— О чем они кричат?
— Ну, например! — Мальчишка выдернул зеленую табличку. — «Я— самый добрый! Однажды кот Мурлыка просунул хвост в дверь. Я дал ему помучиться всего пять минут. Сжалился и выпустил!» А вот здесь написано: «Я — самый вежливый! Однажды, когда мне уже надо было выходить, уступил в троллейбусе место старушке. Пассажиры были в восторге!» Или вот: «Я — самый сильный!» А ты, презренный человечек, читать умеешь?
— Немножко, — замялся Колобок, который, как известно, не любил хвастаться.
— Ну так сам и читай. Человеку с заслугами нельзя переутомляться.
— «Я — самый щед-рый!», «Я — самый та-лант-ли-вый!» — по слогам разобрал Колобок. — «Я — са-мый кра-кра-си-вый!»
Последний плакат до того возмутил Колобка, что он не стал читать дальше. Если толстый, заплывший жиром мальчишка с одутловатым, старческим лицом объявляет себя красавцем, то чем не красавица лягушка из сказки? Та, что спасла Колышка от преследования спичек?
— Как тебя звать, мальчик? — поинтересовался Колобок и вытер вспотевший лоб. Разговаривать с этим толстяком ему было тяжелее, чем Колышку тащить апельсин.
— Меня нельзя называть просто мальчиком, — надулся от важности заслуженный воображала. — Ко мне надо обращаться почтительно, соответственно моим серьезным заслугам: товарищ мальчик!
— Ладно, ладно. А имя у тебя есть, товарищ мальчик?
— А как же! Всякий знает, что меня зовут Ясам!
Колышек берется за ум, а с Ясамом кое-что происходит
Некоторое время никто не мог произнести ни слова: Ясам — от лени, Колобок и Колышек — от удивления.
— Что это у вас? — зевнул Ясам, заметив что-то желтое в траве.
— Апельсин, — сказал Колышек, ногой подкатывая апельсин поближе.
— Дайте мне, — снова зевнул Ясам. — Давненько я не ел апельсинов!
Не двигаясь с места, он лениво протянул руку.
— Тебе? — удивился Колышек.
— За что? — возмутился Колобок.
— Как это за что? За мои заслуги! Сладкий, душистый апельсин — пища заслуженных!
— Нет! Не дам! — решительно выпалил Колышек.
Колобок тоже хотел крикнуть, что и он не даст, но случайно глянул на апельсин. Тот лукаво улыбался и, казалось, подмигивал, хотя у апельсина, как известно, не бывает глаз.
— Если очень хочет, пусть возьмет, — заколебался Колобок.
— Эй, слышишь? Возьми сам! — крикнул Ясаму Колышек, который тоже заметил улыбку апельсина.
Ясам и тут не встал — он разразился хохотом. Его толстый живот так и затрясся.
— Мне? Мне, говорите? Да если бы вы даже кусок золота предлагали, я бы не встал! К чему были бы все мои заслуги, если я сам должен вставать? Этому апельсину и так много чести, что сам Ясам пожелал его. Пускай он ко мне придет!
— Может быть, ты еще пожелаешь, чтобы мы тебе и очистили апельсин? — дрожащим голосом проговорил Колышек.
— А как же, — согласился Ясам, сонно зевая. — Неужто человек с заслугами будет сам мучиться, тупить ногти? Ну, где это ваше яблоко?
— Яблоко… Апельсин — не яблоко! Да еще какой апельсин! Его никак не могли продать, он не шел к покупателям— только к нам! — горячился Колышек. Его так и подмывало схватить апельсин и изо всех сил запустить в валяющегося на земле заслуженного лентяя.
— А, никто не брал, поэтому вам и всучили, — лениво проговорил Ясам, поворачиваясь к друзьям спиной. — Небось, гнилой. Даже если вы его очистите и станете по ломтикам мне запихивать в рот — все равно не возьму. Не достоин такой апельсин человека с заслугами, нет!
— Хочу драться! Кулаки так и чешутся! — подпрыгивал Колышек, не в силах устоять на месте.
Колобок удерживал его.
— Уймись! Ты забыл, как Рыжий опалил тебе щеку?
Тем временем солнышко поднималось все выше и сияло вовсю, хотя по земле, как вы помните, шагала хмурая осень. Белая коза вся была усыпана лепестками и стала похожа уже не на козочку из сказки, а скорее на козу, которую намалевал бы художник Тяп-Ляп.
