Тут я заметил, что к нам приближаются ещё двое ребятишек: симпатичная девчушка и бледный застенчивый мальчик, сильно хромавший на одну ногу. Я отошёл в сторону посмотреть, что произойдёт дальше, потому что дети выглядели довольно испуганно. После нескольких торопливых слов они вместе ушли, а я продолжил свой путь к дому, где меня тепло приняли мистер и миссис Реймонд. От них я узнал об Алмазе побольше и позже по дороге домой необыкновенно обрадовался, увидев его сидящим на прежнем месте.
— Алмаз, а что хотели тот мальчик с девочкой? — спросил я.
— Они увидели какое-то существо и испугались.
— И пришли тебе об этом рассказать?
— Из-за него они не могли достать воды из колодца и позвали меня.
— Но они же старше тебя.
— Да, но они его боялись.
— А ты нет?
— Нет.
— Отчего же?
— Я ведь дурачок. Меня ничто не пугает.
Я тут же вспомнил, что раньше этим словом называли добрых и бесхитростных людей.
— А что это было за существо? — спросил я.
— Вроде ангела, крошечного ангела. С вытянутым тельцем и большими крыльями. Он быстро-быстро ими махал, и вокруг него образовалось лёгкое облако. Он летал взад и вперёд в колодце, иногда останавливался посередине, словно охранял воду, а от его крыльев колодец точно заволокло туманом.
— И как ты его прогнал?
— Я его не прогонял. Кто бы это ни был, колодец нужен, чтобы оттуда брать воду. Так что я взял кувшин и достал воды.
— А что существо?
— Так и летало внутри.
— Оно ничего тебе не сделало?
— Нет. Почему оно должно было мне что-то сделать? Я ведь не сделал ему ничего плохого.
— А что сказали твои друзья?
— Они сказали: «Спасибо, Алмаз. Какой ты у нас славный дурачок!»
— Ты на них не рассердился?
— Нет! Почему я должен был сердиться? Я бы обрадовался, если бы они со мной немножко поиграли, но они больше любят гулять вдвоём, когда заканчивают свои дела. А на меня совсем не обращают внимания. Но я не обижаюсь. Зато другие со мной очень приветливы и никуда не убегают. Только они все заняты своими делами, и им часто не до меня.
— Тебе не бывает одиноко?
— Нет, что вы! Когда я никому не нужен, я забираюсь в своё гнёздышко и смотрю наверх на небо — ему всегда есть до меня дело, и оно всегда меня замечает.
— А где твоё гнездо?
Он поднялся и со словами: «Пойдёмте, я покажу» завёл меня за дерево. К одной из нижних веток была привязана верёвочная лестница. Мальчик забрался по ней на сук, потом полез дальше и исчез среди листвы. Спустя какое-то время я услышал наверху его голос:
— Я у себя в гнёздышке, — сказал он.
— Я тебя не вижу, — сказал я.
— Я вас тоже, но зато я вижу, как на небе выглянула первая звезда. Вот бы подняться на небо. Как вы думаете, я когда-нибудь смогу?
— Думаю, сможешь. Расскажи ещё, что ты видишь.
— Больше ничего, только листья, да огромное небо надо мной. Оно чуть качается. А подо мною лежит вся земля. Вон вышла ещё одна звезда! Ветер похож на поцелуи величественной дамы. Когда я сюда забираюсь, я словно снова в объятиях Царицы Северного Ветра.
Так я впервые услышал о Царице.
Весь вид и поведение ребёнка, преисполненного тихой мудрости, но готового согласиться с нелестным для себя суждением окружающих, покорили мое сердце, и я проникся к мальчику самой искренней симпатией. Мне казалось, что маленький Алмаз знает тайну бытия, и, возможно, он сам был тем, за кого с готовностью принял какую-то тварь — ангелом Божьим, которому предстоит сказать или сделать нечто особое. У меня возникло чувство необыкновенного благоговения, и пожелав мальчику спокойной ночи, я оставил его в своём гнёздышке.
С тех пор я часто видел мальчика и завоевал его доверие настолько, что он рассказал мне всё то, чем я успел поделиться с вами. Я не стану ничего объяснять. Предоставлю философски настроенным читателям сделать это самим, кто как может. Проще всего решить, как Нэнни и Джим, что Алмаз был немножко тронутым. Зато мистер Реймонд разделял мое мнение о мальчике, а миссис Реймонд призналась, что часто звонит ему в колокольчик просто затем, чтобы ещё раз увидеть это спокойное и миловидное лицо и голубые глаза, созданные скорее на радость другим, чем своему обладателю.
Всем вокруг, кроме самого Алмаза, было очевидно, что Нэнни и Джим его избегают. Они относились к мальчику, как к игрушке, если только не надеялись с его помощью добиться для себя лишних привилегий или поблажек — тогда они, не раздумывая, его использовали, и чаще всего успешно. Но в целом оба вели себя вполне сносно, правда, я не сомневаюсь, что своим хорошим поведением они во многом были обязаны незаметному влиянию того, кого сами звали Божьим ребёнком.
