Достоверность и историчность он сделает принципом своего творчества. И в этом легко убедиться, читая его лучшие книги. В таких исторических романах, как «Лоцман», «Осада Бостона», Купер всегда точен, вплоть до описания местности, где разворачивается действие. Когда ему, например, понадобилось в романе «Осада Бостона» рассказать о первых месяцах войны за независимость, он специально посетил те места, где происходят события, описываемые в его книге, проехал по маршруту скачки Пола Ривера, побывал на месте боев в Лексингтоне, интересовался даже тем, какая была погода в те дни. По существу, и печальная судьба Натти Бампо – этого рыцаря лесов и прерий, рассказанная им на страницах пятикнижия о приключениях Кожаного Чулка, – это тоже действительность, как он сам говорил, не подлежащий сомнению факт. Подлинный случай положил он и в основу романа «Шпион», хотя имени человека, о котором услышал от Джея, и не знал. И только когда книга была уже готова и появилась в продаже, рассказ Джея неожиданно подтвердился. У куперовского героя вдруг объявился живой прототип. Некий Энох Кросби, в прошлом сапожник, утверждал, что он и есть тот, кого писатель вывел в своем романе под именем Гарви Берча. Что же, вполне возможно, что Энох Кросби был тем, кого имел в виду Джей. История этого разведчика послужила пружиной сюжета книги. (В 1831 году вышли в свет «Воспоминания Э. Кросби», с посвящением Джеймсу Ф. Куперу, эсквайру, чье «перо впервые увековечило автора настоящих мемуаров»).
Герой Купера, приняв маску сторонника врагов, жертвует добрым именем, терпит оскорбления и бранные клички, оставаясь искренним патриотом. Даже попадая в плен к своим, он выдавал себя за торговца-разносчика и хранил тайну своего перевоплощения. Он молчал, несмотря на грозящую ему смерть от рук тех, кому помогал. Только один человек знал, что этот худощавый с крепкими мускулами и смелым взглядом «опасный враг» – действовал во имя родины. Этим человеком был сам Вашингтон. Гарви Берчу он доверяет больше других, ибо давно заметил в нем любовь к истине и верность своим принципам. И Вашингтон не ошибся в его преданности и самоотверженности. Когда потребовалось, разведчик, наотрез отказавшись от вознаграждения, ушел со сцены, тем самым совершая еще один гражданский подвиг. Он понимал, что никто никогда не узнает о его правоте, до самой могилы ему придется слыть врагом своей страны, после него останется лишь опозоренное имя. Единственная его награда – сознание того, что он честно служил справедливому делу и выполнил свой долг. Но историческое повествование Купера не вышло бы за рамки описания отдельного случая, если бы он не усложнил интригу, не ввел целый ряд подробностей, новые эпизоды, взятые из других источников. А главное – ни один документ не смог бы помочь Куперу в создании живых характеров. Для этого нужен был писательский талант.
Значит, не только случай с Энохом Кросби лег в основу куперовского романа? У нас нет на этот счет прямых документальных подтверждений. Но несомненно, что Купер, работая над книгой, пользовался разного рода материалами: мемуарами, письмами и т. п. Ибо таков был его метод, отличавшийся необычайной скрупулезностью. Однако косвенными подтверждениями того, какие еще исторические события и образы вдохновляли писателя, мы все же располагаем.
* * *
Джеймсу нередко приходилось слышать имя Натана Хейла. На фермах и почтовых станциях, в тавернах и на пристанях о нем пели песни, рассказывали легенды. Впервые Джеймс узнал о Хейле еще во время учебы в Йельском колледже, где задолго до него учился и Хейл. Преподаватели при каждом удобном случае напоминали об этом и ставили его в пример как истинного патриота. Что же это был за человек? И что он совершил такого, за что его так превозносили?
Семнадцатилетний капитан Натан Хейл из Ковентри, в недавнем прошлом школьный учитель, добровольно вызвался выполнить рискованное поручение. Ни уговоры друзей, ни опасность, которой он подвергал себя – ничто не остановило его. Хейл вполне сознавал, что, возможно, будет раскрыт и схвачен во время выполнения задания. Что же заставило его решиться на такой отчаянный шаг? Славы он не искал, не гнался за повышением в чине или вознаграждением. Он хотел одного – быть полезным своему народу. Вот его слова: «Родина требует от меня услуги, и я должен выполнить ее».
