— Убери руку! — говорит она.
Подружки, замерев на месте, таращатся на меня. От удивления они даже забывают дожевать жареную картошку и бутерброды и сидят с набитыми ртами. У всех без исключения на веках розовато-лиловые тени, такие же, как у Амалии. Одеты все в основном в черное, за исключением одной девочки в розовом. Такое впечатление, что она по оплошности забыла, что нужно надевать в этот день недели, поэтому выглядит белой вороной. Не знаю уж, такой ли я ненормальный, как считает Амалия, но, видимо, сам факт того, что за их столик сел мальчик, кажется им настолько диким, что все шестеро от неожиданности зависают и становятся похожи на сломанные заводные игрушки. Немного придя в себя, они обращают взгляды на Амалию в надежде получить хоть какие-нибудь объяснения. Амалия презрительно усмехается, словно ее раздражает не столько само мое присутствие, сколько необходимость представлять меня. До моего прихода она жевала кусок хлеба с обрезанной коркой, обильно покрытый арахисовым маслом и джемом, поэтому уголки губ у нее испачканы красным желе, стекающим на подбородок.
— Это Дэмиен, — бормочет она.
По лицам подружек можно догадаться, что она ничего им обо мне не рассказывала.
— Брат Амалии, — информирую их я, протягивая руку, чтобы взять с одной из тарелок горсть жареной картошки. — Мы с ней очень близкие люди.
Сказав это, я в подтверждение своих слов обнимаю Амалию за плечи.
— Эй! Убери руки, ты, придурок! — отзывается Амалия, отталкивая меня.
Подружки с интересом глядят на меня.
— Это твой брат? — спрашивает одна.
— Наполовину, — объясняет Амалия. — Он не будет сидеть с нами. Только через мой труп. А ты выглядишь в этих перчатках, как позер.
Могла бы и утром мне об этом сказать. Хотя, конечно, перчатки я бы снимать все равно не стал.
Очевидно самая важная деталь в облике этих идиотов в черном — перчатка на правой руке. Они прикидываются злодеями, скрывающими отпечаток в форме буквы «З» на большом пальце правой руки. Они могли бы с таким же успехом прикидываться супергероями, но это бы никак не сочеталось с их любовью к избиению людей в пустынных коридорах. Вообще говоря, затея с перчатками априори дебильная, потому что реальные суперзлодеи их не носят — это было бы слишком очевидно, а я в данном случае не в счет. Кстати, надо бы как можно скорее разжиться комплектом для создания фальшивых отпечатков пальцев, но я, к сожалению, пока не могу себе этого позволить по причине отсутствия денег.
Может, когда я вернусь домой, маме будет так приятно услышать, как я с успехом выдержал все злоключения, выпавшие на мою долю в доме Гордона, что она захочет сделать пожертвование в фонд покупки фальшивых отпечатков.
Девочка с зеленой лентой в волосах хихикает над замечанием Амалии по поводу позера. Все, кроме, естественно, самой Амалии, пытаются понять, какое я произвожу впечатление: такой ли я ненормальный, как она, или можно простить мне предполагаемую склонность к позерству ради того, чтобы я остался за столиком и продолжал распространять столь приятные девичьему сердцу эманации подростка мужского пола. Нет уж, девочки, простите, я пришел, чтобы всех расстроить.
— Амалия, — говорю я, придвигаясь неприлично близко, — хочу тебе кое о чем рассказать.
Лезу в передний карман джинсов и вынимаю свернутый черный носок с кружевом поверх резинки. Он принадлежит Амалии — это ясно с первого взгляда. Даже сейчас на ней пара абсолютно таких же носков. Крепко держа предмет женского туалета в руке, провожу им по носу, делая глубокий вдох. К счастью, носок чистый.
Амалия с ужасом смотрит на меня, потом на подруг. Выражение лица у нее беспомощное — она словно просит у них защиты и одновременно пытается объяснить, что для нее происходящее такая же дичь, как и для них.
— Где ты его взял? — визжит она так громко, что люди, сидящие за соседним столиком, оборачиваются, чтобы посмотреть, что происходит.
— Вытащил из штанов, — отвечаю я, заводя глаза в фальшивом экстазе, и вздыхаю с видом полнейшего удовлетворения.
