— Пе-те-р-у! — воскликнули мы с Димком.
А репортер Томас добавил:
— И другим хорошим людям.
— Ну, вот и решили, — заключила тетушка так, будто остальное было понятно без слов. — А что вы, кстати, собирались делать в воскресенье? — поинтересовалась она.
— Да, в общем, ничего особенного, — отвечал я. — У нас намечался футбол с соседней школой.
— Обожаю футбол, — подхватила тетушка. — Но не люблю, когда мажут по воротам. Я тогда свищу в два пальца: «Мазила!» А вы? — спросила она мистера Томаса.
— Да я, в общем, как настроюсь… — произнес смущенный мистер Томас. — Я обычно кричу: «Судью на мыло!»
— Вы сильно кричите, да?
— Во все горло, — сознался он.
— Обожаю, когда кричат во все горло, — сказала удовлетворенно тетушка. И, посмотрев на нас, повторила, что не любит, когда мажут по воротам.
Мы с Димком заверили, что будем играть как надо, хотя не представляли болеющую на стадионе тетушку, да к тому же свистящую в два пальца.
— Так где мы будем проводить матч? — спросила загадочно тетушка.
— Где?
— Ну, разве вы не поняли, что матч мы будем проводить на центральной площади города?.. Да, да. И ровно в двенадцать часов. Так и передайте своим дружкам. А еще передайте, что в этот день мы отдаем улицы детям. Я думаю, вы так и озаглавите статью? — спросила она мистера Томаса.
Тот подтвердил, что статья будет называться «Отдадим улицы детям!».
Вообще, я забыл сказать, что после моей лекции и экскурсии у тетушки вся школа разбилась на три секции: «Стрижей», «Ежей» и «Ершей». Первые бросились изучать древнегреческие мифы, литературу эпохи Возрождения, теорию полета птиц и насекомых и так далее, мечтая поскорей овладеть искусством полета. Вторые и третьи тоже хотели летать, но они посчитали, что главное для всех нас — это защищать тетушку от врагов и просто настырных и надоедливых посетителей. «Ежи» увлеклись культом восточных культур, а «Ерши» к тому же системой обороны дзюдо.
— Вот пусть все «Стрижи», «Чижи» и прочие выезжают, на чем захотят, — сказала тетушка. — На велосипедах, на самокатах и на роликах.
— А родители? — спросили мы с братом и мистер Томас.
— Родители тоже. Мы устроим для них соревнование на велосипедах и самокатах. Ключей от призовой автомашины у меня нет, поэтому призом будет букет белых роз.
Тетушка в знак окончания разговора снова улеглась с книжкой в руках, чуть поднявшись над нами, но не очень высоко. Несколько листьев упало на ее платье.
— А вот футбольный матч, который мы устроим на центральной площади, — сказала она обыденным тоном, — я буду судить сама.
На следующий же день городская газета оповестила всех жителей о нововведении, когда воскресная улица будет принадлежать только детям, о необычных соревнованиях для родителей, но, главное, оно было набрано самым крупным шрифтом:
СПЕШИТЕ НА ФУТБОЛЬНЫЙ ДЕТСКИЙ МАТЧ, ЕГО БУДЕТ СУДИТЬ ТЕТУШКА ДОРА!!!
Ниже на дружеском шарже была изображена сама тетушка Дора, распластавшаяся в полете над футбольным полем, со свистком во рту и с футбольным мячом в руках.
После такого объявления уже никакие машины не смогли появиться в городе. Да и сам голубоглазый бульдозерист Петер, надев праздничный темно-синий костюм, явился на площадь, чтобы поболеть за нашу команду.
Не стану описывать, как преобразился наш город, когда его площади, улицы и бульвары заполнили нарядно одетые ребятишки и их непривычно торжественные родители. Власти сделали вид, что это их не касается, ведь никто не нарушал общего порядка и правил уличного движения, и нигде не написано, что малыши не могут играть в свои игры, если захотят, прямо посреди улицы. А городские полицейские, которым нечего стало делать, вышли с духовым оркестром и играли на площади старинные вальсы. А раз так, то никакие машины никуда проехать не смогли. Они стояли на приколе в гаражах и на обочинах, и от этого никому не было плохо.
