– Порядок! – крикнул привратник. – Я еду с вами!
Пан Хризантемский уже переоделся в безрукавку Вероника, как видно, символизирующую полномочия привратника.
– В путь! – сдавленным голосом сказал я. – Но надо на каждом шагу остерегаться Алойзи Пузыря. Вы его еще не знаете. Но все-таки запомните это имя: Алойзи Пузырь!
– Алойзи Пузырь, – послушно повторил Вероник.
И вскоре мы уже шагали в сторону порта. Пан Хризантемский решил нас проводить и теперь толкал перед собой тележку с моим сундучком, рюкзаком Вероника, а также оба наших портфеля – ведь ни один приличный человек не сделает без портфеля ни шагу.
В порту стояло множество разнообразных кораблей, а их капитаны громко зазывали пассажиров:
– Сударь! Господа! Кому в Восточную Рододындию? Кому на Берег Охотничьей Колбасы? Сегодня последний рейс на Северную Канифолию!
– Кому в Западные Колготки? Прошу садиться!
– Через час отплываем на Южную Брынзу!
– Кому на Остров Излишков? Только у меня дешево и безопасно!
– Кто желает поохотиться на крокодилов? Есть еще одна каюта до Мыса Мозговой Косточки! Дешево и удобно! Детям за полцены!
Мы выбрали корабль, шедший на юго-восток, ведь именно в этом направлении летел пан Клякса, отправившийся в Адакотураду.
Наш корабль назывался «Акульим Плавником» и предназначался для перевозки грузов, но в трех его каютах могли разместиться еще и целых семь пассажиров. Капитан, хотя и был старым морским волком, об Адакотураде ничего не слышал. Впрочем, он и не мог ничего слышать, потому что был глух как пень.
Наша каюта оказалась уютной, хотя и тесной. Верный своему призванию привратника Вероник тут же принялся надраивать все металлические части, а заодно круглое стекло иллюминатора. В двух других каютах расположился розовод пан Левкойник со своими пятью дочерьми. Он отправился в путешествие вместе с ними, решив выдать их замуж за цветоводов разных стран. Пан Левкойник отличался редкой толщиной; его живот был так велик, что, усаживаясь за стол, он не мог дотянуться до тарелки и потому никогда не наедался досыта. Дочери пана Левкойника не блистали красотой, но их отец утверждал, что цветоводам красота жен и не требуется, поскольку ее достаточно у цветов.
Мы целые дни проводили на верхней палубе, наслаждаясь солнцем и прекрасной погодой. Море было спокойным, небо – безоблачным. Матросы или играли в кости, или спали в своих гамаках; бодрствовал лишь рулевой. Зато капитан, сидя на бухте канатов, разгадывал кроссворды, то и дело взывая к нам своим командирским голосом:
– Река из семи букв! Эй, вы!… Индейский вождь, начинается на «М»!… Город в Азии! – «о» в середке, «о» в конце!… Эй!… Используется для полетов, девять букв вниз! Эй!
Но наши ответы до него не долетали, потому что, как я уже говорил, был совершенно глух. Поэтому мы в конце концов организовали нечто вроде эстафеты, передавая записки из рук в руки, мы посылали капитану свои ответы в письменном виде.
Пан Левкойник засучил рукава, надел на голову голубой котелок, который должен был его защитить от солнца, и занялся разведением роз на борту судна. Хоть розовод и был очень толст, передвигался он легко, как мячик. Я даже сочинил о нем песенку, и все мы распевали ее хором:
Наш пан Левкойник
В котелке фасонит,
Розы он растит,
Наш пан Левкойник,
Точно мяч футбольный,
По небу летит.
Вам милый пан Левкойник
Подарит роз букет,
А сам он очень хочет
Объехать белый свет.
И в самом деле – уже через пару дней в расставленных вдоль бортов ящиках зацвели розы самых разных сортов. Дочери пана Левкойника то и дело поливали их специальной жидкостью, ускоряющей рост, благодаря которой они росли необыкновенно быстро.
Розы привлекали на корабль множество перелетных птиц. Зная несколько десятков птичьих наречий и диалектов, я постоянно вступал с ними в беседы, чтобы узнать об отце хоть что-нибудь. Один почтовый голубь пообещал кинуть клич среди всего птичьего народа, но все мои ожидания оказались напрасными.
А на третий день под вечер ко мне прибежал запыхавшийся Вероник.
– Есть! Есть! – закричал он еще издалека. – Пан Адам, пан Несогласка здесь!
Сердце у меня заколотилось, и я помчался в указанном направлении. На носу корабля действительно сидел говорящий скворец, но я тут же понял, что это не отец – ведь этот скворец изъяснялся по-французски, а отец терпеть не мог иностранных языков. Что ж, Вероник был прав: трудно найти среди миллиардов птиц нужную.
И все же в конце концов мне посчастливилось получить у одного колибри весьма ценную информацию. Оказалось, что он уже бывал в Адакотураде и мог нам показать дорогу туда. Я посвятил пана Левкойника в свою тайну и заодно поведал ему о цели путешествия. Посоветовавшись, мы решили совместными усилиями уговорить капитана изменить курс и заехать в Адакотураду. Я описал пану Левкойнику жителей этой страны в самых заманчивых красках и уверил его, что этот народ обожает цветы, как бы между прочим заметив:
– У адакотурадских цветоводов есть лишь одна слабость: охотнее всего они берут в жены иноземных девушек.