Обласканный солнышком, — ведь и солнце в первую очередь спешит погладить человека с заслугами! — Ясам задремал. Правда, вокруг кричали, орали разноцветные плакатики. Но во всем остальном спящий Ясам уже ничем не отличался от прочих спящих детей. Он даже палец засунул в рот и сосал, как маленький… И мухи не испугались ни его заслуг, ни плакатов— они ползали по лицу Ясама, да и все тут. А может быть, мухи просто не умели читать?
— Хвастун и грубиян! — возмутился Колышек, который успел отдохнуть и уже забыл про свою тяжкую ношу. Поначалу он одобрял Ясама, но чем дальше, тем больше возмущали его «заслуги» толстяка. — Уснул, разговаривая с нами, — обиженно фыркал Колышек. — А еще «товарищ мальчик»!
— Что поделаешь, ему заслуги позволяют. Уж кто-кто, а ты должен бы его понять, — поддел приятеля Колобок. — Ведь и у тебя имеются заслуги!
— Какие у меня заслуги? Что ты мелешь?
— Пылесос одолел? Одолел! Спички расшвырял? Расшвырял! Ну, а вора кто поймал? Ну, того Рыжего, который конька обижал?
Колышек заскрипел своей тонкой шейкой, но некуда было деваться от пронизывающего взгляда Колобка.
— Да я и сам… — начал он, но не кончил. Теперь ему хотелось как можно побыстрее избавиться от своих заслуг. Хорошо еще, что не понаписал таких плакатиков, а то бы и вовсе со стыда сгорел.
— Посмотрись-ка в лужу, посмотрись, — посоветовал Колобок, обрадовавшись, что Колышек начинает браться за ум.
Лужу далеко искать не пришлось. Осень успела заполнить все ямы, рытвины. Колышек нагнулся над блестящей овальной лужицей и ойкнул. Одна щека — в саже, другая — заляпана грязью.
Долго плескался в воде Колышек, скреб лицо острыми деревянными ноготками. Он шуровал лоб и щеки, как аккуратная хозяйка шурует по субботам деревянный пол. Запахло липой, а Колышек все спрашивал:
— Уже не грязный? Белый?
— Белый, белый!
— Как снег?
Колобок пристыдил его:
— Опять хочешь быть белее снега? Что, соскучился по новым заслугам?
— Нет, нет! — отбивался Колышек. — Теперь я даже апельсина не хочу. Брошу его в лужу.
Оранжевый мячик скривился, словно это был не апельсин, а кислое, червивое яблочко, хотя на его толстых щеках не появилось ни одной морщинки. Казалось, он сейчас откроет рот и ворчливым голосом начнет выговаривать за то, что его хотят бросить, — вот какой апельсин подарила Колышку неопытная молоденькая продавщица!
— Бросить такой апельсин? — пожалел добросовестный Колобок. — Лучше отдадим кому-нибудь.
— Отдадим! — ухватился за эту мысль и Колышек. — Но кому?
— Ты столько нес его, понесем еще немного… Найдется, кому отдать.
— Может, козе? — Колышек хотел немедля отделаться от апельсина, который своей тяжестью и блеском напоминал о его сомнительных заслугах.
— А что хорошего она сделала? Клумбу топтала, цветы жевала!
Колышек понуро взял свой апельсин. Кто знает, скоро ли найдется кто-нибудь получше козы, достойный подарка? Вдруг он весело взвизгнул и что-то пошептал Колобку. Тот сначала вытаращил глаза, замотал головой. Но потом весело разулыбался.
Раз, два, три! — и приятели изломали все плакаты Ясама. А толстую тетрадку разорвали в клочья. Хорошо, что у Колышка были жесткие ногти, иначе Колобок не управился бы. Мухи остолбенели, увидев белый вихрь. Они подумали, что выпал снег, и в страхе полетели искать убежища на зиму. Хитрая коза лукаво поглядывала зеленым глазом и весело трясла бородкой. Лишь один Ясам пыхтел, то посвистывая, то похрапывая.
Колышек и Колобок убежали, а Ясаму было суждено проснуться — не вечно же спать? Когда он протер глаза, то чрезвычайно удивился: от дома с голубыми балконами, размахивая мокрой тряпкой, бежала женщина.
— Ты пойдешь, наконец, за кефиром, лентяй несчастный? — замахнулась она, невзирая на заслуги сыночка. Это была — вы уже догадались? — мать Ясама.