Побледневшие девочки смотрят на нас, боясь даже пошевелиться, словно только что на их глазах произошло что-то ужасно неприличное.
— Хотел сказать тебе, Амалия, что я необыкновенно рад тому, что ты моя сестра. И что мы будем жить вместе, — продолжаю я, снова прикладывая к лицу носок.
— Что, черт возьми, ты делаешь?! — кричит Амалия, вырывая вещь у меня из рук.
Подружки решают, что все-таки я ненормальный. Собрав остатки завтрака, они поспешно встают из-за стола и ретируются.
— Мы просто хотим… оставить вас наедине, — говорит девочка с зеленой лентой в волосах.
— Девочки, подождите!
Убедившись, что подружек и след простыл, Амалия смотрит на меня с нескрываемой ненавистью. Если бы в глазах у нее были лазеры, как у мамы, я бы превратился в кучку пепла.
— Да что это за идиотский спектакль?!
Поскольку рядом с нам и уже никого нет, непокойно бросаю носок на стол и отодвигаюсь подальше от Амалии, восстанавливая границы личного пространства.
— Есть предложение, — объясняю я.
— Надеюсь, не руки и сердца, — ехидно произносит Амалия, складывая руки на груди и частично отворачиваясь от меня. — Ты же неудачник.
Гм. Предложить руку и сердце Амалии? Думаю, не стоит. Характер у нее слишком уж вспыльчивый, да к тому же, даже если не придавать особого значения этому фактору, все равно неприятно то, что у наших с ней детей было бы две бабушки и всего один дедушка. Это существенный минус.
— Я бы не хотел портить только что установившиеся между нами дружеские взаимоотношения, — говорю я. — Кроме того, ты же знаешь, я не любитель интимных отношений с домашними животными.
Рот Амалии раскрывается так широко, что можно сосчитать пломбы в зубах.
— Да не пошел бы ты…
В последний момент Амалия все-таки сдерживается, и конкретных директив, касающихся потенциального направления движения, я не получаю. Вероятно, после моей выходки с носком она решила, что я конченый извращенец и произносить при мне неприличные слова все равно что дразнить голодного куском колбасы. Плотно стиснув зубы, Амалия силится успокоиться и взять себя в руки.
— Послушай, — говорю я, убедившись, что завладел ее вниманием целиком и полностью, — я тебе не нравлюсь, и ты мне не нравишься.
Амалию, похоже, вторая часть заявления все-таки задевает, хотя заметно, что ей приятно осознавать, что у нас с ней общие чувства по отношению друг к другу, пусть и неприязненные.
— Я ничего не имею против твоей семьи, но я лучше глаза себе выколю шпажкой для морепродуктов, чем проведу у вас больше времени, чем меня заставит твой отец.
— Да пошел ты, Дэмиен.
— А мне казалось, ты спишь и видишь, как бы от меня поскорее избавиться. Ладно, как бы там ни было, предлагаю тебе совместно поработать над этим. Гордон считает, что мне необходимо преподать несколько «уроков супергеройства», в частности, научить меня летать. Но, строго между нами, мы оба знаем, что я — суперзлодей…
— А ты посмотри на свою руку, гений, — перебивает меня Амалия, саркастически усмехаясь, — у тебя там «X», а значит, еще неизвестно, кто ты на самом деле.
— Ты про это? — спрашиваю я, потирая большой палец. — Это вскоре изменится.
Амалия закатывает глаза.
— Тебе исполнилось шестнадцать раньше, чем мне, и ты, помнится, заявил, что всегда будешь первым. Ты что, все-таки надеешься, что научишься летать раньше меня? Чушь собачья.
— Я же уже сказал, что я не супергерой и никогда им не буду. И у меня хватит силы воли стать тем, кем я хочу быть.
Последнюю фразу я произношу, тыча пальцем в стол, чтобы подчеркнуть важность каждого слова:
— Я. Супер. Злодей.
Амалия тяжело вздыхает и пожимает плечами.
— Ладно, как скажешь, но папа думает, что тебе передались его способности.
Она пристально смотрит мне прямо в глаза, изучая реакцию.
— Алекс правильно сказал. Папа говорил об этом вчера вечером и утром, прежде чем уйти на работу. Но ты еще не проснулся, — добавляет она, намекая, видимо, на то, что мне следовало бы стыдиться своей лени. — Он придумал какой-то план. Сказал, что знает, «как придать тебе необходимое ускорение».