Вот такая история. А что делал и как вел себя в это время глава фирмы, именуемой ДКМВ, мистер Адамс, это никому не известно. Утверждают, что он ждал на центральной площади до последнего, а когда кто-то из прогуливающихся нечаянно задал ему вопрос, не планируется ли это мероприятие с детьми проводить каждое воскресенье, с досадой отмахнулся и ушел в бар пить пиво. Но заказал от огорчения водку и с каждой рюмкой повторял, что эта тетка его разорила.
Футбол же прошел при небывалом скоплении народа, будто играли не две школы, а ведущие команды Италии или Испании. Тетушка летала над полем со свистком во рту, почти так, как изображалась на картинке, мне даже временами казалось, что я слышу над головой свист в два пальца и ее ворчливый голос: «Мазила! Мазила! Ну, кто так бьет?!» После таких слов я сильно разозлился и забил противнику целых два мяча. Правда, никто, оказывается, не слышал ее реплик, а мне, наверное, в азарте игры это могло просто почудиться. Но зато явственно слышал, как орал во все горло репортер Томас: «Судью на мыло!» Он же потом утверждал, что «Стрижи» из нашей команды во время бега чуточку подлетывали, как это делают молодые, едва оперившиеся птенцы.
Глава тринадцатая, где папа сознается в своей ошибке
В этот день папа вернулся необычно рано. Поставил в уголке прихожей свой заслуженный, потертый портфель и прилег прямо в костюме и галстуке на диван. Мы с Димком готовили уроки в соседней комнате, но все видели и очень удивились. Папа никогда не позволял себе в костюме и галстуке ложиться на диван. И мы поняли: что-то произошло. Но что?
Димок сказал:
— Папа, как всегда, переработал и заболел.
— Но почему тогда он не мерит температуру и не идет к врачу? — шепотом спросил я. — На диван в одежде и галстуке ложатся, когда сильно переживают. Я вот тоже, когда получил в прошлом году двойку по истории, пришел и лег. И не раздевался даже. Только ботинки снял.
— Ботинки тебе снимал, между прочим, я, — напомнил Димок. — Но ты ведь говорил, что у тебя болит голова.
— Голова тоже, — сознался я. — Но отчего она болела-то? Оттого, что я сильно переживал. И папа переживает.
А папа между тем пролежал на диване с закрытыми глазами вплоть до ужина, а за столом объявил, что его можно поздравить: он больше не работает в строительной фирме.
— Тебя уволили из-за тетушки? — сразу спросила мама.
— Меня уволили из-за меня, — отвечал он, глядя в тарелку.
— Ты не сумел сделать работу? Да?
— Да. Я не сделал того, что от меня требовали. И мне сказали, что я могу не приходить.
— Твой шеф на тебя кричал? Нет? — спросила взволнованно мама.
— Нет. Он не кричал. Он повторял, что у нас такая семейка, включая тетушку, из-за которой он может разориться.
— А что от тебя требовали?
— И ты, и дети знают, что от меня требовали. Они хотели, чтобы я отдал распоряжение, чтобы рубили лес.
— Веселый Бор? Но ты же сам утверждал, что это необходимо для города и никакой опасности в этом проекте нет, — напомнила мама.
Папа сильно покраснел и долго молчал. Но все-таки, глядя в тарелку, признался, что он ошибался.
— Ты не ошибался, — поправила мама. — Ты боялся своего шефа. Не так ли?
— Я боялся не за себя, а за вас.
Последние слова папа произнес совсем негромко, но мы из нашей комнаты, где готовили уроки, слышали все до единого словца.
— Что же теперь будет? — тревожно спросила мама.
— Со мной?
— Я спрашиваю, — повторила мама, — что будет с Веселым Бором? Его ведь все равно убьют?
Мама именно так и выразилась, сказав слово «убьют». При нас с братом она выражалась гораздо мягче. Но нам важно было услышать, что ответит папа. А он молчал.
— Мы сохраним наш Бор? Или не сохраним? — повторила нервно мама. — А если нет, то зачем нужна такая жертва? Нас выгонят из дома за неуплату рассрочки, а тебе придется идти на биржу для безработных…
Неизвестно, что ответил бы папа на этот раз, но тут вмешалась тетушка. Оказывается, она давно и бесшумно спустилась в столовую на ужин и еще на лестнице услышала последние слова.
