Горы золота не обещал, писал по-мужски, серьезно. И про заколдованный круг, и про многие те недостатки, которые были и есть в Березках. Однако тут же сообщал и о планах колхоза, говорил о будущем и села, и района. Получилось из этих писем, что именно тот, к которому каждое из них адресовано, и есть великая надежда колхоза, что слава и жизнь Березок зависит лишь от того, вернется ли он домой или тоже в земли другие двинет.
Не очень в Березках верили в эти письма, а все же ответов ждали.
Первым ответ пришел от Никиты Халдеева. Благодарил Никита за честь, за письмо, а что же касалось главного, то написал: мол, с дружками решили давно ехать в Сибирь, друзей подвести не может и все другое в этом же роде.
— Эх, председатель, — шутили в селе над Савельевым, — что им твоя агитация! Да их на аркане в село не затянешь.
Другие еще яснее:
— Да разве человека словами теперь возьмешь? Ты бы тысячу им для начала, тогда бы другое дело.
РАКЕТЧИК
— Степан Петрович! Степан Петрович!
Савельев сидел в правлении, когда вбежала посыльная Нютка Сказкина.
— Приехал! Приехал! — кричала Нютка.
— Да стой ты! Кто же приехал?
«Возможно, опять ревизор, — подумал Савельев. — Или начальство опять из центра». А Нютка снова свое:
— Приехал! Приехал! — и чуть ли сама не пляшет. — Васька приехал! Васька, Шишкин. Натальи Евсеевны сын.
— Шишкин! — Степан Петрович поднялся.
Шишкин — один из тех молодых солдат, к которым были посланы колхозные письма.
Через минуту явился и сам приехавший.
Форма еще солдатская. Ремень. Фуражка. Защитного цвета рубаха. На рубахе медаль «За отвагу».
Взял парень под козырек:
— Шишкин, Василий. Бывший ракетчик. — И держит в руках письмо от колхоза. — Согласно письму, — чеканит солдат, — прибыл, товарищ председатель, в ваше распоряжение.
Глянул на парня Степан Петрович: красавец, орел, богатырь!
— Неужто приехал? — поразился и сам Савельев.
— Так точно, — ответил солдат.
Смотрит на парня Степан Петрович: словно разведчик с Большой земли к ним в окруженную роту прибыл.
Уж сколько шума было в тот день в Березках! Сбились колхозники с ног. Каждый Васю к себе зовет. Всюду ему угощение.
А девки, девки, невесты, красавицы, мчались к калиткам, смотрели в окна, глазели во все глаза.
Шишкин идет, ракетчик. Медаль у него на груди «За отвагу». Если медаль, да чтоб в мирное время, значит, парень вдвойне герой.
Идет по селу ракетчик. Чеканит ракетчик шаг.
ПОПОЛНЕНИЕ
На расспросы колхозников, что же его назад привело, Вася отвечал по-солдатски, коротко:
— Прибыл для прохождения новой службы. Усмехались колхозники:
— Ну, ну, как тебе будет служба…
На вопрос о медали Вася делал таинственный вид:
— За заслуги, но… не для разглашения.
Долго гадали об этой медали. Может, он самолет-разведчик какой державы заморской сбил? А может, в те дни отличился, когда Гагарин поднялся в небо? Или спас кому жизнь во время лютого шторма или землетрясения.
Ракетчик о заслугах своих молчал.
Зато тараторила Нютка. Вообразила девчонка, что Вася летал на Луну.
— У нас бы в газетах о том писали, — сбивали у Нютки и пыл.
Но Нютка была упрямой:
— Он, может, с секретным летал заданием? И срок об этом писать не вышел.
Медаль утверждала в необычном геройстве.
После Васи в Березки приехали и еще трое из демобилизованных солдат. Правда, один из них ненадолго. Присмотрелся, пожался и снова исчез, словно и вовсе сюда не заглядывал.
Однако и двое, а с Васей и трое — это для начала тоже немалый клад.
