Урок рисования — испытание для глаз. Умеешь ты видеть, например, спелое яблоко во всех оттенках цветов, с прожилками прозрачной кожи, каплей росы на румяном боку? Умеешь перенести все эти краски на бумагу, чтоб получилось яблоко живым, чтоб захотелось его немедленно съесть?.. Но, конечно, не обязательно будет яблоко и не обязательно захотеть съесть. Можно почувствовать запах цветов, представить себя в летящей среди звезд ракете, запомнить незнакомого человека по его портрету.
На уроке пения все, конечно, поют. Хором и соло. Некоторые начинают петь в первом классе и поют потом всю жизнь. А другие слушают. Этот сложный мир музыки, приятный и артисту, и публике, начинается на уроке пения. Кто знает, может, и Дыркорыл, оглушивший всех своим хриплым голосом, со временем станет известным артистом.
— Тебе не нравится, что я о тебе говорю, Дыркорыл? — строго спросила учительница. — Почему ты показываешь язык?
Дыркорыл мигом покраснел, махнул языком в сторону окна.
— Я не вам, Константин Тамарович. Я ему!
— Встань, пожалуйста. Почему ты меня так называешь?
Дыркорыл встал, забыв спрятать горящий язык.
— Я?.. — Он покраснел еще больше. — Потому что сейчас вы совсем другая. Очень строгая. Совсем… совсем… как… Константин Тамарович. Извините!..
И все ребята заметили, как моментально меняется любимая учительница, когда она сердится. Лицо суровое, мужское, глаза строгие, брови сошлись на переносице. Совсем как древний воин или суровый милиционер.
Учительница, поняв испуг Дыркорыла, улыбнулась и снова превратилась в Тамару Константиновну. «Никогда больше не буду Константинтамарычем!» — дала она себе слово.
— Спрячь язык, Дыркорыл, — посоветовала Тамара Константиновна ученику и выглянула в окно. — Ты тоже убери язык, Прищемихвост! Почему ты не на уроке, а на дереве?
Ребята выглянули в окно и увидели своего одноклассника Яшу Прищемихвоста. Он сидел на дереве, жевал яблоко и дразнился.
Разные разности
Яша Прищемихвост первый во дворе забияка. Фамилия у него беспокойная, и сам он проходу никому не дает, вечно задирается по пустякам.
Во время рассказа учительницы Дыркорыл задумчиво взглянул в окно и увидел совсем рядом, на здоровенном дереве конопатого мальчишку. Уселся тот на широком суку, жует себе яблоко, смотрит в окно и слушает Тамару Константиновну.
Пятачок Дыркорыла не понравился Яшке, и он скорчил кислую рожу. Дыркорыл в ответ показал язык, но очень осторожно, самый кончик, чтоб не заметила учительница Мальчишка на дереве обрадовался, плюнул вниз, высунул свой язык чуть не до самого пупа. Язык этот поразил Дыркорыла, и он в ответ показал свой, чтобы знал забияка: не все могут сейчас лазить по деревьям, плеваться и грызть яблоко.
Тогда мальчишка швырнул огрызок в окно, и Дыркорыл на лету подхватил его, с аппетитом съел и беззвучно рассмеялся. Смех сразил Яшку. Он состроил зверское лицо и свистящим шепотом возвестил: «Свинья — не я…»
Дыркорыл покраснел, расстроился, хрюкнул негромко. «И я не свинья» После чего его высунутый язык и заметила Тамара Константиновна.
Превратившись, как известно, в рассерженного Константинтамарыча, а затем став самой собою, Тамара Константиновна сказала Яше и Дыркорылу:
— Ну зачем вы портите свои лица? Сразу превратились в старичков.
Дыркорыл не стал жаловаться на Яшу. А Яша спрятал в карман яблоко и сообщил, что у него с утра болел живот, он лежал в постели и думал о своем классе. А потом не выдержал, захотел послушать, что творится на уроке.
— Выздоравливай и приходи в класс, — спокойно сказала Тамара Константиновна. — Твое место на третьей парте. — И она указала на свободное место рядом с Одноухом.
Яша слез с дерева, ушел выздоравливать. Его лицо, усеянное миллионом веснушек, светилось от совершенного подвига.
