— Вылечат? — обрадовался крот, но вовремя взял себя в руки: ведь ни на кого нельзя положиться. — А ты кто такой?
— Я не такой, а такая, — вежливо поправил голосок. — Я ученая мышка Мечтышка.
Да, это была та самая Мечтышка-психолог, которая помогла приятелям отделаться от Распорядкина! Она как раз шла на лекции и заметила копошащегося под забором крота.
— Ты что, книги грызешь? — грубо расхохотался крот. — Таких ученых по всем углам полно.
— Не угадали. Я очищаю их от пыли, от моли. Оберегая их, вытирая, я научилась читать и подготовилась к вступительным экзаменам.
— Что это будет, если все мыши в науку ударятся? Кто же будет грызть, точить, уничтожать?
— А зачем же грызть, точить, уничтожать? — не поняла мышка.
— Вот чудачка! А для чего у грызунов зубы? Правда, у зверьков зубы очень несовершенны: ломаются, шатаются. Может, мне удастся изобрести каменные или железные… Ого-го тогда!
— Я не чудачка, — весело осадила его мышка. — Скорее уж вы чудак, если мечтаете о железных клыках… Но идемте быстрей к врачу! Может быть, вас подвезти на такси?
— Эка невидаль — такси! Вот погодите — вылечусь! Тогда изобрету кое-что поинтереснее этого вашего такси… Такой луч, что едва коснется какого-нибудь такси, как оно тут же взлетит на воздух!..
— Что, что вы говорите? — заинтересовалась мышка.
— Ничего… Веди скорее… Какой мерзкий туман!
— Ошибаетесь! Светит солнце! Чудесное осеннее солнце! — не скрывала своей радости мышка. Она была в отличном расположении духа, ибо своими глазами видела, как Колышек и Колобок вырвались из окружения.
— Все молчат… Точно на кладбище…
— Ничего подобного! Воздух дрожит и звенит, словно невидимые струны! Наш трудолюбивый город никогда не безмолвствует, даже ночью!
Так и не найдя общего языка, мышка и крот направились к врачу. Мечтышка вела больного под руку, так как он то и дело спотыкался и чуть не падал.
Врач, к которому они пришли, был необыкновенный. Здесь не пахло лекарствами, не шипели в кипящей воде шприцы. В комнате гудели всевозможные станки. Этот врач, которого иногда называли доктором, а иногда и товарищем инженером, лечил машины, приборы.
У дверей инженера выстроилась очередь: стиральная машина, радиоприемник, пылесос.
Инженер был молод, немного сутуловат, с длинными руками, которые все время что-то разбирали и собирали.
— На что жалуетесь? — постучал он костяшками пальцев по боку стиральной машины.
— Я? Я-то ни на что не жалуюсь, на меня вот жалуются, — скромно ответила стиральная машина. — Белье рву.
— Хорошо, что правду говоришь. Сделаем так, чтобы белье не рвалось!
Инженер достал из кармана комбинезона блестящую отвертку, еще какие-то инструменты. Раз, два — разобрал и снова собрал. Стиральная машина долго кивала, благодаря инженера, но тот уже не смотрел на нее. Он немедля обратился к радиоприемнику:
— Ну, а что с тобой, певун?
— Горло… Горло… — прохрипел приемник. — Не могу говорить… Простыл, а может быть, гланды… Так боюсь операции!
— Посмотрим!
Инженер снял один бок радиоприемника. Его длинные руки так и летали над катушками и лампочками. Они вымели целую кучу пыли.
— А ну-ка подай голос!
Радиоприемник запел, да так звонко, чисто, что все больные удивились.
— Значит, не будете вырезать мне гланды, товарищ инженер? — обрадовался приемник. — О, как я вам благодарен!
Он затянул новую бравую песню и, распевая во все горло, направился к двери.
— Эй, погоди! — догнала его длинная рука инженера. — Если ты не будешь следить за собой, то заболеешь всерьез. Тогда уж наверняка придется делать операцию! И не забудь смахивать пыль.
— Хорошо! Отныне буду петь спокойно и почаще чиститься, — обещал приемник. — Верьте мне, товарищ инженер!
— Запомни, что обещал!
Позвякивая отвертками, инженер поставил на стол пылесос. Это был тот самый пылесос, который хотел проглотить Колобка и Колышка.
— На что жалуетесь? Может быть, приступ лени?
— Что вы, доктор! — воскликнул пылесос. — Я здоров, только вот не отличаю мусор от хороших, полезных вещей.
