— Ух ты, а я и забыл! — он опрокинул стаканчик, а затем понюхал оставшиеся в нем капли и с улыбкой обратился к Маришке, на время отогнав мысль о злополучных башмаках. — Маришка, что это за новые новости?
— Ежевичная палинка, собственного изготовления! — и Маришка тотчас снова наполнила стаканчик. — А Мишке Карваю я уже наказала прийти, и женщину промывать внутренности тоже позвала. Пока я тут, постараюсь хоть от этих забот тебя избавить… В одном только накладка вышла: забойщик в субботу прийти не сможет, только в воскресенье. На субботу он уже в другом месте посулил, ну так я велела ему передать, — конечно, от твоего имени, — что тогда, мол, пусть будет в воскресенье. У нас все готово, дальше тянуть нечего.
— Ах, ты!.. — опять воскликнул дядюшка Йоши, для которого этот визит к Мишке Карваю раз в год был не меньшим праздником, чем рождество или пасха. Но Мишка Карвай — старый приятель и по годам почти ровесник — и рассчитывал именно на такое отношение, ведь он приходил забивать поросенка не за плату, а по дружбе. Поэтому о деньгах, естественно, и речи быть не могло, хотя «гостинцы» обходились значительно дороже, но это для всех считалось само собой разумеющимся.
Стало быть, Мишке Карваю нельзя было «наказать прийти», — по всей вероятности, он и разобиделся, — а следовало самолично к нему наведаться и попросить его. Зато такого просителя и принимают как званого гостя, и гость этот не только по праву, но и по долгу обязан есть и пить, сколько влезет, за счет своего будущего работника, которому он сам впоследствии выставит угощение.
Но не это главное!
Главное — это сам разговор по душам, который включает в себя подробный разбор достоинств и недостатков убойной свиньи со всеми вытекающими отсюда последствиями, перечень пожеланий хозяина, сравнение теперешней свиньи с прошлогодней, обсуждение количества и качества соли, паприки, черного перца и прочих приправ и специй, время и место засола и копчения… и множества других важных и милых сердцу тем, порождающих мелкие пересуды; затем доходит черед до местных, сельских дел, которые приводят к обобщениям всевенгерского, а то и всемирного значения, однако выводы эти не грозят переворотом размеренному укладу жизни, а напротив, обращают в праздник ничем не примечательный день.
Дядюшка Йоши не стал еще раз досадливо крякать. Он молча пропустил второй стаканчик, а про себя решил, что к Мишке надо наведаться непременно…
Эта мысль на секунду вызвала у него улыбку, впрочем, наверное, не слишком убедительную, потому что Маришка, ведомая поразительным женским чутьем, тотчас бросила на другую чашу весов двух друзей Йоши.
— Я подумала: а чего бы тебе не пригласить на ужин священника с почтмейстером…
— У нас не было заведено…
— Надо позвать, Йошка, ведь это твои друзья!.. Да ты не бойся, меня они и в глаза не увидят. Что я им — простая баба…
— С чего бы это им тебя не увидеть?
— Не ровен час еще чего подумают… — сказала Маришка и, опустив голову, вышла из комнаты.
Йоши Куругла какое-то время еще смотрел на то место, где перед этим стояла женщина, затем перевел взгляд на свои башмаки, которые по-прежнему казались ему чужими. И даже шагая по улице, он нет-нет да и поглядывал вниз, себе на ноги, потому что праздничный блеск башмаков как-то не вязался с привычной будничной обстановкой.
«Надо будет смазать их салом, — утешал он самого себя, — для таких башмаков это самое подходящее дело…»
Семейство Карваев и в самом деле обиделось. Мишка, правда, еще старался держаться в рамках гостеприимства, но жена его какое-то время даже не входила в комнату, и даже святой Иосиф и тот взирал с образка на стене с обидой, не подобающей милосердным святителям.
Однако стол был накрыт честь по чести, давая понять, что дядюшку Йоши ждали-заждались, и, вздумай он не явиться, такого стола «старому Куругле» в этом доме больше не видать.
— Никак дядюшка Куругла! — вошла наконец хозяйка, неся горячий проперченный слоеный пирог. — Вот спасибо, что зайти не погнушался…
Мишка улыбнулся вымученной улыбкой.