— Это нужно для всех нас! — вот как она заявила, поджимая губы. — Да, да. И для меня тоже. Но еще наших детей, чтобы Мартин и Димок знали, что их папа тоже хороший человек. А значит, он будет летать.
— Да не хочу я летать! — возразил сердито папа. — Вот еще придумали. Я просто хочу честно делать свое дело.
Но тетя не обратила никакого внимания на его реплику. Она строго, как учительница, посмотрела на папу, потом на маму и уже громче произнесла, присаживаясь за стол:
— Дети, не делайте вид, что вы ничего не слышите. Идите немедленно за стол. Этот разговор ничуть не секретный и касается всей семьи. И вас тоже.
Мы с Димком сразу же вышли к столу. Мы знали, что тетю Дору сердить нельзя и притворяться нельзя. Она заранее все знает. И про Веселый Бор знает. И надо скорей услышать, что она скажет.
И когда мы появились и сели, тетушка Дора удовлетворенно оглядела стол и приступила к разговору.
— А теперь по порядку, — сказала она. — Веселый Бор мы не отдадим. Я уверена, что мы его не потеряем. А вот папу могли потерять. Да нет, он бы никуда не делся, — поправилась тетушка и посмотрела на папу, который, насупившись, молчал, — но это был бы уже не он, понимаете?
— Мы понимаем! — ответили мы с Димком. — Но мы знали, что папа не такой.
— Да. Это правда. Он не умеет лгать, — вставила молчавшая до сих пор мама и стала усиленно сморкаться в платок.
— Я тоже верила, что папа все поймет, — подтвердила тетушка. — Если мы спасем Веселый Бор, то мы спасем и наш дом. И семью. Вот что вы должны понимать. — Она посмотрела за окно, где в сумерках еще светились, как на экране, ее любимые белые розы. — Ну, разве можно здесь оставаться жить, если они (они! Понятно кто!) все убьют… И розы, и птиц, и — лес?! — воскликнула она.
Тетушка встала из-за стола и, прежде чем подняться к себе наверх, чуть спокойнее, обращаясь теперь ко мне с братом, произнесла:
— Главное, ваш папа этого не может не знать, все будет решаться как раз завтра на опушке Веселого Бора. Поэтому нам надо отдохнуть и набраться сил. Доброй ночи.
И она, не касаясь перил, легко взлетела на верхнюю площадку и оттуда помахала на прощание белой рукой.
Мы с братом сразу увидели, что тетушка в боевом настроении, а значит, завтра все будет хорошо. Но папа с мамой были погружены в свои тревожные мысли и совсем не разделяли тетушкин оптимизм. И нам стало их жалко-жалко. Так жалко, что мы не смогли долго заснуть.
Глава четырнадцатая, в которой много кое-чего произошло интересного на опушке Веселого Бора
А вот что там произошло. Когда мы с тетушкой туда подъехали: мы на велосипеде, а тетушка с нами по воздуху, на бечеве, увидели, что на опушке леса, будто танковая армия перед сражением, выстроилась вся их железная техника. Тут были крашенные в оранжевый цвет тракторы и бульдозеры, и огромные экскаваторы с ощеренными хищно ковшами, и даже небольшие, стрелой вверх, подъемные краны.
Наверное, подразумевалось, что после команды мистера Адамса они все сразу одновременно ринутся вперед и начнется крушение Веселого Бора. Прямо на бугорке, на опушке леса, уже стоял приготовленный для торжеств длинный стол, на котором мы увидели микрофон, а также сверкающие на солнце ножницы, которыми будут разрезать красную ленту.
Вслед за нами прибыл весь наш класс, потом другие классы, из других школ, и все они уселись вокруг пригорка, где стояли стол и микрофон. А учитель географии вывесил рядом со столом нарисованную им цветную карту, которая называлась так:
ТАК КУДА ВЕДЕТ ВАША ДОРОГА?
На этой карте зеленым ярким цветом был обозначен Веселый Бор, а красным — трасса, которую они проложат. Эта трасса кровавым кинжалом, может, так сделано специально, протыкала насквозь зеленый массив леса и упиралась в голубую речку, на берегу которой были обозначены дачные коттеджи. И среди них коттедж бывшего мэра и самого мистера Адамса.
