А через час пароход входил в океан, темный и синий, и - как это бывает - о пассажирах, о случае с черными людьми больше никто не вспоминал.
У СИНЕГО МОРЯ
ОХОТНИЧИЙ КРАЙ
Утром, на рассвете, мы остановились в двух километрах от берега, темнеющего группою деревянных построек. Заросшие рыжей шубой лесов лиловые горы были покрыты туманом. Всходившее солнце золотом отливало на стальной поверхности моря. Длинная вереница птиц, вытягиваясь в ниточку и извиваясь, пролетала над пламенеющей линией горизонта.
- Смотрите, смотрите, - воскликнул мой восторженный спутник, показывая в море, - это летят дикие утки!
Как бы утверждая наши охотничьи надежды, в утренней тишине слышалось глухое бабаханье выстрелов. Мы въезжали в заветный охотничий край...
Две плоскодонные барки неспешно подошли к борту. Множество людей в бараньих шапках, крича и толкаясь, неся над головами свои пожитки, ринулись к трапу. Происходило то самое, что всегда происходит при выгрузке парохода в южных портах: люди кричали, отчаянно размахивали руками, как на пожаре.
Вечером мы сидели у местного лесничего. Гостеприимный хозяин нас потчевал великолепным чаем, занимательно рассказывал о богатствах, обилии и охотничьих чудесах далекого края, о замечательных свойствах и особенностях местной природы, о редкостных породах деревьев.
От лесничего узнали мы о проводимых им удачных опытах разведения чая, о плантациях кенафа, выращиваемого в орошенных пространствах некогда безводной Муганской степи, прежде обильной лишь змеями и скорпионами; о лесных питомниках ценнейших пород леса; о сохранившемся поныне лесном диком зверье, обитающем в горных лесах; о горных глухих аулах, где в царское время в великую редкость был цивилизованный человек; о замечательном, почти неиспользованном богатстве края - горячих целебных ключах, излечивающих закоренелые, хронические болезни.
Нас, охотников, имевших терпение тащить на себе пудовый груз дроби и патронов, больше всего интересовали охотничьи богатства края, в который мы приезжали впервые.
- Поохотиться у нас можно, - улыбаясь, сказал лесничий. - Вот посмотрите сами...
Мы поглядели в окно.
Там, на посыпанной песком узкой дорожке, покачивая длинными носами, гуськом бежали два вальдшнепа, окраскою своих спинок сливавшиеся с тоном дорожки и окаймляющей ее жухлой, жесткой травой.
- Поохотиться можно, - пояснил лесничий, - вальдшнепы здесь зимуют, а для охоты здесь даже не нужна легавая собака. Охотники просто ходят по зарослям ежевики и, не жалея патронов, стреляют по вылетающим из-под ног птицам...
ЛЕНКОРАНЬ
В старой географической литературе было не много сказано о природе, населении и натуральных богатствах далекого Талышского края. В книгах рассказано, что был замечателен этот край непроходимыми горными лесами, в которых в изобилии растут многочисленные породы леса: бук, дуб, клен, липа, ясень, чинара, самшит, а также орех грецкий, фиги и редчайшие растения - персидская акация и железное дерево. В прежние времена вывозили из Ленкорани шелк, рыбу, сарачинское пшено - рис, культура которого на болотных предгорных равнинах существовала с давних времен. Населяли талышские горные и лесные дебри полудикие люди, исповедовавшие магометанство, особую его форму, требовавшую жестоких и кровопролитных самоистязаний, производившихся всенародно. Но и об этих людях, якобы потомках древнего Мидийского царства, ныне населяющих аулы талышских гор и предгорий, рассказано очень мало.
Известно также, что в крутые времена самодержавия в Закавказье высылали бунтующих российских мужиков-сектантов, что только в конце девятнадцатого века было приступлено к первым робким опытам орошения плодородной Муганской степи, что до революции грамотность местного населения обозначалась чудовищно малою цифрою, а совсем недавно крестьяне-талыши еще пахали землю хишом - деревянным плугом, напоминающим орудия первобытных дикарей.