— Но-но, ты это брось. С чего бы ему нами гнушаться?
— Сам, вишь, с нами и разговаривать не желает, все через других передает… Чем не барин!
— Полно шутки шутить, Юлишка, — посерьезнел тут Куругла. — Гостья она и есть гостья, откуда ей знать наши обычаи. Но если уж меня так встречаете…
Видно было, что теперь дядюшка Йоши как гость чувствует себя задетым, поэтому хозяева тотчас пошли на попятный. Юлишка разлила выпивку по стаканам, а Мишка спросил:
— Ну, так какие будут ваши пожелания, дядя Йоши?
— Да как обычно, Мишка. Тут ты главный заправила… — ответил дядюшка Йоши и улыбнулся, хотя вдруг подумал, что во время забоя могут возникнуть расхождения во взглядах, ведь, по всей вероятности, Маришка и в этом деле придерживается других обычаев.
Однако эта мысль была всего лишь мимолетной и тотчас рассеялась, забылась при виде аппетитного пирога, пикантно-острый вкус которого смягчил добрый глоток вина. После застолья расставание проходило в самой приятной обстановке, хотя глаза у Юлишки подозрительно блеснули, когда она спросила:
— И надолго она задержится у вас, эта гостья?
— Болеет она, — пояснил дядюшка Йоши, — расхворалась по дороге в Пешт.
— Знамо дело, — улыбнулась Юлишка. — Но теперь-то ей полегчало?
— Полегчало, — кивнул дядюшка Йоши. — Ну, значит, мы тебя ждем, Мишка… — и он козырнул небрежно, как может позволить себе бывалый железнодорожник. Затем он направился к дому священника, одолеваемый некоторыми раздумьями, потому как начищенные до блеска башмаки словно бы непрестанно вопрошали: а, собственно говоря, полегчало ли этой Маришке?
Убой свиньи прошел безо всяких осложнений и по сути даже очень удачно. Маришка в своем хозяйственном рвении почти начисто забыла о больной пояснице; она во всем спрашивала совета у Мишки, который после того признал Маришку бабой что надо и все делал так, как ей хочется.
А Маришка не уставала подчеркивать, как много дельного она переняла у Мишки… вот уж никогда бы не подумала!.. И стопка палинки не повредит дорогому Мишке, а то тут до того все жиром провоняло…
Палинка и в самом деле не повредила.
Работа горела у Маришки в руках, хозяйка она и впрямь была отменная, и не успела на небе взойти вечерняя звезда, как все было вымыто-вытерто, по местам расставлено, во дворе, в доме подметено, а Мишка брел домой с такими богатыми гостинцами «на пробу», что даже жена его осталась довольна, только взгляд у нее был какой-то странный, когда она спросила у мужа:
— Ну и что она за птица, эта гостья?
— Баба как баба! Работящая…
— Выходит, вовсе и не хворая?
— С чего бы ей быть хворой?
— Да все с того же, раззява ты эдакий!.. До чего же вы, мужики, бестолковые! Не обхаживала она старого Куруглу, не подпаивала его? Тебя-то, я вижу, она подпоила…
Мишка при этих словах слегка призадумался, а затем прыснул со смеху.
— Верно я говорю? — блеснули глаза Юлишки.
— Со мной она была разлюбезная — врать не стану, а вот как она дядюшку Йоши обхаживает, не знаю. Но вся работа хорошо удалась, чин чином… гостья эта в деле толк знает…
Юлишка бережно раскладывала на столе принесенные гостинцы.
— Уж это точно! — у нее даже руки замерли на момент. — Судя по всему, она очень даже толк знает… Обратил внимание вчера на стариковы башмаки? Сияют, точно зеркало…
— Не смотрел я на башмаки.
Юлишка с материнской нежностью погладила мужа по небритой щеке.
— Да ты, дурачок, хоть бы и посмотрел, а все одно не заметил бы… Ну, ступай умываться, да пора на покой…
После столь насыщенного событиями, хлопотного, но все же веселого дня, естественно, и речи быть не могло о том, что Маришка не покажется перед гостями, да Маришка, уж на что «простая баба», а вторично с таким предложением не вылезала. И если вдуматься хорошенько, пожалуй, она и вообще не стала бы предлагать это, не отдавай себе отчета в абсолютной невыполнимости сего идеального предложения.