Вдруг раздался такой знакомый звук, словно в классе объявился грудной ребенок: «У-а-а, у-а-а…» Все ребята сразу забыли про Яшку, обернулись на звук, а учительница спросила, что происходит.
Впереди Одноуха сидела девочка Галя. Она принесла в портфеле любимую куклу, достала ее на уроке и тихонько качала под партой. Когда внутри куклы сработал механизм и она нарушила тишину, Галя испугалась, сжалась в комочек, а потом сунула голову под стол.
Одноух еще раньше заметил: когда Галя встает с места, у нее скрипят кости. Не парта, не ботинки, а именно суставы, — чуткий слух кролика уловил это мгновенно. Наверное, девочка долго болела и стеснялась вставать в тишине. А когда все шумели или говорила учительница, она понемногу поднималась и даже не краснела.
Одноух увидел ее красную шею, руки, стиснувшие в глубине парты куклу. Он встал и признался:
— Извините, Тамара Константиновна. Это я пискнул случайно.
Учительница внимательно посмотрела на храброго кролика, посадила его на место. Над партой торчали бравые усы. А соседка Одноуха замерла и не шевельнулась до конца урока.
На перемене первый «А» завтракал. Ребята строем спустились со второго этажа на первый, в столовую, и каждый получил по стакану молока и булочку. Теплые пухлые булочки понравились всем. Одна лишь Наташа, сидевшая рядом с Дыркорылом, не притронулась к завтраку, отодвинула свой стакан и неожиданно громко расплакалась.
— Что случилось? — спросила Наташу учительница:
— Он, — девочка сквозь поток слез с трудом разглядела Дыркорыла и тряхнула белым бантом, — он… съел… мою булку!
Дыркорыл растерялся, побледнел.
— Она сама попросила, — пробормотал он.
— Я расхотела, а потом захотела, — всхлипнула девочка.
— Я мигом принесу из дома, — предложил виновато Дыркорыл.
— Ну, это дело поправимое, — успокоила учительница и положила перед Наташей новую булочку.
— А теперь я опять не хочу, — покачала пышным бантом Наташа.
— Какие вы еще маленькие! — сказала Тамара Константиновна, вспоминая свой третий «А», с которым она рассталась весной.
Теперь все придется начинать сначала, пока не вырастут и не поумнеют эти первоклашки!
Когда первый «А» вернулся на свои места, обнаружилось, что исчез Одноух, который раньше всех примчался в класс.
— Он улетел на вороне, — бодро доложил дежурный.
— На какой вороне? — недоверчиво спросила учительница.
— На такой вот здоровенной белой вороне, — раскинув руки, пояснил дежурный.
— Что за ворона?.. Как он улетел?.. Не может быть! — загалдел класс.
— Честное слово! — кричал в ответ дежурный. — Вы знаете, Тамара Константиновна, какая она красавица! У нее розовый клюв и голубые глаза! Я сам испугался, когда увидел!
— Это правда, Дыркорыл? — спросила учительница.
Дыркорыл встал.
— Это правда… У нее розовый клюв и голубые глаза… Одноух всегда улетает, когда у него плохое настроение.
— Не волнуйтесь, Тамара Константиновна, — успокоил дежурный. — Одноух Нехлебов сказал, что он вернется.
Белая ворона
Белая ворона, с которой дружили Одноух и Дыркорыл, жила в деревне Берники на крыше их дома, который пока что не снесли.
Она прилетела в город посмотреть, как начинается новая жизнь у ее приятелей, и заняла рано утром наблюдательный пост на верхушке березы у школы Оттуда она видела все, что происходит в классе на втором этаже.
Белая ворона прожила свою долгую жизнь в одиночестве Никогда не пыталась она проникнуть в стаю черно-серых соплеменниц, которые то обитали в городе, то объявлялись в деревне, — белая ворона любила поля и леса, а не свалки мусора. И любая стая никогда не осмеливалась не только напасть, но и приблизиться к белой птице: была она таких больших размеров, что пугала всех любопытных. Даже коршун и сокол сторонились великанши, которая летала, взмахивая сильными крыльями, выставив розовый массивный клюв, распустив длинный хвост Пристальный взгляд голубых глаз не выдерживал самый нахальный летун: в последний момент резко сворачивал или пикировал вниз.