— Не тронь!.. Я уже ходил…
— Когда, когда ты ходил? — мать подняла Ясама на ноги. — Оп-ля!
— Сейчас скажу, только загляну в тетрадь заслуг…
Цоп за рубашку, цоп за траву — нигде нет толстой тетради. Только дрожат, запутавшись в бороде у козы, белые обрывки бумаги. Погрозив кулаком козе, он кинулся к плакатикам, а те тоже исчезли — одни ямки в земле остались. Хлопает Ясам глазами, а голова точно ватой набита. Не может вспомнить, когда в последний раз ходил за кефиром и какие у него еще заслуги были.
Бросив тряпку, мать протянула ему авоську с бутылками.
— Я… Я… Я!.. — пытался отвертеться Ясам.
— Ну, что ты еще скажешь?
— Я… Я… Я сам!!! — беспомощно тянул он.
— Что ты был Ясам, мы и так знаем, — сказала мать, отсчитывая мелочь. — А теперь, будь добр, вспомни-ка свое настоящее имя.
— Юр-юр-гю-кас!..
— А что делал раньше мой Юргюкас? — мать сунула ему в руки авоську.
— За молоком, за хлебом ходил…
— И?
— …не спорил с мамой, не считал заслуг… А этой гадкой козе я все равно бороду выдеру! — ворчал Юргюкас — уже не Ясам! — несясь с весело позванивающими бутылками в магазин.
Может, апельсин отдать глупцу?
Колобок и Колышек блуждали в окрестностях города, а вместе с ними и апельсин. Легко сказать «вместе с ними», на самом деле они с трудом тащили его.
Чем дальше, тем тяжелее становился апельсин, хотя он, казалось, не увеличился. Сначала носильщики менялись через каждые сто шагов, потом — через каждые пятьдесят, а под конец — через каждые десять. Желтый мячик точно свинцом наливался — так оттягивал руки.
Приятели легли отдохнуть.
Колобок вдруг хлопнул себя по взмокшему лбу.
— А для чего мы зарядке учились? Вставай! Сейчас полегчает!
— Э, — махнул рукой чуть живой Колышек, растянувшийся на траве. — Еще больше запыхаемся.
— А Распорядкин? Почему он свежий, как огурчик? Не ленится делать зарядку!
Хоть и без особого желания, Колышек встал. Друзья раза два присели, подпрыгнули, развели руки в стороны, словно отгоняя мух, и готово!
Апельсин лежал рядом и таращил свои живые глазки, хотя, как известно, глаз у него не было — это только казалось, что он смотрит и ухмыляется! А когда Колышек ухватился за него, то еле-еле оторвал от земли.
— Ох, ну и полегчало! — застонал Колышек. — Попробуй сам, каков он стал!
Принимая ношу, Колобок едва не согнулся под тяжестью апельсина — даже в глазах у него потемнело.
Все чаще сменяя друг друга, пыхтя и отдуваясь, приятели добрались до большого сада. А на краю этого сада стоял под яблоней рослый детина. Он пялил глаза, ничего не видя вокруг себя, и был, очевидно, чем-то очень озабочен.
Увешанные блестящими румяными яблоками ветви раскачивались от дуновения ветерка и били его по носу — длинному, хрящеватому, печально свисавшему вниз.
— Видишь? Не в себе человек! — обрадовался Колышек, вытирая пот со лба. — Может, отдадим ему апельсин, чтобы развеселился?
Апельсин, только что сиявший от удовольствия, насупился. При этом он стал таким тяжелым, что пришлось немедленно опустить его на землю.
— Не торопись. Мы ведь не знаем, отчего он так расстроился, — удержал Колобок своего быстрого друга.
Колышку и Колобку уже наскучило топтаться на месте, а человек все не шевелился. Ветви, ударяясь о его большой нос, роняли яблоки. Много-много яблок осыпалось.
— Что с тобой, человек? — не выдержал Колобок.
— Почему ты позволяешь веткам бить себя по носу? — добавил Колышек.
— Я думаю, — коротко ответил человек, даже не взглянув на них.
Теперь и Колобку стало жаль человека, который так глубоко задумался, что даже позволяет веткам бить себя по носу.
— О чем же ты думаешь? Может, мы сумеем тебе помочь?
— Вы? Такие маленькие? — засмеялся человек, и от его громового хохота не меньше сотни яблок попадало с дерева и разбилось.
Видя, что столько яблок пропало, человек тут же стал серьезным.
— Вот, думаю, как снять эти яблоки.
