь? — удивилась девочка, входя в комнату.
— Конфет хочу. А что, нельзя?
— Пожалуйста. Ешь на здоровье. В карман зачем?
— На потом.
Папа набрал в карманы конфет, спустился к песочнице.
— Ты глянь, принёс! — удивились малыши и похвалили папу за смелость.
— Значит, ты не трус? — спросил круглоголовый.
— Нет. Да. Не трус. Я смелый, — похвастался папа.
— А если мы тебе пистолет дадим, — усмехнулся другой, не такой круглоголовый, — не струсишь вон тех бабушек на скамейке облить? Из водяного пистолета?
Папа посмотрел на скамейку. Ему не хотелось обливать бабушек, но ещё больше папе не хотелось считаться трусом.
— Да ты не робей, — ткнул папу совочком круглоголовый, — бабушки сами просили. Жарко, говорят, облейте нас, дети, водой.
— Из пистолета, — добавил другой, не такой круглоголовый. И хихикнул.
— Давайте. Оболью, — решительно сказал папа.
Папе дали пистолет. Он пошёл к скамейке. Наставил пистолет на бабушек. Прицелился. Выстрелил, пустил струю веером. По бабушкам. Бабушки всполошились. Заголосили. Одна, та, что была моложе, ухитрилась закрыться газетой. Остальные мокли так, без газет.
Вдруг рядом с папой затормозили сразу несколько велосипедов. Папу схватили за руки. Отобрали водяной пистолет.
— Это что такое? — закричали третьеклассники, внуки бабушек. — Хулиганство! Позор!
— Я его знаю, — обрадовался один бабушкин внук. — Он нашей одноклассницы папа. Давайте его к ней отведём, расскажем, чем он тут занимается.
Папа хотел объяснить, что бабушки сами просили, нет обернулся, увидел пустую песочницу и промолчал. Понял, что его обманули. Бросили одного.
На следующий день был выходной. Папе не надо было идти на работу.
В этот день девочка обещала папе сюрприз, сказала, что они вдвоём пойдут в одно восхитительное место. Но они никуда не пошли. Папа сидел дома наказанный. Смотрел в окно на веселящуюся в песочнице малышню и думал, что теперь, возвращаясь с работы, будет ходить домой другой дорогой.
В ФАРТУКЕ С БАНТИКАМИ НА ВОЙНЕ КРАСНЫХ РОЗ С БЕЛЫМИ
Одни дети, мальчик и девочка, неустанно заботились о своём папе, часто старались ему хоть чем-нибудь помочь. Папа кричал, вырывался, пробовал куда-нибудь убежать, но дети всё равно догоняли и помогали.
— Я хочу сам. Дайте, я сам сделаю, — умолял папа.
— У тебя не получится, — говорил мальчик.
— Вот научишься, — добавляла девочка, — тогда пожалуйста.
— А сейчас давай вместе, — предлагали дети и всё делали сами. Без папы. Вместо него.
Хочет папа маму обрадовать, её любимые цветы в горшочках на окошке полить, возьмёт лейку и, нечаянно, прольёт одну капельку на подоконник. Девочка тут же подбежит с тряпкой, капельку вытрет, лейку отнимет, все горшочки сама польёт.
Собирается папа на работу, сидит в прихожей на маленькой скамеечке, пыхтит, туфли зашнуровывает. А шнурки путаются, не сразу в дырочки лезут. Только-только начинает получаться, а мальчик уже туг как тут: присел на корточки, быстро-быстро обе туфли зашнуровал.
Папа работал председателем совета директоров одной крупной фирмы. Фирма занималась выращиванием разноцветных тюльпанов и роз. Когда тюльпаны и розы вырастали, фирма отправляла их в цветочные магазины, чтобы покупатели могли приобрести красивый букет. Себе или в подарок.
Составит папа какой-нибудь приказ, распоряжение подчинённым сотрудникам фирмы, например, чтоб они луковицы тюльпанов в Голландии купили, а мальчик говорит:
— Дай-ка я посмотрю твой приказ. Нет. Такой приказ никуда не годится. Луковицы надо не в Голландии покупать, а на базаре у одной бабушки. Давай вместе другой приказ напишем.
Сядут мальчик с девочкой, папин приказ перечеркнут, напишут свой, новый, и велят папе подписываться.
— Не буду подписываться. Это не я писал.
— Какая разница? Мы же твои дети. Немножко тебе помогли. Ты же не хочешь, чтобы из-за твоих необдуманных приказов вся фирма разорилась и большинство сотрудников оказались безработными. Они тебя за это по головке не погладят.
Папа посопит, посопит и подпишет. Но однажды отказался. Дети хотели, чтоб фирма больше красных роз выращивала, з папа упорствовал, хотел, чтобы больше выращивалось белых. И не так уж всё это важно было. Просто папе стало обидно, что ему не дают делать по-своему. Ничего не доверяют.
— Неправда. Мы тебе доверяем, — сказали дети. — И ты это прекрасно знаешь. Вот недавно ключ от дома вручили. Чтобы ты сам мог открывать дверь. Доверили. Несмотря на то что ты запросто можешь его потерять.