Но странная вещь — я так и не смог понять, откуда мальчик берёт свои бесчисленные песенки. Иногда они были словно брызги, разлетевшиеся от всем известных детских стишков, как, например, эта, которую он пел как-то вечером своей маленькой Кимвале. Рядом с ним в загоне паслись овцы, и заходящее солнце окрашивало их белую шерсть нежно-розовым цветом. Те, что стояли в тени деревьев, оставались белоснежными, а другие, бродившие на солнце, были окружены бледно-розовым ореолом.
У речки в траве задремала Бо-Пип,
Овечки паслись в прохладе.
А после — пропали, как не было их,
И белые хвостики сзади.
Пустилась Крошка Бо-Пип искать
Овечек своих по следу.
Ведь нет у них крыльев, чтобы летать,
Придут, как всегда, к обеду.
Они убежать далеко не могли,
Спрятались где-то в травах.
Вот он — тянется у земли
След от хвостов кудрявых.
Там где пройдут, оставляют след
Белые хвостики сзади.
Взбежала на холм — но и там их нет,
Белые хвостики сзади…
И вдруг увидала овечек вдали,
В открывшемся с гор просторе.
Как пёстрые фантики плыли они,
Прыгнув в небо, как в море.
Плывут за закатом одна за другой,
Их теперь не догнать.
Плача, Бо-Пип не пошла домой,
А прилегла поспать.
Заснула Крошка Бо-Пип в слезах,
Укрыта влажным кустом.
А ночью случаются чудеса,
Каких не увидишь днём.
Ветер подул, всколыхнулась трава
Во сне или наяву.
Бо-Пип только голову подняла —
А овцы щиплют траву.
Тюк-тюк! раздаётся наперебой,
Они вернулись назад.
Но не одни — привели с собой
Кучу новых ягнят.
Все побежали домой — ура!
Как на весёлом параде.
Их втрое больше, чем было вчера,
Хвосты пушистые сзади.
Но ведь за всеми не уследить,
Вырастут скоро ягнята.
А вдруг они так же решат пошутить,
Прыгнуть за солнцем закатным?
Не плачь, Бо-Пип, если вдруг пропадут
Овцы твои опять,
Ягнята за мамами побегут,
Ты знаешь, где их искать.
Признаюсь, я чуть-чуть подправил песенку, но она куда больше выигрывала от мелодичного голоса Алмаза, чем от моих рифм.
Некоторые песни были из книг, что давал мальчику мистер Реймонд. Про них он всегда так и говорил, но откуда появлялись другие, редко мог рассказать. Иногда он признавался: «Эту я сам придумал», но чаще говорил: «Я не знаю, откуда она, нашёл где-то» или «Я принёс её из Страны Северного Ветра».
Однажды я застал его на зелёном склоне за домом с Кимвалой на руках, а рядом ползал маленький братишка. Алмаз как всегда что-то напевал, и песенка больше всего напоминала журчание ручья. Стоило мне подойти ближе, как пение стихло.
— Пой, не обращай на меня внимания, Алмаз, — попросил я.
Он принялся петь дальше. Неподалёку сидели Нэнни с Джимом, она подшивала носовой платок, а мальчик читал ей сказку, и оба будто не замечали Алмаза. Я постарался запомнить его песенку, и вот она перед вами:
Если на дерево влезем с тобой,
Вслед за птичьим гнездом,
Встанет небо над головой,
Как большая чашка вверх дном.
И сколько угодно можно хватать
Воздух жадной рукой —
Звезду оттуда никак не достать,
Хоть плачь над такой судьбой.
И будешь листья перебирать,
Вянущие в руках.
Но если злую тоску изгнать,
А вместе с нею и страх,
И посмотреть на себя извне —
Увидишь издалека:
Звёзды, светящие в вышине,
Близки, как твоя рука.
Пока Алмаз пел, небо потемнело, а при последних словах песни яркая вспышка молнии на минуту ослепила всех нас. Кимвала радостно закричала, но тут раздался оглушительный раскат грома, и её маленький братик громко заплакал от страха. Нэнни и Джим подбежали к нам бледные от ужаса. Алмаз тоже побледнел, только от восторга. Казалось, на лицо мальчика лёг блистающий отпечаток небесного великолепия.
— Тебе совсем не страшно, Алмаз? — удивился я.
— Нет. Почему мне должно быть страшно? — задал он свой обычный вопрос, и на меня посмотрели спокойные сияющие глаза.
— Он же у нас глупенький, вот и не боится, — сказала Нэнни, подошла к мальчику и ласково обняла его.
— Может, как раз глупо бояться? — возразил я. — Или ты думаешь, молния творит, что хочет?
— Она же может убить! — воскликнул Джим.
— Нет, что ты, она не убьёт, — ответил Алмаз.
Вдруг снова сверкнула молния и раздался громкий треск.
— Молния попала в дерево! — сказал я. Когда глаза отошли после вспышки, мы оглянулись и увидели, что толстый сук той березы, где Алмаз устроил себе гнездо, свисает до земли, словно сломанное крыло птицы.