Когда ОДНОУХ махнул вороне из окна, она мгновенно снялась с места и опустилась на подоконник, напугав дежурящего в классе мальчика.
— Не бойся, — сказал ему Одноух. — Это моя знакомая. — И он легко взобрался приятельнице на спину. — Прокатишь? — спросил он, гладя лапой по белой голове.
«Кар-р!» — громыхнула железным голосом ворона и взмыла вместе со всадником.
— Как рад я тебе, Картина, — вздохнул Одноух в дырочку вороньего уха, обхватив белую шею лапами.
«Картина, картина!» — подхватила птица, стремительно набирая высоту, и Одноух тотчас понял, что значит ее упрек: «Вот будет картина, если учительница увидит, как ученик прогуливает урок!..»
Одноух называл свою приятельницу Картиной. Не потому, что это единственное слово ворона произносила полностью. Вся ее жизнь была прекрасной, неповторимой картиной. Картиной разнообразных видов земли с высоты птичьего полета. Картиной полей, лесов, лугов, огородов, деревенских улиц. Знакомой, неповторимой картиной, к которой привыкла с раннего детства одинокая Картина.
Казалось бы, другие вороны должны были наблюдать те же самые пейзажи. Но когда ты летаешь в стае — ты выполняешь то, что тебе поручено. А в одиночестве — постоянное внимание, все чувства обострены…
Голубоглазая ворона наизусть знала все красивые виды и с удовольствием показывала их Другу.
Сейчас они летели над крышами маленького города с асфальтовыми улицами, дворами с песочницами и качелями, и Картина отозвалась о новом местожительстве Одноуха коротким презрительным «кар!» — «караул!»
Они давно научились понимать друг друга. Ворона обычно произносила только «кар», но это «кар» означало самые разные слова, а по одному слову можно было догадаться о всей мысли. «Караул» по-вороньи — «как я не люблю тесный город, куда тебя только занесло, летим отсюда быстрее».
— А мне нравится новый дом, — сказал Одноух. — На стенах обои, полы блестят, а в ванной горячая вода… Только вот некоторые ученики… Ты видела, как они обижали Дыркорыла? Сначала Яшка на дереве, а потом эта плакса с булочкой.
«Кар, — высказала свое мнение Картина. — Карикатура».
Картина была образованной вороной, она видела не раз в обрывках газет и журналов смешные и остроумные рисунки — карикатуры.
— Но почему на свете есть дразнилы? — продолжал печально кролик.
«Карикатура», — повторила его приятельница, высказав тем самым свое мнение о дразнилах.
Потом Картина огляделась и обратила внимание Одноуха на красивую картину:
«Кар». То есть: «Картофелеуборочный комбайн».
Они пролетали над осенним полем. Сильный трактор тянул за собой машину, которая плугом вспарывала землю, подхватив из глубины клубни, ссыпала картошку в прицепную тележку. За картофелеуборочным комбайном следовала стая грачей и ворон, они с громким одобрением очищали борозду от червей и жуков. И эта работа тарахтящей машины и птичьей стаи, свежесть вспаханной земли, едкий дымок от сжигаемой ботвы — вся привычная картина осени успокоила Одноуха, и он забыл про обиды.
Они пролетали над мохнатой елью, и ветер ерошил густую шерсть кролика, загибал назад длинные его уши, свистел что-то приятное. Ель расширялась внизу темно-зелеными кругами, оперлась о землю тяжелыми маслянистыми лапами, наверняка приютив в своей сухой ароматной тишине спящего ежика, деловитых муравьев, мышиную семью, облюбованные улитками крепкие боровики. Как хотелось Одноуху нырнуть под эту надежную ель, вываляться в сухих листьях, спугнуть мышей, разбудить ежа, а самому подремать на душистой хвое.
«Кар-карандаш», — прервала его мысли ворона, намекнув на новые занятия Одноуха.
— Ты не беспокойся, — спохватился Одноух. — Мы будем дружить. Прилетай в любое время. — Он задумался и серьезно предложил Картине: — Хочешь с нами учиться?
«Кар-карман», — иронично отозвалась приятельница. Мол, напрасно надеешься — держи карман шире.