— Ага, — говорит папа. — Я этот ключ полгода у вас выпрашивал. Уже у всех наших сотрудников давным-давно ключи были. А у меня нет. Все надо мной смеялись. И потом, вы мне только от одного замка ключ дали, а у нас на двери их два.
— Ну и что? Мы на два замка запираем, только когда уходим, а если кто-то дома, дверь всего на один замок заперта. И ты сам всегда можешь её отпереть. Пожалуйста.
— Эх! — махнул папа рукой. — Ничего вы не понимаете!
— Не дерзи, — сказал мальчик. — Не смей грубить детям. Быстро подписывай приказ про красные розы и отправляйся спать. Завтра понесёшь приказ на работу.
— Не понесу. Я этот вопрос вынесу на совет директоров. Завтра же.
— Пожалуйста. А мы придём на ваш совет и всем объясним, что ты ошибаешься, неправильные приказы пишешь. Скажем: напрасно вы его председателем совета директоров выбрали. Это для папы слишком большая ответственность. Надо его уборщицей выбрать. Чтоб он на работу не с приказами, а с веником приходил.
— Не надо, — всхлипнул папа, — я подпишу.
— Вот и хорошо, — погладила папу по головке девочка. — Молодец. Правильно. Мы же как лучше хотим. И кстати, если у тебя завтра совет директоров, будь добр, надень сверху на костюм мамин фартук.
— Зачем? — испугался папа.
— А помнишь, в каком виде ты после прошлого совета пришёл? У вас же там, на столе, бутерброды с сёмгой, чашечки с кофе стоят. И вы, в перерывах, этим друг в друга кидаетесь. Пёстрый фартук возьми, который весь в бантиках.
— Не возьму, — твёрдо сказал папа. — Мамин фартук почти что платье. В маминых платьях одни маньяки ходят. Не надену.
— Какие маньяки? Что за выдумки? Тебе же нравится твой новый костюм. Хочешь его окончательно испортить?
Дети поцеловали папу, пожелали ему спокойной ночи, напомнили, чтобы он перед сном обязательно вымыл ноги. Папа побрёл спать, а дети вздохнули и сказали друг другу, что когда-нибудь папа обязательно поймёт, они всегда хотели ему только добра, и будет им за всё благодарен.
ТРИ ГОРШКА ЗА ЧЕТЫРЕ КОЛЕСА
У одной дочки папа просил машину.
— Зачем тебе? — удивлялась дочка. — Сам говоришь, на метро добираться гораздо быстрей. Всюду пробки. Автомобилей на улицах полным-полно. Разве не так?
— Так, — соглашался папа. — А машину от этого ещё сильней хочется.
— Давай я тебе игрушечную машинку куплю. Маленькую.
— Нет. Купи большую машину. Я ведь уже большой.
— Большая дорого стоит, — вздохнула дочка.
— А ты всё равно купи.
— Куплю, — погладила папу по голове дочка. — Обязательно. Только придётся немножко подождать. Нет у нас с тобой сейчас таких денег.
— А какие есть? Я место одно знаю. За углом. Обменный пункт называется. Можно те, какие есть, поменять нате, какие нужны, чтоб машину покупать. Показать место?
— Спасибо, папа, не надо. Ты мне лучше скажи, какая у тебя зарплата.
Папа сказал. Дочка вздохнула.
— Придётся нам, — решила дочка, — деньги взаймы брать.
— Где возьмём? — встрепенулся папа.
— Брать деньги, — сказала дочка, — надо там, где они есть. В банке.
— В какой пойдём? — вскочил папа.
Поблизости было два банка. Один взрослый, другой детский. Взрослые повесили табличку «Банк» на музей изобразительных искусств, и музей стал изображать банк. А дети переделали в банк свой детский сад. Повесили на него такую же табличку. Папа с дочкой посовещались, приняли решение: дочке идти в детский банк, а папе во взрослый.
Во взрослом банке было очень красиво. Всюду стояли мраморные скульптуры, колонны, и висели старинные картины в толстых бревенчатых рамах.
— Дадите мне денег взаймы? — спросил папа.
— А вы вернёте? — заинтересовались взрослые банкиры.
— Подождите минуточку, мне надо посоветоваться, — попросил папа и позвонил дочке по телефону.
— Они, — сообщил папа дочке, — спрашивают: верну я их деньги или не верну. Что говорить: правду или неправду?
— Говори правду, — посоветовала дочка. — Всегда надо говорить правду. Неправду не надо говорить никогда.
Папа сказал правду.
— Ладно, — говорят взрослые банкиры. — Вот вам бумага. Она называется бланк. Пишите заявление.
— А что писать?
— Изложите свою просьбу денег. И банк вам даст.
— Деньги? — обрадовался папа.
— Нет. Ответ. Отрицательный. В нём будет написано: «В вашей просьбе отказано с уважением».