Мне, охотнику, о Ленкорани запомнилось примерно такое: край диких дебрей, обитель миллионов птиц, прилетающих на зимовку с далеких рек Сибири и Урала, раздолье для охотничьих страстных душ. В незамерзающем заливе Кизил-Агач (что значит - Золотое дерево) скопляется столь великое множество зимующей птицы, что, подобно живому движущемуся ковру, она сплошь покрывает пространную площадь залива. Миллионы уток различных пород: тяжелый и жирный материк (кряква), мраморная пеганка, юркая шилохвость и хлопотливая широконоска, разодетые в цвета радуги чирки, ржавая свиязь и пегий крохаль, черная морская чернеть, неисчислимые стада кашкалдаков-лысух, гусь серый и гусь-гуменник, белопенные лебеди, кораблями рассекающие воды залива, краснозобая и обыкновенная казарка, прилетающая с далеких, впадающих в Ледовитое море рек, индийский гость "розовый гусь" фламинго, белый и розовый бабура-пеликан, большие и малые цапли многих видов, нырки, гагары, плавающие под самыми сводами пристаней, бесчисленные виды куликов, чайки и бакланы, коростели, водяные курочки, зимородки - все это миллионное множество птиц живет, плавает, летает, сушится на отмелях, наполняет камыши, протоки, составляет большие, кажущиеся неподвижными острова.
Вечерами, на зорях, множество птиц, закрывая небо, наполняет свистом крыльев ночной влажный воздух, проносится на кормежку на болота чалтычных (рисовых) плантаций, расположенных у подножия гор. Раздолье тогда ружейному охотнику! Успевай заряжать ружье да попадать в быстро проносящуюся, свистящую крыльями птицу.
Не менее богаты разнообразием животного мира примыкающие к заливу камыши и леса. В камышах и дубовых рощах, по осени засеивающих желудями землю, пасутся стада кабанов - зверя, которого не касалась брезгливая рука суеверного охотника-талыша. В зарослях камышей таятся бесчисленные стаи шакалов. В дубовых и буковых лесах, напоминающих непроходимые леса тропиков, роет норы ночной зверь - дикобраз, по поверью местных жителей обладающий способностью стрелять в охотника своими длинными иглами-стрелами.
В чаще камышей скрывается свирепый хищник, неутомимый враг пернатого мира - камышовый кот, дерзость и смелость которого соперничают с его проворством и быстротой. Жители предгорья и гор видят следы страшного гостя - тигра, обитателя лесных трущоб, и не слишком большой редкостью почитается встреча с кровожадным леопардом, ежегодно посещающим прибрежные камыши; в лесах и степях в великом множестве плодятся разные пресмыкающиеся; змеями, черепахами, ящерицами, раскрашенными во все цвета, кишат камыши и колючий, покрывающий высохшую землю кустарник; в сухой степи встречается страшная змея гюрза, укус которой почти всегда смертелен.
НА ПЕРЕЛЕТЕ
Охота на вечерних и ночных перелетах, требующая особенного опыта и умения владеть в совершенстве ружьем, справедливо почитается одной из труднейших. Неопытному стрелку, в обычных условиях привыкшему палить из-под собаки, невероятным кажется попасть в проносящуюся над головою, почти не видную в ночном, черном небе, свистящую крыльями птицу. Однако охота на перелетах законно считается одной из добычливейших и интересных. Хороший стрелок, привыкший не ошибаться, с вечерних перелетов всегда возвращается с богатой добычей.
Первый раз нам довелось пойти на перелет с кумбашинским молодым охотником Митей Калиниченко, которого нам рекомендовали еще в Ленкорани. Тогда это был совсем юный хлопец. Крыльцо белой его халупы было увешено битой птицей. Среди висевших на крыльце птиц я насчитал десятка полтора гусей и десятка три уток различных пород. Это была однодневная добыча охотника.
С Митей мы отправились под вечер на берег залива, на его обычную стойку. Завязая по колено в вязкой болотной топи, мы остановились у самого края, в редких, звеневших на ветру камышах. Мы стояли, вслушиваясь в далекие звуки, доносившиеся из туманившегося залива. Звуки то увеличивались, то затихали. Иногда отчетливо слышалось громкое хлюпанье; казалось, что с шумом проносится вдали поезд. Это били по воде крыльями, загоняя на отмели рыбу, огромные пеликаны-бабуры. Звонкое кряканье уток отчетливо выделялось из общего птичьего гама.
