Похоже, все это только доказывает, что Юнас прав.
Но надо ли ему об этом говорить? Ведь тогда им, наверное, придется день и ночь охотиться за египетскими статуями. А Давида не оставляло предчувствие, что кроме статуи было что-то куда более важное.
Во-первых, это мысли Андреаса, которые Эмилия доверила потомкам, то есть им.
Вообще-то, это слишком большая ответственность. Как определить, что время для мыслей Андреаса действительно пришло? Ведь Давид даже не был уверен, что сможет в них разобраться.
А Эмилия — интересно, насколько хорошо она понимала Андреаса?
Андреас много писал ей, посылал письмо за письмом, он философствовал, размышлял о жизни и развивал теорию о том, что все живое взаимосвязано.
Что отвечала Эмилия на его письма?
Этого, к сожалению, они никогда не узнают. Скорее всего, ее письма не сохранились. Что-то узнать об Эмилии можно было только из писем, написанных ей другими людьми. Ну и, конечно, из ее единственного собственного письма — потомкам.
Надо позвонить Аннике, узнать, сколько она успела сделать.
Анника сидела рядом с магнитофоном и перепечатывала письма. Она слушала голос Давида на пленке — он читал так выразительно, как будто сам написал эти письма, — и мечтала, чтобы…
Нет, она не знала, о чем мечтает. Она выключила магнитофон и напечатала последний отрывок:
Тут позвонил Давид.
— Как работа? — спросил он.
— Ничего. Замечательные письма.
— Сколько ты сделала?
— Я почти закончила юношеские письма, которые Андреас писал из школы в Вэкшё. Представляешь, ему было всего шестнадцать, ей — четырнадцать, а они уже были уверены друг в друге.
— То есть?
— Ну, похоже, они уже тогда решили, что будут всю жизнь любить друг друга. Это невероятно. Все письма оканчиваются словами «Вечно твой, Андреас». — Анника смущенно замолчала, возникла пауза, потом Давид сказал:
— А, понятно, но, думаю, в то время было принято так писать. К тому же мы не знаем, что писала она…
— А мне кажется, мы знаем о ее письмах довольно много. Когда читаешь письма Андреаса, то можно легко вычислить, что писала ему Эмилия, чему удивлялась и о чем спрашивала. Андреас тогда еще не начал особенно философствовать. И речь пока что идет о них двоих, об их мечтах и надеждах…
— Да, да, знаю, дальше, наверное, будет интереснее.
Анника снова замолчала. Это было так похоже на Давида — он считал, что философия интереснее, чем сами люди.
— Не уверена, — сказала Анника после паузы. — Но все это тоже очень интересно. Ясно, что Андреас был не самой подходящей партией для Эмилии. Ее отец имел значительное состояние, а отец Андреаса был пономарем.
— Ах, да, отец, Петрус Виик. Бедняга — это он обещал похоронить Эмилию в неосвященной земле, рядом с Андреасом. Интересно, чем все это кончилось? Ты не говорила с Линдротом?
— Говорила, он был очень мил и пообещал найти все, что нам нужно. Например, кто и когда жил в Селандерском поместье и тому подобное. Это совсем не сложно. Существуют старые церковные книги, а также особые книги, которые вели в то время, они называются реестрами умерших, но здесь, в Рингарюде, их не хранят. Они находятся в Вадстене, так что это может занять несколько дней.
— Надеюсь, ты ему ничего не сказала о письмах?
— Нет, что ты, я просто сделала вид, что интересуюсь историей Рингарюда. А Селандерское поместье — самый старый дом в нашей деревне.
Нет, Линдрот ни о чем не расспрашивал… Он сказал, что семейный склеп Селандеров находится в крипте, в нише.[1] Но где похоронен Андреас Виик, Линдрот не знал.
— Подожди минутку, Давид! Кто-то пришел!
Анника убрала трубку от уха и прислушалась.
Вдруг поблизости раздался голос Юнаса. Но звучал он хрипло и странно. Было ясно, что он дурачится.
— Прием! Прием! Говорит Юнас Берглунд! Человек с двумя лицами! У-ха-ха-ха-ха!!!
Юнас старался говорить устрашающе. Но откуда раздавался голос? Где сам Юнас? Голос шел откуда-то снаружи.