— Так что, тебе ума добавить?
— То-то и оно, что ума! Я вас очень попрошу, товарищ инженер, хотя бы несколько умных винтиков.
— Приятно слышать. Мне кажется, ты уже умнее, чем был!
Инженер разобрал толстяка до последней детали, потом снова собрал и укрепил на колесиках.
Пылесос крякнул и весело покатился, слизывая по пути всякий мусор. Заблестел чисто вылизанный пол мастерской.
— А ты что? — наконец длинная рука ухватила крота.
Крот испугался и съежился. За него ответила Мечтышка, которая, по-видимому, хорошо знала инженера.
— Доктор, у него бинокль и телефон испортились… Не слышит и не видит, бедняга.
— Я не бедняга, — проворчал крот. — Я связист сказочного царства!
— Кто? Кто ты такой? — заинтересовался инженер.
— Ах, не обращайте внимания, доктор, — сказала мышка. — Ваш пациент немного заговаривается…
Крот взъерошился, скрипнул зубами.
— Я заговариваюсь? Неслыханное оскорбление техники! Я поддерживаю прямую связь между собаками и спичками! Ясно? Без моей помощи им и не съесть, и не сжечь двух беглецов из сказочного царства…
— Ах, — вздрогнула мышка. — Уж не имеете ли вы в виду Колобка и Колышка?
— Да! — гордо заявил крот. — А вы их знаете?
— Недавно познакомились. Они такие славные!
— Я бы этого не сказал. Ходят слухи, что они — мятежники! — возразил крот. — Колобок не дает себя съесть, а Колышек не хочет лежать в люльке! Подождите, недолго им осталось бегать… Исправьте мне поскорей бинокль и телефон… Я спешу. Я ведь должен еще изобрести луч. Такой луч, который все взрывает… Интересно было бы посмотреть, как взлетают на воздух машины, дома, парки… Как вам кажется, инженер?
Инженер повертел в руках сломанную аппаратуру крота и сурово сказал:
— Я мечтаю о лучах жизни, а не уничтожения. И лечу я, — строго добавил он, — только полезные приборы!
— Инженер, я заплачу! — стал канючить крот. — Я знаю, как открыть замок, на который гномы запирают свои сокровища. Я осыплю тебя драгоценностями!
— Разве ты не знаешь, что в нашей стране за лечение не платят? Это что же, взятка?
— Глупый пылесос лечили, пустой, как бочка, радиоприемник — тоже, — возмущался крот, все повышая голос. — Так почему же меня не хотите?.. Я полезный… Я смастерил бинокль, телефон… День и ночь думаю, что бы такое еще изобрести… Я бросил жену, детей, пустился в дальнее путешествие… Помогите мне!
— Я лечу только добрые и полезные предметы! Твои изобретения пагубны. Они служат злу. — Инженер схватил крота и вышвырнул за дверь вместе с его бездействующей аппаратурой.
— Ой, смерть пришла, — простонал крот, шлепнувшись о каменную стену. — Куда мне теперь деваться?
— А вы ступайте обратно, откуда пришли, в свою чернильницу! — подсказала мышка. — Хотите, я вас провожу?
Все-таки она была доброй, очень доброй мышкой. Ей стало жаль даже гнусного крота.
— Ладно… Но уж в следующий раз… — заскрипел зубами крот.
— Идемте, — мышка не хотела больше спорить с грубияном. — Я покажу вам, где чернильница.
И они пошли. Мышка — улыбаясь подкрашенными губками, а крот — злобно скрипя зубами и качаясь, как пьяный. К груди он прижимал сломанный телефон и бинокль…
Приключения волшебника Ластик-Перышкина и его бороды
Куда ж пропал наш уважаемый писатель Ластик-Перышкин? Ведь только что он сидел и скрипел пером. Ему, как никогда, работалось, то есть писалось. Он зарос, словно недавно осушенный, хорошо вспаханный и удобренный луг. И палец зажил — можно было не бояться заражения крови.
В эти дни Ластик-Перыщкин был так занят скрипением-писанием, что ему некогда было посмотреться в зеркало. Он даже не ел и не пил! Пока размешает ложечкой сахар в стакане, забывает, что хотел напиться чаю. Он бы умер от жажды и голода, если бы не ученая мышка Мечтышка и ученый кот Сивый. Узнав от Мечтышки, что его бывший хозяин ничего не ест, Сивый — тот самый, который серьезно изучал химию, — изготовил специальный витаминный порошок. Мышка тайком рассыпала этот порошок в кабинете писателя, и он, когда дышал, вдыхал вместе с воздухом необходимое количество витаминов.