И в самом деле: куда было Маришке податься?
Кто стал бы подавать на стол?
И как мог бы объяснить дядюшка Йоши исчезновение гостьи, о которой знало все село?
Конечно, это было невозможно, но мученически-самоотверженное предложение все же прозвучало и не пропало без следа: когда Маришка и дядюшка Йоши в кладовой проводили осмотр аппетитным грудам бренных останков свиньи, дядюшка Йоши от полноты чувств положил было руку на плечо Маришки. Этот его жест отнюдь не был объятием, хотя Маришка тотчас именно так и представила дело.
— Ах, Йошка, чего доброго, увидят!.. — застенчиво прошептала она, да, видно, поторопилась, потому что рука дядюшки Йоши обиженно соскользнула с ее плеча.
— А что тут такого?.. Я только и хотел, что поблагодарить…
— Конечно, конечно, я так и поняла…
— Вот, значит, и благодарствую за твои хлопоты, Маришка…
— Да я с радостью, Йошка…
Так они и стояли молча в пропитанной колбасным запахом кладовке, не зная, как поступить и что сказать друг другу…
— Да-а, так-то вот… — чуть погодя проговорила Маришка и подхватила миску с припасами к ужину, а дядюшка Йоши побрел за ней, окончательно утратив почву под ногами, ибо бессилен был решить, что тут «так», а что — не так. Войдя в комнату, он все еще испытывал некоторую досаду.
Ужин, однако, удался сверх всяких ожиданий, и дядюшка Йоши отвергнул саму мысль попросить извинения за свой неверно истолкованный жест. Гости уже ушли, и лишь настроение какой-то широкой, веселой удали витало по комнате в клубах табачного дыма, тянущегося к открытым окнам.
В кухне сдержанно громыхала посуда, и дядюшка Йоши, покуривая у стола, предался воспоминаниям о сегодняшнем вечере.
И в самом деле, как оно все было?
Маришка принялась накрывать на стол, но лишь третью скатерть сочла подходящей для «вечеринки», заявив, что первые две — старая рвань, и вот ужо она как-нибудь соберется залатать их.
Самолюбие дядюшки Йоши было несколько уязвлено этим замечанием, и — поскольку сквозь все прочие мысли опять пробился вопрос, как же долго собирается она тут гостить, если вон даже скатерти латать намерена, — он опять вышел в кладовую завернуть кое-каких гостинцев для своих приятелей. Это занятие всегда было для него приятной обязанностью, и за сбором гостинцев мысль об отъезде или дальнейшем пребывании Маришки показалась ему настолько неважной, что он даже и забыл о ней.
Сердце дядюшки Йоши было исполнено радостного чувства щедрости, это чувство согревало его и на пути в дом; он остановился на минуту в сенях, заслышав голос Маришки:
— Я уж теперь даже не жалею, что чуть прихворнула: зато сумела помочь при убое свиньи. Вот приведу в порядок кое-что по дому, а там, если еще для чего не понадоблюсь Йоши, то в среду и отправлюсь восвояси.
Дядюшка Йоши постоял в некоторой растерянности, хотя намерение Маришки уехать не доставило ему неприятных ощущений. Да и растерянность его была всего лишь попыткой ответить на два вопроса: с кем разговаривает Маришка и для чего она могла бы ему понадобиться?
Тут, конечно, было над чем поразмыслить, однако вечера теперь стали прохладные, и умственные усилия дядюшки Йоши вылились в такой оглушительный чих, что брючный ремень чуть не лопнул…
— …А вот и он сам… — послышалось из кухни. — В комнату пожалуйте…
— От такой поварихи и я бы не отказался! — сказал священник, обмениваясь рукопожатием с Йоши, на что Маришка пропела:
— Ах, ваше преподобие, чего вы только не наговорите! — и такой упругой походкой развернулась в кухню, словно похвала священника окрылила ее.
Однако всех превзошел почтмейстер, явившийся с букетом из трех роз, и эти три нежных цветка свалили Маришку наповал.
Почтмейстер шел знакомиться с расхворавшейся гостьей своего друга, да и розам по осени вот-вот должен был прийти конец, так что он рассудил: прихвачу-ка я цветы, авось не помешают! И как еще не помешали!