Папа написал заявление, получил отрицательный ответ, пошёл домой. А папина дочка сидела в детском банке, разговаривала с рыжей кудрявой сообразительной девочкой-банкиршей. Вокруг на полках лежали игрушки, куклы, разноцветные мячики, а на полу стояли в два ряда деревянные лошадки.
— Денег взаймы дашь? — спросила папина дочка рыжую девочку.
— А тебе очень нужно?
— Очень. Папа машину просит.
— Какую?
— Сейчас спрошу.
Дочка позвонила папе по телефону:
— Ты какую машину хочешь?
— Жёлтую. С четырьмя колёсами.
— Хорошо, — сказала рыжая девочка папиной дочке, — пойдёшь по коридору, откроешь вторую дверь слева. Там, в комнате, стоят горшки с пачками денег. Возьмёшь два горшка. Только смотри, не забудь: когда вырастешь, начнёшь получать зарплаты — вернёшь в банк на один горшок больше. Не два, а три.
— Полные?
— Это уж как получится.
В одно прекрасное утро просыпается папа, дочка ему говорит:
— Выгляни в окно. Видишь, во дворе новая жёлтая машина стоит — это твоя.
— Спасибо, — обрадовался папа, хотел сразу бежать вниз, но дочка сказала:
— Сначала надо умыться, почистить зубы, позавтракать, надеть брюки, рубашку, побриться и не забыть положить в карман водительские права. Где твои водительские права?
— В картонной коробке.
— В какой коробке?
— В той, где паспорт.
— А паспорт где?
— Тоже в коробке. В той, в которой водительские права.
Наконец водительские права нашлись. Папа положил их в карман, спустился во двор, нажал новенькую кнопку на новеньком пульте, отключил автомобильную сигнализацию, открыл дверцу, отпустил стояночный тормоз, достал из багажника буксирный трос. Дочка увидела в окно, как папа с машиной возится, позвонила ему на мобильный телефон.
— Что ты копаешься, не едешь? По телевизору говорят: пробки. Никуда добраться не успеешь.
— А я и не собираюсь никуда добираться, — сказал папа и привязал красный буксирный трос к жёлтой машине. — Я её по двору за собой тянуть буду. На верёвочке.
КУКОЛКА, БАЛЕТНИЦА, МОКРЫЙ МИНИСТР
В субботу одной девочке неожиданно пришлось наказать своего папу за то, что он вчера во дворе обстрелял бабушек из водяного пистолета. Такого хулиганства девочка от своего тихого, скромного отца никак не ожидала.
— Папа, — сказала девочка, — ты понимаешь, что очень жестоко со старушками поступил?
— Я не поступал. Просто водой стрельнул. И всё. Один раз.
— Хорошенький раз. Семь бабушек наповал облил.
— Не семь. Только шесть. Одна газетой укрылась.
«Что же теперь будет? — размышляла девочка. — Сегодня он бабушек из пистолета облил, завтра милиционеров поливать начнёт. Сначала рядовых, потом лейтенантов, потом полковников. Так он и до милицейских генералов дойдёт».
— О чём ты думал, — возмущённо спросила девочка, — когда струю в бабушек пускал?
— Я, — честно сказал папа, — думал: попаду или не попаду. Вдруг промажу.
«Нет, — решила девочка, — сам он не остановится. Возьмёт и обольёт самого главного милиционера — министра внутренних дел. Другие министры под руку попадутся — их тоже обольёт. Министра образования, министра здравоохранения, министра обороны. А заодно и премьер-министра. С ног до головы. Кончится тем, что папа сунет в карман водяной пистолет, пойдёт в Кремль. Обливать президента. Всего этого допускать нельзя. Надо остановить его прямо сейчас, пока ещё есть надежда, что папа может исправиться».
Наказанный папа тосковал у окна, девочка смотрела на него и думала, что вообще-то папино наказание совсем некстати. На столе лежат очень дорогие билеты в самый большой театр. Два билета на балет достались девочке случайно. Как раз в субботу она собиралась устроить папе сюрприз: пойти вместе с ним смотреть балет, и вот теперь папа сидит наказанный, а билеты пропадают, потому что нельзя же вести на балет человека, который совершил хулиганский поступок и никакого балета не заслужил. Но если человек раскаивается, то это, конечно, уже совсем другое дело.
— Ты раскаиваешься? — спросила девочка папу.
— В чём?
— В бабушках. Понимаешь, что это насилие, которого с бабушками допускать нельзя? Старушки могли простудиться.
— А зачем они про них сказали, что им жарко, что они сами просят? А сами убежали.
— Что ты выдумываешь? Разве бабушки просили тебя их обливать? Говори честно, просили или не просили?
— Не просили.
— Ну вот. Наконец-то решил говорить правду. Это хороший признак. Значит, ты уже начал раскаиваться. Начал?
— А зачем они мои леденцы взяли? И все сгрызли.
— Опять враньё. Громоздишь ложь на ложь, — вздохнула девочка. — Бабушки не грызут леденцов. У них для этого зубы не приспособлены. Если ты меня уважаешь, немедленно, сейчас же говори правду. Грызли бабушки твои леденцы?