Так Ластик-Перышкин питался и скрипел, скрипел своим безудержным пером. Странно выглядело все это со стороны! То писатель ни с того ни с сего разразится смехом — стало быть, Колышку и Колобку уже не грозит опасность; то снова нахмурится, засопит, как обиженный ребенок, — значит, у Колышка и Колобка дела идут неважно… А если вдруг блеснет и заблудится в гуще бороды слеза, — значит, им, беднягам, совсем худо…
Пока писатель сидел в комнате, зарывшись в бумагах, борода ему не очень мешала. Правда, иногда, желая напомнить о себе, она проходилась по бумаге точно метлой. Сливались невысохшие буквы, спокойная ровная строчка взъерошивалась, как петушиный гребешок. Недовольно сопя, Ластик-Перышкин комкал испачканный лист и бросал в корзину. Снова скрипел, выводил букву за буквой на чистехоньком листе!
Нахальство бороды раздражало его. Но была от переписки и кое-какая польза. Начав заново, он избавлялся от нескольких десятков тире, восклицательных знаков и многоточий.
— Шлеп! — плюхнется на бумагу борода, и писатель снова кладет перед собою чистый лист.
— Шлеп! Шлеп! — и в третий, в четвертый раз начинает скрипеть про то же самое. Зато, пробежав глазами в пятый раз переписанную страницу, не находит уже ни одного ненужного восклицательного знака или многоточия.
«Вот почему знаменитые писатели прошлого носили бороды! — сообразил Ластик-Перышкин. — Борода помогала им вырабатывать мастерство. Ни за что не буду бриться!»
Однако даже писатель не может сидеть на одном месте, как приклеенный. Почувствовав, что немеет спина и он уже не может выпрямиться, Ластик-Перышкин выбрался однажды погулять перед обедом. От долгого сидения взаперти он стал бледным, словно бумага, и стоило ему на улице хлебнуть глоток чистого чуть-чуть отдающего бензином воздуха, как он тут же охмелел: голова кружилась, щеки бледнели и краснели. Он медленно шагал, заложив руки за спину, хотя его так и подмывало лететь, как на крыльях. Борода развевалась, будто парус, и тянула его все вперед и вперед.
— И как это я до сих пор обходился без такого паруса? — шептал Ластик-Перышкин, время от времени с удовольствием поглаживая бороду.
Он не глядел по сторонам и не видел, что за ним гонится толпа мальчишек.
— Смотрите, стиляга! Стиляга шпарит!
— Нет! У стиляг борода подстрижена!
— Из цирка! Головой ручаюсь, что из цирка! Откуда же ему и быть, как не из цирка?
— Откуда? — крикливо переспросила толстая пожилая женщина, поставив на тротуар разбухший мешок. — Из сумасшедшего дома, вот откуда!
Дети погомонили и отстали, очевидно, испугавшись сумасшедшего. Воспользовавшись суматохой, Ластик-Перышкин вскочил в троллейбус. Однако пассажиры тоже глазели на бороду, как на чудо, смеялись и перешептывались. Молоденькая кондукторша почему-то не взяла с него четырех копеек за проезд.
Подгоняемый шепотом и улыбками, писатель соскочил на первой же остановке.
Он посмотрел в одну, в другую сторону и сделал то, что делал давным-давно, когда был еще маленьким, — прижался носом к какой-то витрине. Из зеркальной глуби вынырнула ему навстречу огромная борода. Она развевалась, словно кудель шерсти, вывешенная для просушки. И, как нарочно, эта кудель была синего цвета. Она была такая синяя, что Ластик-Перышкин понял… борода в чернилах! Ах, коварная!.. Притворялась, будто помогает повышать мастерство, а на самом деле хотела перекраситься в синий цвет!
Не только его бородатая физиономия отразилась в зеркале. Там было множество бритых и заросших мужских лиц, женские косынки, шляпки, тупые, как бобовые стручки, вспотевшие от любопытства детские носы. Всех, словно магнит, притягивала эта борода, вынырнувшая из таинственных глубин столетней заскорузлой щукой.