Это замечание подействовало на пана Левкойника, как удар тока. Он несколько раз подскочил на месте, надавил на украшавшую его нос бородавку, как на кнопку звонка, и с легкостью мячика поскакал к капитану.
Я уже говорил, что у пана Левкойника было пять не очень-то красивых дочерей. Хоть он и выращивал розы, имя Розы носила только старшая из них. Остальных же звали так: Георгина, Гортензия, Резеда и Пиония. Я проникся симпатией к этим девушкам и даже вскоре привык к их уродству. Скажу больше: с каждым днем они нравились мне все больше и больше, особенно Резеда.
Но главным образом мои мысли занимала судьба несчастных родителей. Я не покидал палубы, боясь потерять связь с колибри, который вызвался послужить нам проводником. Желая добиться его расположения, я напевал ему песенки дроздов, малиновок, зарянок и синиц, а один раз даже застрекотал, как крапивник. Именно тогда колибри проникся ко мне таким уважением, что готов был поверить в мою принадлежность к пернатому племени.
Однажды, когда я так щебетал, на палубе появился Вероник. От него попахивало асидолом и нашатырем, потому что из-за своей страсти к порядку он то и дело начищал корабельные поручни, а заодно и остальные металлические части. Подойдя ко мне, он таинственно сообщил:
– Порядок. Пан Левкойник уломал капитана. Плывем в Адакотураду.
И в тот же миг раздался трубный голос капитана:
– По местам стоять! Курс на юго-восток!
Я взглянул на клювик колибри и указал капитану точное направление.
– Полный вперед! – рявкнул капитан. – Пересечь Тропик Рака! Лево руля!
«Акулий Плавник» быстро помчался вперед, взрезая волны и распугивая дельфинов. Колибри то и дело улетал на разведку, потом возвращался на свое место, чтобы указывать дорогу своим тонким и острым клювиком, как стрелкой компаса. Тропическое солнце пекло немилосердно.
Через пять дней вдали показались туманные очертания берега.
Мы приближались к Адакотураде.
Адакотурада
Вас, конечно, удивляет, что в предыдущей главе пан Клякса появился лишь на минутку, в самом начале, а потом надолго запропастился. И ваше недоумение вполне оправдано: правду говоря, будучи главным героем книги, пан Клякса не должен покидать ее страниц. Однако следует учитывать, что он отправился в весьма отдаленную Адакотураду – так что для встречи с ним нам пришлось отправиться в долгое путешествие.
Мы шли из порта всей компанией и встретили его совершенно случайно, когда пан Клякса на самокате выезжал из Заповедника Сломанных Часов. Чуть позже я к этому вернусь, а сейчас хочу рассказать вам об Адакотураде.
Адакотурада – одна из теплых стран, куда на время холодов улетают некоторые наши птицы. И я сразу подумал, что с наступлением зимы сюда, глядишь, прилетит и мой отец.
Адакотурадцы – красивый народ. Кожа у них светло-кофейная, волосы темные, а от остальных людей их отличает только наличие третьей ноги. Потому-то и передвигаются они с быстротой антилоп, но при этом на бегу одна нога всегда может отдохнуть. Так что сказандцев мы узнали без труда: хоть они и загорели дочерна, но отрастить третью ногу так и не сумели. Зато дети, рожденные от них адакотурадками, вместо третьей ноги имели третью руку, чем и отличались от туземцев.
Вы, конечно, помните, что несколько лет назад коварные волны подхватили мужественный экипаж корабля «Аполлинарий Ворчун» и унесли к берегам Адакотурады, где капитан Кватерно был провозглашен королем и стал править как Кватерностер I.
С того времени сказандцы так расплодились, что на каждом шагу попадались трехрукие мальчики и девочки. Произошло также слияние языка адакотурадского со сказандским, в результате чего образовался новый язык – сказакотский, весьма похожий на наш. Разница состоит лишь в том, что по-сказакотски вместо «у» говорят «ор», а вместо «о» говорят «ур».
Так что «ухо» по-сказакотски звучит «орхур», а «нога» – «нурга». Слово «коллега» произносится как «курллега», «бутылка» как «бортылка», а «курица» как «коррица».
Мне, знающему куда более трудные языки и говоры животных, говорить по-сказакотски – сущий пустяк, то есть порстяк.
Строили Адакотураду по спирали, вот главная улица и вилась улиткой от порта до самого центра города, где после захвата власти над туземцами сказандцы воздвигли памятник в честь Великого Сказителя Аполлинария Ворчуна. По-сказакотски его называли Апурллинарием Вурчорном. Впрочем, адакотурадцы сразу же приняли сказандцев довольно сердечно, охотно признали превосходство их сказок над своими и отдали им в жены своих дочерей и зажили душа в душу под чутким руководством Кватерностера I, оказавшегося владыкой мудрым и притом необыкновенно милостивым.