Вот это было открытие. Водители, и среди наш друг Петер, толпились возле карты и, посмеиваясь, громко делились впечатлениями.
Но дальше произошло еще интереснее. Дети стали звать своих пап, и многие из родителей или их друзей спустились по склону к своим чадам и пристроились с ними на траве. И когда подъехали на машинах руководители фирмы, все они были, конечно, в черных костюмах, никого возле длинного стола уже не оказалось, кроме самого мистера Адамса.
Мистер Адамс выглядел совсем не так, как мы представляли. Он не был не жирный, не толстый и не очень даже старый. Но ножки у него были короткие и толстые и несуразно большая голова. Этакий коротышка с властными манерами и решительной походкой. Было видно, что он привык командовать и не привык слышать.
Слово «Наполеончик» произнесла сверху наша тетушка. Она устроилась на нижней ветке березки, прямо над головой президиума, так что ей все было видно и слышно.
— А ведь шеф-то впрямь как Наполеончик! — воскликнула она непринужденно, и все вокруг громко засмеялись.
И тогда все дети вдруг хором закричали:
— Это он! Это он! Маленький На-по-леон!
Мистеру Адамсу это очень не понравилось и не понравилось, что тетушка вообще восседает, устроившись удобно на ветке, прямо у него над головой, мешая задуманным торжествам. Он посмотрел в сторону своих помощников и спросил, голос у него был тонкий и пронзительный:
— А это кто?
— Это та самая… Тетушка… — подсказали ему помощники, задирая головы и делая руку козырьком.
Шеф, задрав голову, тоже поглядел вверх, на тетушку, и категорическим тоном приказал убрать с дерева всяких посторонних теток.
— Эта опушка, земля и так далее принадлежат нашей фирме.
— А воздух? Воздух над опушкой тоже принадлежит вам? — спросила тетушка Дора, глядя с любопытством вниз.
— Да уберите же вы ее! — закричал мистер Адамс. — Она действует мне на нервы. И потом, кто тут главный? Она или я?
— Вы! Конечно, вы! — хором завопили помощники. — Только как ее убрать?
— Полезайте! И уберите!
— Но мы… Мы не умеем лазать по деревьям!
— Тогда прикажите рабочим! — взвизгнул пронзительно шеф.
— А им не позволят их дети, — шепнул тот, которого мы знали как «помощника всех». Он тоже был здесь. Он забыл, что включен микрофон и его слова разнеслись далеко по лесу.
— Тогда их увольте! — закричал шеф.
— Кого? — спросили помощники.
— Всех! В первую очередь вас самих, вы бездельники и ничего не умеете! И водителей… И детей тоже!
— Ур-р-а! — закричали все дети. — Нас увольняет Наполеончик!
— А с кем же вы останетесь? — спросила насмешливо тетушка Дора, глядя сверху на мистера Адамса. — Может, вы и меня хотите уволить?
Эта реплика окончательно вывела мистера Адамса из себя.
— А с вами я расправлюсь лично, — пригрозил он, глядя вверх. — Где крановщик? Я требую, чтобы он поднял меня наверх к этой тетке!
Бывшие помощники, теперь уже уволенные, сконфуженно молчали. А больше никого не было, кто бы поторопился исполнять указание шефа.
Увидев среди собравшихся моего папу, шеф крикнул ему:
— Вот вы… забыл ваше имя… Но вы были у меня главным исполнителем по строительной технике…
— Да, — отвечал папа, привставая с травы, — был. Ну и что?
— Вы можете приказать крановщику?
— Но я со вчерашнего дня вами уволен, — отвечал ему спокойно папа.
— Я вас возвращаю! — повелительно сказал шеф. — Я даже вас повышаю! Вы будете моим первым замом… Действуйте!
Папа посмотрел на меня, на других детей, на маму.
— Нет, — решил он. — Я к вам уже не вернусь. Я не хочу с вами работать, потому что я вас не уважаю. — Он указал рукой на поляну и добавил: — Вас никто здесь не уважает, разве вы не видите?
И дети захлопали в ладоши. Снова хором они пропели: «Он, он, он — маленький Наполеон!»
— Поднимите его, — попросила сверху тетушка, обращаясь в сторону водителей. — Петер, вы можете поднять его на высоту?