— Вот! — закричала Нэнни. — А я что говорила! Представь только, что могло с тобой случиться, если бы ты сидел там наверху, дурачок!
— Ничего, — ответил Алмаз и снова стал петь Кимвале.
Но поскольку Нэнни и Джим продолжали болтать, я смог разобрать в песенке Алмаза лишь несколько строк:
Часы пробили пять,
Мышь кинулась бежать.
Дикери, дикери, док!
И мышка — наутёк.
Тут налетел сильный порыв ветра и полил проливной дождь. Алмаз с Кимвалой на руках вскочил, Нэнни подхватила второго малыша, и они бросились в дом. Джим тоже убежал, прихрамывая. Направился в усадьбу и я.
Когда я возвращался домой, тучи уже рассеялись, и сквозь листву просвечивало вечернее небо, синее на востоке и бледно-зелёное к западу. Я решил немного забрать в сторону, чтобы взглянуть на искалеченную берёзу, но в сумерках разглядел лишь отломанный сук. Я стоял и смотрел на дерево, когда откуда-то сверху послышалось пение, но не жаворонка и не соловья, оно было куда приятней: это пел в своем воздушном гнезде Алмаз:
Сверкает громами
В грозу небосвод,
И буря срывает
Крюки у ворот
Промчится невольно и стихнет,
А звёзды спокойны
В своей вышине.
Голос замолк.
— Доброй ночи, Алмаз, — сказал я.
— Доброй ночи, сэр, — ответил мальчик.
В раздумьях я отправился дальше, а ветер в вышине раскачивал огромную чёрную макушку берёзы, и словно бы приглушённый ропот непонятных голосов наполнял уединение Алмаза в его гнезде.
ряд ли мои читатели удивятся, узнав, что с тех пор я старался завоевать дружбу мальчика. Это оказалось совсем несложно, ведь Алмаз был на редкость доверчив. Он скрытничал только об одном — о своей дружбе с Царицей Северного Ветра. Наверно, он сам до конца не решил, что о ней думать. Как бы там ни было, прошло довольно времени, прежде чем Алмаз открылся и всё мне рассказал. И пусть я не всегда мог согласиться с его словами, но я искренне, без тени притворства сопереживал ему, а большего он и не требовал, не так уж ему были важны точные объяснения непонятных происшествий. Я просто дал понять мальчику, что, как бы ни объяснялись удивительные события его жизни, я бы многое отдал, чтобы самому пережить подобное.
Однажды вечером, вскоре после грозы, уже в глубоких сумерках, когда высоко в небе стоял месяц, я увидел, как Алмаз забирался на берёзу по маленькой лесенке.
— И чего ты только там находишь, Алмаз? — услышал я не слишком-то, мне показалось, вежливый вопрос.
— Каждый раз разное, Нэнни, — отозвался Алмаз, карабкаясь вверх и устремив взгляд на небо.
— Когда-нибудь ты свернёшь себе шею, — сказала она.
— Сегодня я хотел посмотреть на луну, — прибавил он, не обратив внимания на её слова.
— На луну вполне можно смотреть и снизу, — возразила девочка.
— Не думаю.
— Можно подумать, там наверху ты к ней ближе.
— Конечно! Конечно, ближе! Во всяком случае, мне так кажется. Если бы и я мог видеть такие необыкновенные сны, как ты, Нэнни.
— Вот дурачок! Ты всё никак не забудешь про тот сон. Мне больше ничего про неё не снилось, только один раз, да и то чепуха какая-то.
— Вовсе не чепуха. Это был прекрасный сон и немножко смешной — всё вместе.
— Да что толку о нём говорить, это же просто сон, а сны не настоящие.
— Тот был настоящим, Нэнни. Ты и сама знаешь. Помнишь, как ты расстроилась, когда сделала то, чего тебе не велели? Разве не по-настоящему?
— Ну что мне с ним делать! — воскликнула девочка с лёгким отчаянием в голосе. — Алмаз, неужели ты, на самом деле, веришь, что в луне есть домик и в нём живёт прекрасная дама и сгорбленный старичок со щётками?
— Если не домик, значит, там есть что-то лучше, — ответил мальчик и исчез среди листвы.
Я отправился в усадьбу, куда часто заглядывал по вечерам. Когда я возвращался, дул лёгкий ветерок, очень приятный после дневной жары, потому что хоть лето уже и заканчивалось, но было по-прежнему жарко. Верхушки деревьев слегка качались на ветру. Я решил пройти мимо берёзы и посмотреть, не сидит ли ещё Алмаз в своём поднебесном гнезде.
— Ты ещё наверху, Алмаз? — крикнул я.
— Да, сэр, — прозвучал в ответ его чистый голосок.
— Уже совсем темно, ты не упадёшь, когда будешь спускаться?
— Нет, сэр, я аккуратно. Я знаю здесь все веточки и никогда не отпускаю руку, пока хорошенько не схвачусь другой.