— Прости, пожалуйста! — сказала Анника в трубку. — Тут Юнас что-то затеял на улице! Сейчас, я только впущу его.
Но Давид ответил, что Юнас стоит у него под окном и страшным голосом уверяет, что он — человек с двумя лицами…
Анника отложила трубку и пошла к окну проверить. Она все время слышала голос Юнаса, но самого его не было ни за окном, ни за дверью.
— Юнас, пожалуйста, прекрати эту игру в привидения! Выходи, прошу тебя!
Она позвала его из открытого окна и вдруг увидела странный предмет, который висел на крюке за окном. Это еще что такое?
— Это я… у-ха-ха-ха! — раздался изнутри голос Юнаса.
— Дурак! — Анника вернулась в комнату и взяла трубку. Но из трубки тоже раздался голос Юнаса. Это было ужасно — действительно похоже на проделки привидения. Но тут Анника услышала, что Давид тоже смеется.
— Давид, в чем дело? Чем вы там занимаетесь?
Она рассказала о пугале за окном, которое говорило голосом Юнаса.
— Да, я знаю, — ответил Давид. — Юнас здесь, у меня. Он раздобыл себе рацию.
— Где он ее нашел?
— Ну, у меня есть свои каналы, — ответил Юнас своим обычным голосом.
Оказывается, рацию дал ему Янне — Лось. Юнас объяснил, что с рацией он сможет свободно передвигаться и сообщаться с «генеральным штабом» в летней комнате. А в случае, если его присутствие потребуется где-то еще, такая «мобильная» связь ему не повредит.
Юнас был очень возбужден. Он хотел сразу же продемонстрировать свое устройство и провести проверку связи.
Поэтому они все вместе отправились в Селандерское поместье. Давид с Анникой поднялись в летнюю комнату и стали ждать, а Юнас тем временем носился где-то поблизости.
Анника с рацией в руках заняла позицию у окна. Вдруг раздался голос Юнаса:
— Юнас Берглунд вызывает Аннику Берглунд! Прием!
— Да, говорит Анника Берглунд!
— Ты договорила? Прием!
— Что? Ты о чем?
— Ты будешь еще что-нибудь говорить? Прием!
— Что говорить? Что ты раскричался, как ненормальный — «прием», «прием»!
— Я говорю «прием», чтобы ты поняла, что я договорил. И ты тоже должна говорить «прием», когда закончила и хочешь получить ответ!
— А-а. Тогда прием!
— Я нахожусь примерно в двухстах метрах от Селандерского поместья, качество звука хорошее. Как слышно? Прием!
— Слышу тебя хорошо. Прием!
— В штабе все в порядке? Прием!
— Да, здесь все в порядке. Прием!
— Хорошо, выйду на связь из другого места при следующей проверке. Это был Юнас Берглунд, конец связи!
Голос Юнаса пропал, и Анника перевела рацию в режим ожидания.
— Смешной… Думаю, из него может получиться неплохой репортер, — сказала она Давиду.
— Да, Юнас — талант, что ни говори… — Давид засмеялся.
Шкатулка лежала перед Анникой на столе, и она начала перебирать письма.
— Я уже так привыкла к этим людям, — сказала она, — что иногда кажется, будто я их знаю. Просто в голове не укладывается, что они жили больше двухсот лет назад. Я думала об этом сегодня утром, когда перепечатывала письмо Давида.
— Ты имеешь в виду Андреаса?
— Ну да…
— Но ты сказала: «Давида». — Давид посмотрел на Аннику, но она быстро отвернулась. И объяснила, что оговорилась, потому что письма Андреаса начитывал на ленту Давид.
— Когда я их читаю, то чувствую себя немного Андреасом, — признался Давид.
— А я Эмилией…
— Ты, наверное, хочешь сказать, Магдаленой? Ведь ты читаешь письма Магдалены, а не Эмилии.
Но Анника покачала головой. Она ощущала себя Эмилией. На этот раз она не оговорилась.
В летней комнате на минуту стало тихо. Потом Давид пояснил: он имел в виду, что особенно его интересуют мысли Андреаса…
— Понятно, — ответила Анника и тихо вздохнула. — Это видно.
Анника посмотрела на шкатулку. Тихие вздохи иногда повисают в воздухе, но Давид ничего не заметил или же сделал вид, что не заметил. Он сказал:
— В одном месте Андреас Виик пишет, что цветы, вероятно, как-то связаны с вселенской душой, общей у всех живых существ.
— Это то же, что он имеет в виду, когда говорит, что все живое взаимосвязано?
— Да, именно. И таким образом все живые существа и предметы могут переговариваться друг с другом при помощи этой общей души, которая нас всех объединяет. Цветы и люди могут понимать друг друга, нужно только быть внимательными и восприимчивыми. Научиться слышать и видеть всеми органами чувств. А органов чувств у человека, вероятно, гораздо больше, чем мы думаем. Это чувства, которые когда-то были хорошо развиты, но со временем атрофировались, ослабели или же вообще отмерли, поскольку человек не находил им применения.
— Ты говоришь о шестом чувстве? — спросила Анника.
— Ну да, или о седьмом, да о каком угодно… Андреас называет это чувством душ.
— Какие удивительные мысли… — сказала Анника.
— Да, удивительные мысли, — повторил Давид.
— Только настало ли время для таких мыслей?
В голосе Анники слышалось сомнение, но Давид сказал, что вообще-то встречал подобные рассуждения и в современных книгах. Так что Андреас Виик намного опередил свое время.
— Но ведь если какие-то рассуждения напечатаны в книгах, это еще не значит, что их время пришло, — возразила Анника, и Давид с ней согласился.
В ту же минуту в рации снова раздался возбужденный голос Юнаса:
— Юнас Берглунд вызывает генеральный штаб. Прием!
— Да. Прием! — ответила Анника.
— Объявляется боевая готовность! Связь нормальная? Прием!
— Да, слышу тебя хорошо… Прием!
— Юнас Берглунд докладывает из наблюдательного пункта, который находится к югу от Селандерского поместья, у дороги. Слушайте внимательно! Я совершенно спокойно шел пешком в северном направлении и вдруг увидел машину, припаркованную на юго-западной стороне дороги, недалеко от калитки. Это синий «Пежо», пикап, старая модель. У машины включен двигатель. Вот, можете сами послушать шум мотора. Прием!
Юнас замолчал, и Анника услышала отдаленный звук двигателя.
— Да, слышу мотор… Прием!
— Я, Юнас Берглунд, нахожусь в густом кустарнике, за крыжовником, на расстоянии около десяти метров к юго-востоку от машины и веду за ней наблюдение. В машине сидит какой-то странный мужчина. Жду указаний. Прием!
— Подожди немного, Юнас! — Анника повернулась к Давиду. Как это похоже на Юнаса — за каждым кустом ему чудится что-то подозрительное. И уж меньше всего на свете он готов ждать чьих-либо указаний.
— Что будем делать? — спросила она Давида.
— Пусть поднимается сюда вместо того, чтобы шастать по кустам, — прошептал Давид.
— Юнас, хватит следить за этим мужчиной, иди сюда! Прием!
На другом конце послышалось фырканье, но потом Юнас снова заговорил официальным репортерским голосом:
— Вопреки приказанию я остаюсь. Оставайтесь на связи! Прием!
— Тогда не говори, что ждешь указаний, если все равно делаешь по-своему! — сказала Анника, но Юнас ее не слышал. Там у него что-то происходило, и он докладывал возбужденным голосом:
— Прием, прием… человек в машине достает бинокль и смотрит в сторону Селандерского поместья. Немедленно спрячьтесь. Если у вас где-то горит свет — погасите! Сообщаю номер машины: ЦСЛ 329 — три, два, девять. Повторяю: Цезарь, Свен, Леннарт, три, два, девять. Прием!
Анника застыла на месте, не зная, что отвечать. Послышалось какое-то шуршание. Наверное, Юнас достал «салмиак». Потом он снова вышел на связь и сообщил, что у мужчины на голове шляпа. Затем звук мотора стал громче, и Юнас доложил:
— Он уезжает. Прием!
— Хорошо, поднимайся сюда, Юнас!
— Повинуясь приказу, Юнас Берглунд возвращается в генеральный штаб. Конец связи.
Им не пришлось долго ждать — Юнас уже несся вверх по лестнице. Он задыхался от возбуждения.
— Крайне подозрительно! Вы бы видели этого типа!