Его принял командующий и лично объяснил цель и задачу опасной миссии. Натану Хейлу предстояло на лодке, ночью, переправиться через пролив, где патрулировали английские корабли, пройти по Лонг-Айленду и пробраться в Нью-Йорк в расположение войск противника.
Разведчик высадился на пустынный берег. Ничто, даже всплеск волн, не нарушал тишину приближающегося дня. Вокруг не было никаких признаков жилья – одни холмы. Под видом бродячего учителя, сторонника короля, Хейл проник глубоко в тыл вражеских линий. Вместе с фуражирами, снабжавшими англичан продовольствием, и несмотря на строжайший приказ никого не пропускать, он оказался в городе. По дороге вел наблюдение, тщательно на латыни записывал добытые сведения и прятал их в башмак. Он уже был на обратном пути, как внезапно над проливом опустился сильный туман – дорога назад оказалась закрытой. Пришлось переждать непогоду в таверне. Видимо, здесь он обратил на себя внимание своей любознательностью. Когда он вышел на улицу, его уже поджидал патруль.
Лгать было бесполезно – уличающие его записи легко обнаружили. Генерал Хау предложил ему жизнь ценой измены, обещал чин капитана королевской армии и крупную сумму денег. Хейл отверг гнусное предложение. Участь его была решена. В последний момент ему отказали даже в бумаге для прощального письма.
«Разве это смерть для офицера», – с иронией заметил его палач, начальник военной полиции англичан. «Любая смерть почетна, когда умираешь за отчизну», – спокойно ответил Хейл. И Добавил: «Я сожалею лишь о том, что у меня только одна жизнь, которую я могу отдать родине!»
Первым документом, увековечивающим память Натана Хейла, была запись, сделанная вскоре после его гибели в городской летописи города Ковентри. В ней говорилось: «Капитан Натан Хейл, сын Дикона Ричарда Хейла, был схвачен в Нью-Йорке англичанами и казнен в сентябре 1776 года». Спустя несколько десятков лет его имя значилось одним из первых в списках национальных героев, оно было известно даже школьникам, о нем не только пели песни, но и слагали гимны поэты, позже ему воздвигнут памятники, напишут про него пьесы.
Мог ли Дж. Купер, начав писать книгу о подвиге разведчика, не вспомнить об отважном поступке благородного юноши! Романтический образ героя-патриота стоял перед его глазами. И хотя в романе имя Хейла упоминается только раз, но его подвиг как бы озарил все повествование. Нет, не один Энох Кросби послужил прототипом Гарви Берча.
Первый шаг в бессмертие
Опасения Купера оправдались. Роман «Шпион», изданный без имени автора в конце 1821 года, поначалу не заметили. Вернее сказать, не хотели замечать. Зато его сразу же перепечатали английские журналы. И только после того, как автор книги был назван в английской, а затем и во французской прессе «выдающимся американским романистом», газеты Америки поместили несколько весьма сдержанных откликов. Куперу не могли простить его героя из народа, прославление подвига простолюдина.
Через несколько лет Купер поймет, что подвиги тех подлинных героев, которых олицетворял его Гарви Берч, были напрасны. Он убедится в иллюзорности идеалов американской революции, идеалов свободы. И тогда он произнесет свои знамениные слова: «Народу Америки предстоит понять, что его кажущаяся свобода – не что иное, как болтовня его хозяев-демагогов». Для Купера станет очевидно то, о чем он напишет в «Письме к соотечественникам» – об измене американцев принципам демократии, о засилии денежных интересов, о том, что публика, охваченная жаждой обогащения, не испытывает уже былого интереса к литературе. Купер разойдется со своей страной, «пропасть между нами огромна…», – напишет он. Таков был печальный вывод, к которому придет писатель.