Маришка так и просияла, а два других старых молодца с легкой завистью наблюдали за этой сценой: ай да ловкач этот Лайош, видать, мастер не только штемпелем орудовать! Уж до такой малости, как цветы, они и сами могли бы додуматься!
С этого все началось!
А продолжение последовало во время ужина, за супом из хребтины, который был поглощен в полной тишине, и у Маришки даже руки затряслись от этого молча вопиющего одобрения.
— Постой, Йоши, — удержала она хозяина, когда тот поднялся, чтобы разлить вино. — Дай я. — С этими словами Маришка достала из угла пузатую бутылку и наполнила до краев стаканы, в том числе и свой.
— За здоровье дорогих гостей!
— Йоши, разбойник ты отпетый! Где же ты до сих прятал это вино? — воскликнул священник.
— Это Маришка привезла, — улыбнулся Куругла, а Маришка сочла своевременным подать жаркое, чувствуя, что больше ей не выдержать одобрительных вздохов и взглядов.
— Мечта! — восторженно простонал почтмейстер, на что священник укоризненно заметил, что это не обманчивая мечта, а самая что ни на есть чудесная действительность.
— Лайошка, ты все время забываешь, что ты среди нас самый молодой…
— Прошу прощения, — вскочил почтмейстер, — по призыву церкви беру бразды правления в свои руки. — И он наполнил стаканы.
— Ой, мне совсем немножко! — запротестовала было Маришка, но не чересчур настойчиво, поскольку ей и самой вино было по вкусу. А затем она подала слоеный пирог, и опять наступила тишина, которую нарушил священник, после четвертого куска заявив, что он напишет письмо в академию с просьбой отныне писать «слоеный пирог» не с маленькой, а с заглавной буквы.
— Уж сколько свадебных пирогов мне довелось перепробовать по долгу службы, но все они в сравнении с этим похожи на хлеб из плохо подошедшего теста. Выпьем, братия мои!
Все выпили. И Маришка тоже.
— Не женщина, а чудо! — проговорил почтмейстер, когда Маришка в мгновение ока прибрала со стола и, тихонько напевая, занялась делами в кухне.
Йоши Куругла лишь улыбнулся и бросил взгляд в сторону кухни, словно начиная понимать, для чего, собственно, ему могла потребоваться Маришка…
Священник перехватил этот взгляд и сразу посерьезнел.
— Вся жизнь — сплошное чудо, — назидательно произнес он, — цепь повседневных, будничных чудес… Хотя если по существу разобраться, то никакого чуда здесь нет.
И видя, что обоих приятелей насторожил его трезвый, чуть ли не мрачный тон, священник добавил:
— Во вторник я свободен. Давайте-ка выберемся на виноградник и обсудим это чудо. Лайош, ты опять забыл нам налить…
Вот так и прошел вечер. Потом, когда все было выпито, хозяева проводили гостей, и по пути обратно в дом Маришка взяла под руку развеселившегося дядюшку Йоши: ведь надо же было и ей хоть как-то выразить, что ужин и впрямь удался на славу.
— Я провожу тебя, Гашпар, — сказал почтмейстер, когда они со священником остались наедине. — Надо немного проветриться, а то вино в голову ударило. Если жена заметит, она и слова не скажет, но это хуже любых проповедей. Смолчит, затаится, а потом, когда я буду собираться на виноградник, не преминет сказать: «Блюди свою служебную честь и о семье не забывай».
— Превосходный метод! Умная женщина твоя жена, — пробормотал священник.
Какое-то время друзья брели молча.
— Эта Маришка… и ее ужин, ну настоящее чудо, — почтмейстер даже остановился. — Йоши с ней просто повезло!
Приятели стояли в прохладной, пронизанной осенними запахами ночи.
— Лайошка, жизнь не сводится к ужину, во всяком случае, к одному ужину… Недаром говорится: чтобы человека узнать, надо пуд соли с ним съесть… Ну ладно, утро вечера мудренее, во вторник обо всем поговорим. Надеюсь, что Йоши тоже так считает.
Однако Йоши Куругла не считал ни так ни этак, позволив свободно витать приятным воспоминаниям о вечере. Маришка постелила постели, закрыла окна, заперла дверь и под покровом темноты начала раздеваться в соседней комнате.