На широкой илистой отмели копошились и плавали утки. Они ныряли и, смешно ковыляя, выкарабкивались на берег. В бинокль я наглядел несколько разнообразных пород уток, блещущих своим оперением. Черный хохлач-нырок плавал совсем близко. По краю берега между копошившимися в грязи утками проворно бегал большой кулик-шилоклювка. Клюв его, загнутый кверху, с удивительной ловкостью погружался в жидкую грязь.
С наступлением сумерек начался перелет.
Никогда еще не представлял я себе такого множества птицы. Небо звенело над нами.
Подняв голову, я слушал свист проносившихся крыльев. Несметными косяками птица беспрерывно летела с залива, направляясь на ночную кормежку.
Странное, почти жуткое чувство производил этот, казавшийся космическим, доносившийся с неба свист. Небо было почти беспросветно; я плохо видел в окружавшей нас темноте, и пролетавшие птицы мне представлялись вне выстрела - невольно я пропускал.
Искусство меткой стрельбы требует большого опыта и умения и, как всякое искусство, дается только немногим. Я знавал опытнейших стрелков, без промаха разбивавших глиняные тарелочки на городских стендах и безбожно "мазавших" по внезапно вылетевшему коростелю. Человек, почитающий себя недурным стрелком, должен в совершенстве владеть собою на охоте, а главное - не чувствовать ружья. В момент выстрела все отсекается, чувства сходятся в одну точку, и промедление в долю секунды влечет за собою промах.
Митя, стоявший поодаль, уже сделал несколько выстрелов. Я видел, как острым лезвием вспыхивал огонь и следом тяжело падали на воду убитые птицы. Сделав несколько пустых выстрелов, я наконец свалил тяжелого крохаля. Прислушиваясь к свисту крыльев, приглядываясь к неуловимо проносившимся на фоне облаков теням, я старался постичь искусство стрельбы в ночной темноте. Чем больше я волновался, тем больше получалось промахов.
Мы возвращались поздно. Митя, нагруженный добычею, присоединился к нам. Мне почти невероятным казалось его искусство стрельбы. Сам он объяснял просто: дроби выдавали мало - нужно бить наверняка! Позже, слушая рассказы охотников, просматривая отчеты стрелковых состязаний, я не раз вспоминал ленкоранского охотника Митю, его изумительное умение стрелять без единого промаха.
НА БИДЖАРАХ
Под вечер идем на биджары. Это рисовые плантации, обширные, залитые водою пространства. В высоких охотничьих сапогах бредем по воде вполколена. Водою залита широкая низменность, гладкая, как поверхность моря. Горы над нею - как темные тучи.
Залитые водою поля разделены на правильные квадраты. Летом здесь трудятся люди по колени в прогретой солнцем болотной воде. Тучами виснет над людьми малярийный комар. Работа на биджарах особенно трудна. Каждое матовое зернышко риса неоднократно взвешено в обожженных солнцем женских руках.
Зимою рисовые плантации пустуют. Сюда ежевечерне слетаются стаи уток и гусей, зимующих в камышах на взморье. Птица слетается на жировку-кормежку. Всю ночь над болотами слышится шум крыльев, покряхтывание селезней, плеск садящихся на воду птиц.
Мы бредем, вспугивая задневавшую птицу. Матерые утки с шумом столбом поднимаются в небо. Отойдя с версту, расходимся по болоту. Выбрав место, я сажусь на кочку, прикрываясь высокой травою.
Ночь наступает быстро. Узенький и прозрачный вылупляется на небе серп месяца. По небу плывут похожие на легкий дым облака. Кажется, это не облака бегут, а сказочно мчится, мчится среди облаков сам серебряный месяц. Один в наступающей ночи сижу на своей кочке. Отражаясь в зеркале воды, быстро меркнет заря. На фоне освещенных месячным светом облаков вижу неуловимо проносящиеся тени птиц. Кажется, от моря к горам в небо протянулись тысячи невидимых струн и эти струны звучат.
Птицы снижаются, с плеском садятся на воду. В темноте близко слышу звонкое кряканье, плеск воды, жадное щелкотанье утиных клювов.
Обдав ветром, над самой головою, точно стрелы, выпущенные из тугого лука, проносятся чирки-свистунки. Не успеваю поднять ружье... Укрепившись на маленькой кочке, сливаясь с землей, долго сижу, окруженный невидимым плещущим, крякающим, летающим и плавающим птичьим миром.