Однако вернемся к пану Кляксе. Наша встреча прошла весьма оригинально: увидев меня, он не выказал ни малейшего удивления, лишь невозмутимо спросил:
– Ты уже обедал?
– Пан профессор, – ответил я, – но ведь мы едва-едва успели высадиться в Адакотураде.
– Как это? – возмутился пан Клякса. – Всего час назад ты играл со мной в «три бельчонка» и выиграл самопевчую пуговицу!
– Я? – недоумевая, воскликнул я. – Пан профессор, это недоразумение!
– Вы, наверно, шутите, – вставил Вероник.
Пан Клякса многозначительно встал на одну ногу, а дочери пана Левкойника окружили его и стали с интересом наблюдать за поведением его бороды.
– Постой… постой… – пробормотал пан Клякса. – А может, это был твой двойник? Ну да, теперь я начинаю понимать…
– Алойзи Пузырь! – поразился я.
– Да, Адась, Алойзи Пузырь. Вот уже несколько дней, как он прикидывается тобой, а я и не узнал. Вот негодник!
Пан Левкойник, которого я посвятил во все свои дела, подошел к пану Кляксе и, столкнувшись своим животом с профессорским, сказал:
– Мы с ним справимся. У меня есть заграничная жидкость от насекомых. Безотказное средство.
– Алойзи Пузырь – не насекомое, милостивый государь! Не насекомое! Да будет вам известно, пан… пан…
– Анемон Левкойник, – поспешил представиться розовод. – А это мои дочери: Роза, Георгина, Гортензия, Резеда и Пиония. Все на выданье.
– Забавно… – насмешливо улыбнулся великий ученый. – Настоящий ботанический сад.
– Пан профессор, вы, должно быть, забыли, но мы встречались уже не однажды, – робко заметил пан Левкойник.
– Я? Забыл? – возмутился ученый муж. – Может, вы и видели меня во сне, а люди разумные снам не верят. Так что не будем об этом больше.
Тут вмешался старый привратник:
– Пан профессор, я тоже хотел бы выразить вам свое почтение. Меня зовут Вероником Чистюлей, улица Корсара Палемона, семь, вход со двора, дипломированный привратник, династия пошла с прадедов.
– Фью-фью! – присвистнул пан Клякса. – Такие люди мне нужны. Только достало бы вам силенок.
– Уважаемый профессор, мне всего лишь семьдесят лет! – сказал Вероник. – В прошлом году на соревнованиях по прыжкам с шестом я занял первое место, победив Пескарика, Фойдру и Укротителюка. Могу даже, простите, и марафон пробежать.
С этими словами он схватил пана Кляксу поперек талии и трижды подбросил его в воздух.
– Гип-гип-ура! Гип-гип-ура! – стройным хором кричало семейство пана Левкойника.
После такого обмена любезностями мы вместе двинулись во дворец, дабы представиться королю Кватерностеру I.
На улицах царило всеобщее оживление: праздновалась очередная годовщина высадки сказандцев, и девушки приносили отовсюду к памятнику Аполлинария Ворчуна охапки цветов. Мы последовали за толпой в сторону площади Адакотурадско-Сказандской Дружбы, а сокращенно площади А-С.
Весьма озабоченный пан Клякса шагал, задумчиво теребя бороду.
Вдруг он остановился, накрутил ус на палец и воскликнул с видом победителя:
– Эврика! Нашел! В Адакотураде проживает тринадцать сказандцев, включая короля Кватерностера. Нас здесь четверо. Плюс еще дочери пана Левкойника – всего двадцать две персоны отряда двуногих. Необходимо составить подробный перечень. Кто не войдет в это число, оказавшись вне списка, и будет признан Алойзи Пузырем. Узнаем его по ногам. Вот мой план, милостивые господа.
Слова пана Кляксы вызвали всеобщий восторг, а Вероник еще раз подбросил его в воздух. В тот самый момент мы были уже у дворцовых ворот.
О да! Пан Клякса действительно гений!
Мы уже входили во дворец и стража сделала «На-краул!», как вдруг подлетел мой знакомый колибри и, усевшись на плечо, признался, что очень ко мне привязался и хочет остаться со мной до самых осенних дождей. Он изъяснялся на диалекте три-три, употребляемом южноафриканскими птицами, поэтому я для простоты стал называть его Три-Три. Даже пан Клякса признал, что имя выбрано весьма удачно.
Королевский дворец был выстроен из больших раковин, подобранных так по-мастерски, что стоило войти в тронный зал, как их шум складывался в мелодию государственного гимна Адакотурады. А поскольку раковины были нанизаны на вращавшиеся вокруг своей оси длинные стальные стержни, то придворный музыкант, поворачивая их так и эдак, мог соответственно обстоятельствам менять мелодию и исполнять тот или иной адакотурадский марш.
Под звуки государственного гимна мы приблизились к королевскому трону, имевшему вид фрегата со всеми парусами, со штурвалом и капитанским мостиком. С этого мостика король зачитывал свои обращения к народу. Не следует забывать, что Кватерностер I был старым моряком и когда-то даже прославился под именем капитана Кватерно.