Досадливо морщусь. Даже само слово «ускорение» вызывает во мне желание забиться в укромный угол и тихо умереть. Нет, ну действительно, кто примет меня всерьез в качестве суперзлодея, если я буду уметь летать? Даже если «X» превратится со временем в «З», умение летать будет расцениваться другими злодеями как недостаток. Придется скрывать эту позорную тайну, а тайн и так у меня слишком много.
— Давай считать, что мы оба хотим, чтобы по окончании шести недель я не остался в вашем доме?
Амалия делает гримасу, без сомнения означающую, что ей будет крайне неприятно, если я застряну у них надолго.
— Слушаю тебя, — говорит она.
— Ты была старшей, а потом появился я и стал оспаривать первенство. Ясное дело, это несправедливо. Ты имеешь право на то, чтобы быть первой, согласна?
С этим Амалия не спорит. Слушая меня, она рассеянно отщипывает кусочки от бутерброда с арахисовым маслом и желе и скатывает из них шарики.
— Из-за того, что неожиданно в семье появился я, ты потеряла возможность достигнуть шестнадцатилетия первой, и значит, буква на твоем пальце, как ни крути, появится позже, чей на моем. Но я все-таки предлагаю тебе кое в чем меня обогнать: учиться летать первым я не хочу. Подумай сама, как еще ты можешь меня опередить? Мы вместе можем сделать так, чтобы такая возможность у тебя все-таки появилась.
В течение нескольких секунд Амалия обдумывает мое предложение.
— А какой тебе в этом прок? — наконец спрашивает она.
Я улыбаюсь.
— Как ты правильно заметила, остается малюсенький, крохотный шанс, что гены супергеройства, блуждающие во мне, скажем так, станут проблемой. А я бы не хотел доискиваться.
— Чего доискиваться? — спрашивает Амалия, двигая бровями в недоумении.
Я стараюсь в нескольких словах объяснить ей свое видение ближайшей перспективы.
— Умение летать исторически присуще супергероям. Если я освою его, для меня это будет огромным шагом назад, а если выяснится, что я все-таки унаследовал его сверхспособности, как считает старина Гордон, мне, возможно, уже никогда не удастся покинуть ваш дом. Я старший сын, следовательно, вполне возможно, они захотят отдать мне твою спальню на чердаке, так как она больше остальных. А тебе придется ютиться вместе с Джессикой всю оставшуюся жизнь.
Боже, как же лихо я научился лгать. Я же видел лестницу, ведущую на чердак — она невероятно крутая и расшатанная, к тому же перила практически отваливаются. Никогда в жизни, ни за какие блага я не поднимусь на чердак, даже если придется спать в тесной спальне Алекса до скончания дней моих. Но Амалии об этом знать не нужно.
Она глубоко вздыхает и закрывает глаза, как человек, понимающий, что, приняв мое предложение, он еще не раз об этом пожалеет.
— Ладно, — говорит она, — что я должна сделать?
6
— Хочешь поговорить со мной об этом? — спрашивает Гордон, держа в руках журнал, купленный мной по дороге из школы.
В журнале нет ничего непристойного — это обычный каталог гаджетов для злодеев или героев, имеющих склонность ко всяким высокотехнологичным штучкам. Хотя, глядя, как Гордон брезгливо держит его двумя пальцами, можно подумать, что он заражен чумой или чем-нибудь похлеще.
Я решил, что копить деньги на фальшивый отпечаток большого пальца слишком долго, и они нужны мне немедленно. В каталоге есть превосходный набор, позволяющий не только скрыть настоящий отпечаток, но и создать на пальце голограмму, имитирующую «З» или «Г» в зависимости от вашего желания. К нему даже прилагается пульт дистанционного управления, чтобы облегчить программирование. Стоит набор три тысячи долларов — сумма для меня заоблачная — поэтому придется купить дешевый суррогат, представляющий из себя обыкновенный колпачок из резины. Но сначала необходимо понять, как обстоят дела на банковском счете Гордона. Да, кстати, я решил приобрести фальшивый отпечаток — неважно, дорогой или дешевый — за счет моего дорогого свежеобретенного папочки. Почему бы ему не проявить любовь к сыночку, позволив ему воспользоваться своей кредиткой, пусть даже он об этом и не узнает? Он пропустил множество дней рождения, ему теперь лет сто расплачиваться придется. Нужно будет сходить в библиотеку и выйти в Интернет, чтобы посмотреть отзывы тех, у кого набор уже есть. Интернет, кстати, не роскошь, а средство общения; тем не менее в доме Тайнсов его нет.