Необычайный звук раздается посреди ночи. Это из камышей на промыслы выходят стаи шакалов. Звук раздается близко, растет, разрастается, вопли наполняют окрестность. В темноте слышу всплески шагов, вижу сутулую тень робкого зверя.
Я сижу, слушаю, вглядываюсь в темноту. Знакомый волнующий клик заставляет особенно насторожиться. Клик приближается. Из тысячи звуков выделяю этот волнующий охотника клик. Гуси летят почти над водою. Слышу посвист крыльев, спокойные голоса гусей. Они летят прямо, и с бьющимся сердцем я выцеливаю передового. Вижу, как падает на воду тяжелая птица, и, забывая все на свете, бегу ее поднимать.
ПТИЧИЙ ЗАПОВЕДНИК
Поздно осенью, с наступлением первых холодов, над пространствами материков и морей, расположенных в умеренном поясе северного полушария, начинается передвижение воздушных полчищ кочующей птицы, ежегодно отлетающей с мест гнездования на места зимовки. Первыми отлетают наиболее чувствительные к холоду виды утки. Этим чувствительным путешественникам ежегодно предстоит немалый путь в десятки тысяч километров, и удивительно думать, что наша деревенская гостья - щебетунья-ласточка и ревностный обитатель городов - стриж, полетом своим рассекающий скудное городское небо, зиму проводят на "курортах", расположенных в дебрях Экваториальной Африки... Внимательных наблюдателей природы, не разучившихся слышать и видеть движение соков земли (к таким главным образом принадлежит особенное и счастливое племя охотников), волнуют заслышанный высоко над городскими крышами свист птичьих крыльев, спокойный переклик птичьих голосов, сквозь привычные шумы города раздающийся из ночного звездного неба. Осенью, в дни перелета, особенно богатою и волнующею бывает охота. Дупелиные и вальдшнепные высыпки (чудесно поднять вальдшнепа на закрайке раскрашенного во всевозможные цвета осеннего леса!), бекас, гаршнеп, добычливейшая осенняя охота на утиных перелетах, когда от удачного выстрела падает на землю накопившая жиру, раскрашенная в радугу кряковая, - ах, многое может рассказать и вспомнить жадное охотничье сердце! Не меньше радуются охотники весне, когда вместе с первым вздохом пробуждающейся земли, первым движением соков в узластых корнях деревьев, освобождением разлившихся рек высоко в небе над весенними рыжеющими полями появляются птичьи легкие косяки. Кто в отдаленнейших воспоминаниях детства не сохранил этого радостного крика: "Журавли! Журавли!.."
Не только в поэтическом чувстве, возбуждаемом в сердце охотника видом пролетающей птичьей стаи, главная ценность наблюдений над законами кочевания птиц. В неохватных пространствах страны, у берегов бесчисленных рек и озер, живет, гнездует и селится великое множество птиц, общею массой своею составляющих немалую долю в запасе природных богатств нашей страны. Широкие пространства Ледовитого побережья, могучие реки Сибири, озера и реки таежного края являются родиной для неисчислимого количества птиц, ежегодно совершающих свой кочевой путь.
Пути и законы следования пролетной птицы еще недостаточно изучены. Еще не установлено точно, какие таинственные причины заставляют некоторых птиц ежегодно бросать кормные удобные места и, рискуя жизнью, тратя запасы жизненных сил, подвигаться на суровый север. Миллионы птиц гибнут в тяжелых перелетах. Миллионы остаются в живых. Какие таинственные привязанности к местам древних гнездований, "память" далеких дней неуклонно заставляют птиц совершать свой трудный путь? Уже и теперь тщательное изучение путей перелета помогает людям, занятым упорным и кропотливым трудом составления никем не записанной Летописи Земли, в разгадывании самых сложных загадок.
Государственный заповедник в заливе имени Кирова - Кизыл-Агаче представляет собою единственное во всем Союзе место больших птичьих зимовок. Многие миллионы гусей, уток, лебедей, следуя заповедными воздушными путями, находят приют на широком, поросшем высокими камышами пространстве залива, как нельзя лучше приспособленном природою для зимовок птиц. Нескончаемые заросли камышей, просторные удобные отмели позволяют птице кормиться и укрываться от бушующих над дедушкой Каспием зимних ветров.