Несмотря на замалчивание и скупые оценки отечественной критики, роман «Шпион» принес Куперу всемирную славу. Книгу очень скоро перевели на многие европейские языки. Высоко ценили «шпиона куперовского романа» К. Маркс и Ф. Энгельс (см.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 7, с. 281). Русская критика отмечала, что роман интересен сочетанием «подробностей американской войны с описанием нравов и обычаев сей страны».
Начало было положено, первый шаг – самый трудный – был сделан.
Первая книга Дж. Ф. Купера – одна из лучших в его творчестве, написанная уже не подражателем, а, по словам Белинского, «могучей кистью» большого мастера.
4. Вотрен
На рассвете со стен крепости раздались три пушечных выстрела. Местным жителям сигнал этот был хорошо известен. Он означал, что с Брестской каторги бежал преступник, и напоминал о том вознаграждении, которое ожидает всякого, кто поймает беглеца. На этот раз им был двадцатитрехлетний Франсуа Эжен Видок, известный, несмотря на молодость, как «король побегов». Излюбленным его способом был побег с переодеванием. Однажды он вышел из тюрьмы под видом муниципального служащего, сделав из трехцветной ленты пояс и кокарду. Нехитрый маскарад вполне удался – часовой вытянулся перед ним, отдавая честь. В другой раз совершил побег в мундире офицера. Стражник почтительно приветствовал мнимое начальство и сам распахнул перед ним двери. Приходилось ему совершать побеги и с помощью подкопов, веревочных лестниц, подкупа… Каждый новый способ побега рождался в изобретательной голове Видока, как импровизация, прямо на месте – в зависимости от обстоятельств.
Репутацию «короля побегов» Видок поспешил оправдать и на Брестской каторге. Переодевшись в платье монахини, которая за ним ухаживала в тюремном лазарете, он на восьмой день после прибытия в крепость бежал… В конце концов сумел сменить женский наряд на платье матроса и добрался до родного Арраса, где он родился в 1775 году в семье булочника.
В жизни ему приходилось выступать под разными именами: де Сент-Эстев, де Сен-Жюльен, Сен-Шарль и Доран, Жан Луи и господин Жюль, его называли Мек, что значит на воровском жаргоне «Хозяин», а то и просто – «папаша с улицы Галери Вивьен»…
Из биографии «короля побегов»
Свой первый побег, собственно и определивший всю его дальнейшую жизнь, Франсуа Видок совершил еще в детстве…
В один прекрасный день, прихватив из кассы родителей тысячу франков, он отправился в Остенде, надеясь там сесть на корабль и уплыть в Америку. Однако уехать не удалось – на пристани его дочиста обокрали, и ему пришлось поступить в бродячую цирковую труппу. С этого момента начались похождения Видока, вполне оправдавшие предсказания гадалки. В балагане впервые проявился его талант подражателя, не раз выручавший его впоследствии. Видок поистине владел даром Протея, перевоплощался буквально на глазах, легко изменял возраст, облик лица, манеры, голос.
С этих самых пор жизнь превратилась для Видока в постоянный театр, наполненный перевоплощениями и переодеваниями, вхождениями то в одну, то в другую роль, сменой масок, имен, биографий. Видок становился то хозяином положения, то жертвой случая. Казалось, что временами судьба играет с ним, а подчас и он – судьбой. Причем судьбой не только своей…
…Шел 1791 год. Молодая французская республика переживала тяжелые дни. До аррасцев доносятся из Парижа призывы отстоять отечество. Среди выступлений патриотов они узнают голос и их земляка адвоката Максимилиана Робеспьера, родившегося в соседнем с Видоками доме и отправившегося отсюда однажды вечером на дилижансе в столицу, как избранник города в Генеральные штаты.
Франсуа Видок, к тому времени вернувшийся после долгих странствий в родной Аррас и прощенный отцом, вступает добровольцем в армию. В день битвы с австрийцами при Вальми – первого крупного успеха республиканских войск, его производят в капралы. Для шестнадцатилетнего юнца это было неплохое начало. Подвел его необузданный нрав. После дуэли с унтер-офицером и ареста, ему ничего не оставалось, как бежать и скрыться. На его счастье подоспела амнистия, после чего он спокойно объявился в Аррасе. В городе в тот момент расправлялись с аристократами. На площади перед ратушей мрачно возвышалось изобретенное годом раньше доктором Гильотеном «во имя любви к человечеству» быстро действующее приспособление для обрубания голов, метко окрещенное в народе «национальной бритвой». Не обходилось и без трагических курьезов. Одного беднягу собрались казнить лишь за то, что крики его попугая показались бдительному соседу похожими на восклицание: «Да здравствует король!»