— Это каталог, — объясняю я. — Там много хороших вещей.
Гордон садится на кушетку рядом со мной. Я сижу на краю, поэтому отодвигаться мне особенно некуда, но я все-таки это делаю, прижимаясь всем телом к подлокотнику. Биологически он мой отец, но мы знаем друг друга всего несколько дней, и этого короткого срока явно мало для того, чтобы он вот так запросто нарушал мое личное пространство.
Гордон начинает листать каталог и останавливается на странице с фотографиями наборов для создания фальшивых отпечатков. Я сделал там несколько заметок, перечислив понравившиеся мне предложения.
— Надеюсь, ты не собираешься это заказывать?
Гм, неужели из моих заметок непонятно, что именно я собираюсь делать?
— У меня проблема. Я пытаюсь ее устранить.
Интересно, он всерьез считает, что у меня достаточно денег, чтобы купить один из дорогостоящих наборов, или догадался, что я хочу воспользоваться его кредиткой?
В гостиную спускается Амалия. Лестница жалобно трясется и скрипит — девушка она не худенькая. Однажды она прямо под ней и развалится, и тогда она пожалеет о том, что решила поселиться на самом верху.
Войдя в гостиную, Амалия смотрит на меня, потом на Гордона, но, не сказав нам ни слова, отправляется на кухню, чтобы похомячить там по своему обыкновению, хотя после обеда прошел всего час.
Алекс играет в своей комнате, а Джессика отправилась спать. Хелен моет посуду — слышно, как звенят ложки и плещется вода в раковине.
Гордон хмурится. Его подбородок, и без того квадратный и волевой, становится словно высеченным из камня. Я думаю о том, что сказала Чокнутая, то есть Сара, тогда, в холле, после урока математики. Надеюсь, я все-таки на него не похож. Мы с Кэт потратили немало часов, издеваясь над его передачей, должны же были заметить сходство, не правда ли? Кэт сказала бы мне, если бы обнаружила, что я похож на супергероя. Она стала бы дразнить меня и никогда бы не успокоилась.
— Дэмиен, — произносит Гордон, — нам нужно поговорить.
О боже. Первый задушевный разговор отца с сыном.
Скрещиваю руки на груди и подмигиваю ему.
— Прошу тебя, о возлюбленный отец, осчастливь меня перлами твоей бесконечной мудрости.
Я прерываю сам себя, подняв указательный палец с видом человека, которого осенила какая-то важная мысль.
— Хотя подожди, — говорю я. — Нужно взять ручку и бумагу, я бы не хотел потерять ни крупицы.
Делаю вид, будто ищу ручку, но Гордон не обращает внимания на мое скоморошество.
— Люди не должны скрывать, кто они и что собой представляют. Особенно герои. Это бесчестно.
Стараюсь не улыбнуться или, хуже того, не расхохотаться.
— Я не герой.
Да, не герой. Я злодей, а злодеи славятся своей бесчестностью, если что. Надеюсь, ему это известно.
— Ты наполовину герой. «X» может превратиться в «Г». Я бы не хотел, чтобы ты привыкал скрывать знак, — говорит он, указывая на мои перчатки, которые он пытался заставить меня снять за обедом, утверждая, что невежливо сидеть в них за столом.
— Знаешь, что я тебе скажу? — спрашиваю я. — Давай остановимся на компромиссном решении. Когда она превратится в «З», я этого скрывать не буду.
Гордон вздыхает, перелистывая каталог.
— Я знаю множество героев, скрывающих свою истинную сущность, но лично для меня это неприемлемо. Я не говорю о случаях, когда необходимо выдать себя за другого. Скрываться от врагов порой необходимо. Но если моим соседям известно, что Гордон Тайнс — супергерой, это еще не значит, что они знают мое второе имя. Понимаешь?