Колобок и Колышек переглянулись. Неужели так трудно снять с дерева яблоки?
— Потряси яблоню и собирай себе на здоровье! — посоветовал Колышек.
— Вот и я сперва так думал, — шмыгнул длинным носом человек. — Да ведь разобьются яблоки-то.
— Тогда влезай на дерево с корзиной! — посоветовал Колобок.
Человек покачал головой и чиркнул своим длинным носом, как палкой, по яблокам.
— Хорошо вам говорить. А если я сорвусь и упаду?
— Так что же ты будешь делать, человече?
— Буду думать, авось, что-нибудь придумаю. Ведь у меня не горшок на плечах, — ответил человек и вдруг крикнул: — Убирайтесь вон отсюда! Выпытываете, что я придумаю?
Он нагнулся, схватил несколько яблок и запустил в приятелей. К счастью, промазал. Человечки отступили, но не слишком далеко. Все же им хотелось посмотреть, чем это кончится. Что придумает человек, который так долго и серьезно думает?
Вскоре они увидели, как длинноносый потопал под навес и вернулся с топором.
— Срублю дерево и тогда спокойно соберу все яблоки! — он весело поплевал на ладони.
— Что ты делаешь, глупец?! — крикнул Колышек.
Да, под деревом хлопотал самый настоящий глупец. Ведь только глупый человек рубит дерево, чтобы снять с него яблоки.
Топор выпал у детины из рук.
Его впервые назвали глупцом. Он услышал и задумался.
Очень долго думал детина. За это время яблоки, обомлев от страха, сами попадали с веток.
— Что? Я глупец? — встрепенулся он после долгих размышлений. — Я вам покажу!
Детина схватил топор и, забыв про яблоки, кинулся за человечками.
Разумеется, он не поймал их. Бросив тяжелый апельсин в кусты, они сновали меж деревьев, как ласточки.
Глупец вернулся к яблоне, взмахнул топором, да глядь — ни одного яблочка на ветках не осталось. Уже не надо яблоню рубить.
Глупец даже расплакался от досады, что ему помешали сделать глупость.
— Ну, ничего, — утешал он себя сквозь слезы. — Следующей осенью опять будут яблоки. Вот тогда уж рубану, так рубану!
А тем временем Колобок выкатывал апельсин из тайника и говорил Колышку:
— И ты еще хотел отдать апельсин глупцу?
Апельсин, казалось, тоже радовался, что его не отдали. На какое-то время он даже стал легче. Но только на время, так как он был капризным созданием и, по-видимому, хранил какую-то свою тайну.
Что стряслось с кротом?
Когда собаки, во главе с Зубарем, отведали молний, крот нырнул в нору, спасаясь от мести. Он спас свою шкуру, но не успел втащить в подземелье бинокль и телефонный аппарат. А на них свалилась цементная плита и… раздавила в лепешку.
Почему обшарпанная, истоптанная сотнями ног цементная глыба сделала это?
Может быть, она хотела помочь Колобку и Колышку?
А может, старой глыбе просто надоело лежать не на своем месте?
Крот спохватился, что оставил бинокль и телефон. Попробовал выкарабкаться на поверхность, но не хватило сил поднять тяжелую плиту. Тогда крот стал рыть тоннель в обход. Запыхавшись, измучившись, он едва-едва разыскал свои вещи.
Бинокль был сплющен — не желал ничего показывать, сломанный телефон — не хотел ни слушать, ни отвечать. Тишина и мрак окружали крота, а день сиял, светило солнце, улицы гудели и шумели.
«Моя техника на высоте. Это уже проверено. Наверное, стемнело, пока я возился, — подумал крот. — Высплюсь, а тем временем и рассветет».
Он забрался под замшелую каменную изгородь и свернулся в ямке. Лежит, ждет утра, а ни один луч не проникает, не доносится ни звука. Неизвестно, сколько он так прождал, пока действительно не заснул.
Проснулся крот, проспав самую длинную в своей жизни ночь. Наверное, солнце дважды всходило и заходило. И снова ничего не увидел, не услышал крот, хоть и озирался, вставал на цыпочки, лапками прочищал уши.
— Ой, пропал! — мелькнула у крота страшная мысль. — Я слеп и глух! Мои приборы вышли из строя…
— Не отчаивайтесь, почтеннейший! — донесся до его тугого слуха тоненький, как сверлышко, голосок. — У нас в стране всех лечат бесплатно. Вылечат и вас!