Ластик-Перышкин стоял и тщетно прикрывал, бороду ладонями. Она не только не пряталась — наоборот, старалась всем показать, какая она всклокоченная и противно-синяя. И под пиджак ее никак не удавалось затолкать. Она рвалась, как парус из рук яхтсмена. Сражаясь с бородой, писатель обливался холодным потом. Что ему делать? Как добраться до дому? Там он схватит ножницы и, не думая о том, что будет с Колобком и Колышком, отрежет половину или даже всю целиком… Надоела! Жаль, дом неблизко, а разве выдержишь такое преследование до Старого города? Может, заскочить в какую-нибудь парикмахерскую? Увы, поблизости не было видно ни одной парикмахерской, даже женской… Эх, и почему он все-таки не стал башмачником? Ходил бы, усыпанный стружками, и всем бы нравился их запах…
Неизвестно, что бы предпринял несчастный бородач, не появись откуда-то Раса Храбрите. Она промелькнула, как метеор, рассыпая искры веселья. Рассекла толпу любопытных и схватилась за парящую в воздухе бороду писателя.
— Покупайте! Покупайте! «Москвич» за тридцать копеек! Тот, кто купит у «Синей бороды», не пожалеет!
Раса горланила, словно на базаре. Левой рукой она раскачивала синюю бороду, швыряя Ластик-Перышкина то в одну, то в другую сторону, а правой высоко поднимала пачку лотерейных билетов.
— Перестань! Что ты делаешь, негодница! — стонал писатель, вконец уничтоженный.
Однако Раса и не думала переставать, только еще крепче вцепилась в бороду.
— Холодильники, мясорубки, полушерстяные чулки, женские часы «Заря»! Покупайте у «Синей бороды», не пожалеете!
Разочарованная толпа стала расходиться. Лотерейные билеты можно было приобрести на любом углу. Бородачи, продающие билеты, — тоже не в новинку.
Когда они остались вдвоем, Ластик-Перышкин вздохнул всей грудью. Другой на его месте разразился бы смехом, но не забудем, что он был весьма серьезным и застенчивым человеком. К тому же он сразу забеспокоился: откуда Раса, у которой нет денег, достала столько билетов?
— Не волнуйся! Не украла! — сверкнула глазами Раса. — Ты, наверное, не знаешь, что дедушка Распорядкин уже больше не общественный регулировщик? Э, не знаешь, не знаешь! Он теперь распространяет лотерейные билеты, а я ему помогаю.
— Уволили Распорядкина? — обрадовался Ластик-Перышкин. — А за что? Я в самом деле ничего не знаю…
— Откуда тебе знать! Твой кот Сивый раньше тебя узнает все новости… Ну, а сколько билетиков вы собираетесь у меня купить, товарищ писатель?
— Все, сколько есть. Должен ведь я отблагодарить тебя за добрую весть!
— Только за это?
— О нет! — спохватился Ластик-Перышкин. — Ведь ты спасла мою бороду. И не только бороду, но и Колобка с Колышком. Я уже хотел постричься и побриться, а для них это гибель…
— Значит, я помогла человечкам? Как хорошо! Ведь по моей вине на них свалилось столько бед!
Писатель подумал, что Расу мучает совесть, но он ошибся.
— Интересно, куда они запропастились? Ищу, ищу и не могу найти. Так хотелось бы поиграть с ними… Такие славные человечки!
— Поиграть? Они, кажется, не очень-то хотели…
— Захотят, захотят! — И пальцами — своими сильными, исцарапанными руками — Раса показала, как будет играть с ними: гнуть, мять, ломать!
У волшебника борода встала дыбом, но он промолчал. Уж кого-кого, а эту упрямицу не отговоришь, если ей что-либо втемяшилось в голову.
Раса только помахала ему и унеслась как ветер — ловить человечков!
Писатель было собрался поспешить за ней, но в это время нос к носу столкнулся с Распорядкиным. Тот, согнувшись, толкал черный мотоцикл. В коляске белели пачки билетов.
— Мотор испортился? — сочувственно поинтересовался Ластик-Перышкин, готовый каждому помочь. Правда, в технике он ничего не смыслил.
— Права отняли. Ездить больше нельзя, а толкать никто не запретит.
— Никогда не поверю — у вас отняли права? — удивился писатель. — Вы же сами у всех отнимали!
— Эх, было времечко! Видишь ли, стало ужасно много аварий, нарушений. Каждый час кто-нибудь сталкивается, каждую минуту разбиваются. Вот я и предложил автоинспекции ни днем, ни ночью не выключать красный свет. Зачем это зеленое, а особенно желтое — всех сбивающее с толку — окошко семафора? Изъять! Транспорт остановится, не будет ни обгонов, ни аварий. Что, хорошо придумано?