— Если ты боишься ябед и задир, — горячо продолжал Одноух, — то мы с Дыркорылом тебя в обиду не дадим.
«Карман», — повторила опытная Картина: я и сама за словом в карман не полезу.
— Почему ты не хочешь? — недоумевал Одноух. — Давай я попрошу Тамару Константиновну!
«Карга», — резко проговорила белая ворона.
— Сама ты карга! — обиделся за учительницу Одноух и от возмущения чуть не разжал лапы, чуть не свалился со скользкой спины. — Ты ведь знаешь, как мы любим Тамару Константиновну. Она самая красивая и умная. Все на свете знает!
«Карга», — печально согласилась птица: это, мол, я — ворчливая, малограмотная, старая ворона. И потому не хочу менять свои привычки!
— Ну что ты! — погладил ее по голове Одноух и расстроился совсем. — Ты всегда была хорошая, умная ворона. Давай возвращаться, а то мне попадет.
Птица бесшумно повернула назад.
Она летела в прозрачном осеннем воздухе — большая, белая и одинокая. Она теряла последнего друга, который сидит теперь в тесной каменной клетке, не может петь, что ему на ум взбредет, не может лететь, куда глаза глядят.
«Что происходит на свете, почему так внезапно исчезают осенью друзья?» — думала белая ворона на обратном пути к городу.
Она старалась поддерживать привычный разговор, зорко видя все происходящее. «Карась», — говорила она о мальчишках, таскающих из пруда карасей; «карбюратор» — о машине на дороге, в которой заглох мотор; «карусель» — о новой ферме, где доили аппараты.
А Одноух молча укорял себя: «Почему мы переехали и не взяли с собой Картину? Какая же я ворона, как мог забыть! Я чувствую ее обиду».
— Не обижайся! — произнес он вслух. И я, и Дыркорыл, и отец всегда тебе рады.
«Кар», — отозвалась мудрая Картина не каркай, мол, зря, я все понимаю.
Они подлетели к школе, и Одноух соскочил с гладкой спины в открытое окно.
— Можно войти, Тамара Константиновна? — спросил он, стоя на подоконнике.
— Войди, — сказала учительница. — Я надеюсь, ты последний раз входишь в окно, а не в дверь. Договорились, Одноух?
— Договорились, — прошептал кролик, садясь за парту.
— Мы побеседуем с тобой позже о том, почему нельзя прогуливать уроки, — обещала Тамара Константиновна. — Ты пропускаешь важный школьный материал.
Учительница подошла к доске. Со своего места она видела, как тяжелая белая ворона уселась на вершину дерева, замерла среди ветвей и смотрит в проем окна на первый «А». У диковинной птицы действительно были розовый клюв и голубые глаза.
Школьный материал
Итак, в клеточках тетради пишут цифры, а на линеечках буквы Надо исписать миллионы клеточек, тысячи линеечек, чтобы буквы и цифры не падали, получались аккуратными и красивыми. То, что учат ребята в классе, они повторяют дома, и все упражнения и тренировки Тамара Константиновна называет «школьный материал».
Ну и намучились Одноух и Дыркорыл в первые недели с этим школьным материалом!
Буквы и цифры корявые, кособокие, преогромные — никак не умещаются на своих полках и в клетках. Рука не слушается, да еще из авторучки, которой писал когда-то в школе их отец, кляксы лезут. Одноух подсчитал, что из одной авторучки может получиться тридцать три кляксы самой разнообразной формы. А Дыркорыл, стараясь расписать непослушную ручку, ухитрился посадить такую рекордную кляксу, что она расплылась на целый лист и промочила тетрадь насквозь. Тамара Константиновна так и написала на этой тетради: «Ну и клякса! Хватит кляксить! Ты не поросенок!»
И Дыркорыл ничуть не обиделся, наоборот — он стал усерднее.
В тетрадях наших первоклассников появлялось немало надписей, учивших их правильно делать уроки. Например, жирное и сладкое пятно в домашнем задании Дыркорыла Тамара Константиновна угадала: «Не ешь пончик за письменным столом!», а отпечаток грязной лапки Одноуха увенчала строкой: «Мой, пожалуйста, руки».