Вступившись за невиновного, Видок обвинен сам и вынужден покинуть Аррас, если не хотел оказаться на гильотине… Затем он снова в армии и снова дезертирует. Кочует с цыганами, становится морским артиллеристом, потном корсаром, погонщиком скота, торговцем, актером, контрабандистом. Всюду выступает под разными именами…
Вскоре ему опять не повезло. Из-за ссоры и поединка он оказывается на три месяца заключенным в тюрьму, не подозревая, что отсюда отправится прямо на галеры.
В тюрьме Видок познакомился с неким Севастьяном Буателем. Вся вина этого крестьянина состояла в краже хлеба. Шесть лет каторги – таково было наказание, которое ожидало несчастного. двое заключенных взялись ему помочь. Написав от его имени прошение, они заодно ловко сфабриковали и поддельный документ об освобождении Буателя, причем вовлекли в это дело и юного Видока. Крестьянина выпустили. Когда же подлог раскрылся, его авторы свалили всю вину на Видока – для него это означало несколько лет каторжных работ. Тогда-то он и решил бежать. Был пойман, убежал снова. Так повторялось неоднократно, пока, наконец, его не приговорили – уже как «закоренелого» преступника – к восьми годам галер…
Он жил среди отверженных законом, изучал их повадки и нравы, много лет наблюдал жизнь с ее изнанки. Склонный к парадоксам, Стендаль говорил, что только на галерах можно найти людей, обладающих великим качеством – силой характера. Рядом с бедняком, осужденным за кражу хлеба или кочана капусты, здесь были преступники, имена которых долго сохранялись в преданиях галер. Портреты некоторых из них Видок позже набросал в одной из своих книг, посвященной бывшим его дружкам. Таков был, например, благовоспитанный вор Жосса по прозвищу «Отмычка», выступавший под именем маркиза Сен-Аман де Фараль. В высшем свете, где он обычно орудовал, его принимали за креола из Гаваны. Приятная наружность, изящные манеры, костюм франта открывали перед ним двери богатых особняков, которые и являлись объектом его краж, свидетельствовавших о тонкой наблюдательности и изобретательности их автора. Подстать ему был и Пьер Куаньяр. Сын крестьянина, он был приговорен в 1801 году за воровство к четырнадцати годам исправительных работ и отправлен на галеры в Тулон. Но вскоре объявился в Испании. Спустя некоторое время вступил во французскую армию под именем графа де Понти де Сент-Элен. Мнимый граф – порождение буржуазного общества, где, по словам Бальзака, «честностью нельзя достичь ничего», – усвоил главное правило этого общества: «в него надо врезаться пушечным ядром или проникнуть, как чума». Вор пробрался в высший свет, сменив красную куртку и зеленый колпак каторжника на щегольский офицерский мундир. После Наполеона служил Людовику XVIII, был принят при дворе, за личные заслуги перед королем его производят в подполковники. Но, оказалось, – бывший уголовник ни на минуту не изменил своему ремеслу: псевдограф возглавлял успешно действовавшую шайку воров. Кончил свою жизнь Куаньяр все же на галерах: его случайно опознал на военном параде бывший заключенный, раньше отбывавший вместе с ним срок в Тулоне.
К типу «флибустьеров в желтых перчатках», как называл Бальзак респектабельных разбойников, принадлежал и Сен-Жермен, прошедший жизнь под разными именами и 6 разных костюмах, и знаменитый авантюрист Антельм Колле, тоже обладавший даром превращения и тоже окончивший свои дни на каторге. Этот дерзкий мошенник, которого много лет тщетно пытались изловить, появляясь в облике епископа и в сутане монаха, в мундире генерала или под видом простого офицера, похищал крупные суммы и исчезал…