— Ну и как же он выглядел?
— Не знаю. Он же был в шляпе.
— Но как же ты тогда можешь утверждать?.. — хотела было возмутиться Анника, но Юнас ее не слушал.
— Да все в нем… машина… бинокль… поведение — все подозрительно. Или вам кажется, что это нормально — подкрасться к дому на машине и что-то высматривать в бинокль? Это вы хотя бы понимаете? Кстати, какой там был номер машины?
Давид и Анника явно растерялись. Юнас гневно посмотрел на них и вздохнул:
— Не записали? Что ж, этого можно было ожидать. Конечно, я лежу в кустах крыжовника, скрючившись в три погибели, а вы тут расслабляетесь. Вы что, думаете, я назвал номер машины, чтобы вас повеселить? Болваны! Ни в чем нельзя на вас положиться!
Юнас был очень подавлен. Тоже мне, помощники… Давид и Анника не знали, что и ответить, но вдруг Давид что-то вспомнил. А ведь правда!
— Кстати, Юнас! Я говорил с Юлией. Она звонила, и я спросил, не ошиблась ли она номером, когда звонила в последний раз — тогда к телефону подошел кто-то незнакомый, но она была точно уверена, что набрала правильный номер. Это было «лицо мужского пола», как она выразилась. Человек ответил «Алло», но, как только услышал ее голос, сразу же бросил трубку. А когда она потом перезвонила, никто не ответил.
Юнас оторопел. Ну, это уж слишком! Такая важная новость — ее следовало сообщить немедленно — а Давид так говорит об этом, будто только что вспомнил!
Опасения Юнаса подтверждались! Эти двое ничего не понимают. Эти неисправимые болваны не могут даже записать номер машины! А ведь он точно помнил, что повторил дважды!
Ну, нет! И хуже всего то, что переубеждать их бесполезно. Остается только смириться. Юнас положил в рот «салмиак», потом еще один, и стал интенсивно жевать, чтобы показать им, что в голове Юнаса Берглунда вовсю работают маленькие серые клеточки!
ЛИЦО В ОКНЕ
Люди, которые проходили в те дни мимо Селандерского поместья, могли видеть тихий, пустой, слегка обветшавший дом, погруженный в сон в диком саду. И нигде ни малейшего признака жизни, кроме жужжания шмелей в живой изгороди из роз и пчелиного звона в кронах лип.
Днем светило солнце, ночью луна, небо над Рингарюдом всегда было безоблачно, и в траве сверкала роса. Все дышало безмятежностью и покоем.
Но в этой тишине в стенах дома кипела бурная деятельность. А все благодаря Юнасу Берглунду. Наконец-то ему удалось хоть немного расшевелить этих копуш! Он заставил Аннику позвонить в Стокгольм, в Египетский отдел Музея Средиземноморья, и разузнать, известна ли им деревянная древнеегипетская надгробная статуя, которую в восемнадцатом веке привез в смоландскую деревню Рингарюд один из учеников Линнея, Андреас Виик.
Чтобы не искать зря, Юнас хотел выяснить, знают ли они об этой статуе, — может, она где-то зарегистрирована, а может, даже хранится у них.
Но о статуе никто не слышал. Юнас остался доволен этим известием. На самом деле он и не ожидал услышать ничего другого, но ему хотелось знать наверняка, чтобы ответить на все возражения и детские отговорки, в особенности со стороны Анники. Как это ни печально, статуя ее не интересовала. Анника и думать о ней не хотела, зато все глубже погружалась в эту занудную историю любви Эмилии и Андреаса. Теперь-то она хотя бы перестанет твердить, что статуя, мол, уже наверняка стоит в каком-нибудь музее.
К сожалению, Давид тоже не очень интересовался статуей. Но от него, по крайней мере, был какой-то толк. Например, он раскопал удивительные сведения о чувствах растений. Оказывается, цветы точно так же, как все живое, беспокоятся и страдают, если какому-то существу рядом с ними наносят вред. Не исключено даже, что они реагируют на мысли людей. Еще у цветов, вероятно, есть память. И это все не голословные рассуждения: измерив мельчайшие электрические колебания, которые происходят в клеточной ткани растений под воздействием внешних раздражителей, можно узнать, что чувствует цветок.