Воспрянул духом теперь Савельев. Стал наводить справки о тех, кто раньше разъехался по разным, и ближним и дальним местам. И этим отправил письма: мол, приглашаем. Родные Березки и ждут, и надеются.
Учел председатель и то, что не помешает и чем-то конкретным привлечь людей.
Главный вопрос для людей — жилище.
Вот и уговорил Савельев колхозников для возможных в селе новоселов построить пока хотя бы три дома.
Предложение вызвало спор.
— Строить для дяди! Сами с дырявыми крышами.
Поспорить поспорили, однако затем уступили. Все понимали важность такого дела. К тому же сам Савельев был неуступчив и крут.
Заложили три дома.
И, представьте, на новые письма Степана Петровича люди опять откликнулись. И даже не трое, а сразу четверо. Пришлось срочно браться за новый дом.
Однако потом, после приезда первых, установили такой порядок: дом получай, вселяйся, но тут же и сам берись за строительство нового — теперь для других, не ты последний в село приехал, ждем и иных пополнений.
Умно получилось. Понемногу, не в раз, не в два, а все же люди в село потянулись.
КАВКАЗСКИЕ ГОРЫ
В каждой краюхе хлеба — человеческий труд и пот.
Тысячи разных работ ведутся в колхозе в течение года. Осенняя пахота. Весенняя пахота. Землю рыхлят, боронуют. В бугристых местах ровняют. Вывозят в поля навоз и тонны химических удобрений. Весной стараются снег на полях удержать, чтобы не быстро таял, а постепенно землю водой поил. Но это лишь часть, а не все работы. В колхозах фермы, в колхозах строительство, в колхозах много других хлопот. За севом идет прополка. За прополкой другие идут дела.
Но самое лучшее, самое горячее время в Березках — это когда обмолот.
Обмолот как бы венчает людей усилия.
Когда побежит по лоткам зерно, когда кавказским хребтом насыплется, тут-то и захватит у каждого дух. Вспомнится каждому путь тот нелегкий, которым пахарь любой прошел, те тридцать потов, которыми каждый из них изошел, чтобы этим кавказам выситься.
В дни уборки и в дни обмолота неузнаваемы наши Березки. Гулом комбайнов полнится небо. Минута дороже часа. Час приравняешь к суткам. Сутки здесь кормят год. Тут невольно возьмешь и крикнешь:
— Время, остановись! Солнце, замри на небе!
Конечно, в колхозе есть комбайны. Они и косят и тут же на поле молотят зерно. Но это не тот обмолот. Обмолот настоящий идет на колхозном току. Центр обмолота — сама молотилка. Все внимание ей. Она, как царица, в подобное время.
Уходят бесконечным потоком снопы в молотилку, выходят чистым янтарным зерном, колхозной надеждой, ее богатством.
Первый день обмолота превращался в Березках в колхозный праздник.
Утро. Едва солнце проклюнуло небо. Еще не сбежала с травы роса. Еще деревья сонливо дремлют. А уже калитки в Березках поют на десятки различных тонов. Каждый спешит на улицу.
Весь первый день обмолота Савельев проводил на току. Работал на молотилке, становился к барабану и не сходил до самого вечера. Неутомим в работе Савельев. Руки проворны. Глаза — как у ястреба. Лишь не воронь — подавай ты ему снопы.
Смотрят колхозники на председателя:
— Любит, любит Савельев у нас обмолот. — И тут же старое вспоминают: — Он каждого пятого в нашем колхозе, считай, пропустил через обдирочный тот аппарат. С кого лень ободрал, кому спесь поубавил, многим мозги прочистил.
Смеются колхозники:
— Григорию Сорокину был обмолот. Филимону Дудочкину был обмолот. Ну, а Анисью Сыроежкину — эту просто, считай, провеял.
Глава третья
НА ПЕРЕВАЛЕ
«НЕ ПУЩУ!»
Нютка Сказкина — посыльная при правлении, та, что пялила больше других глаза на ракетчика, — явилась однажды к Савельеву: