И наконец, во всю прыть вместе с Надеждой Фокиной устремилась к беседке, украшенной фанерной колоннадой в античном стиле с надписью по широкому фронту: "Эланодиум", что в переводе на русский язык значит: "судейская".
Надежда Фокина, на бегу то и дело заглядывая в папку, спросила:
- А вдруг Гусь возьмёт да и разгонит наш форум?
- А кворум на что? - Елену даже всю передёрнуло от одной такой мысли, что Гусь разгонит форум.
- А вдруг Гусь возьмёт да и разгонит кворум? - не унималась Фокина.
- Не в Древней Греции живём, - успокоила её Лена. - Пусть попробует...
- Нет, Лена. Гусь всё-таки - это главная проблема наших олимпийских игр, - продолжала сокрушаться Надежда Фокина. - Но понимаешь, есть...
- А если я эту проблему уже решила? - не дослушала Лена Фокину и загадочно и даже победоносно улыбнулась и почему-то похлопала себя по карману спортивной курточки и добавила ещё загадочней: - А может быть, Гусь у меня в кармане!..
- Ты меня не дослушала, - сказала, поморщившись, Надежда. - Гусь - это, конечно, главная проблема наших олимпийских игр, но самая главная - это Вениамин Ларионов!
- При чём здесь Ларионов? - переспросила Лена.
- Но я же тебе рассказывала про Марка Наполи! - рассердилась Надежда. - Я тебе даже вырезку показывала!
Елена посмотрела на Фокину как на сумасшедшую.
И здесь придётся несколько вернуться назад. Дело в том, что Надежда действительно рассказывала Елене об итальянском профессоре Марко Наполи и показывала вырезку из одного спортивного журнала. Там говорилось следующее.
В Древней Греции был обычай. Если грек преуспевал в каком-либо деле и становился известным, его награждали... человеком с флейтой. Наверное, таким человеком был раб, ибо кому же захочется добровольно стать тенью человека. Куда бы ни направлялся знаменитый учёный муж или философ, повсюду следовал за ним человек и играл на флейте. Звуки собирали греков поглазеть на знаменитость. Флейта делала человека популярным. Всё это стало известно в связи с одним из самых сенсационных открытий археологов XX века.
Древние греки утаили свою живопись. Они подарили нам только скульптуру и здания. А итальянский профессор Марко Наполи обнаружил не так давно неподалёку от развалин античного городка Пестума усыпальницу пятого века до нашей эры. Владелец её и житель, если его можно так назвать, был знаменитым ныряльщиком. На фресках его изящное тело изящно парит в воздухе.
На одной из стен этой усыпальницы прыгун изображён с человеком-тенью позади. Шествует важно ныряльщик, за ним идёт человек-флейта... "Тру-ля-ля! Вот идёт знатный ныряльщик! - поёт флейта. - Непревзойдённый ныряльщик! Нет такого второго ныряльщика в Греции!"
И вот Надежда уже несколько раз предлагала Лене для начала приставить к Вениамину Ларионову ("Самому юному и талантливому спортсмену во всей Москве, по мнению Фокиной, и уж, как пить дать, будущему чемпиону мира по прыжкам в высоту"), - так вот Надежда ещё раз предложила приставить к Ларионову "человека с флейтой". А Елена сомневалась.
Они вошли в судейскую беседку. Здесь собрался весь форум судей. Все, кроме Толкалина.
- Просто безобразие! - опять воскликнула Елена. - Каждый раз этот Толкалин опаздывает! Ну ладно! Это ему отразится! - С видом заговорщика она огляделась вокруг и вдруг, словно дирижёр, взмахнула руками: - Три-четыре...
Хор "эланодиков" тихо, почти шёпотом, подхватил слова Пушкина на какой-то весьма самодельный мотив:
- "...Желаю славы я, чтоб именем моим..."
Это прозвучало, как музыкальный эпиграф, потому что мановением руки Елена оборвала песню.
- Собрание кворума олимпийского комитета считаю открытым, сердито объявила Елена. - Цветкова, веди протокол... На повестке дня две проблемы: проблема Ларионова и его звёздной болезни. Цветкова, записывай...
- А я что делаю?.. - обиделась Татьяна, включившая портативный магнитофон.
Именно в это время Гуляева заметила проходивших мимо Леонида Толкалина с Виолеттой Левской. Он нёс за ней скрипку в футляре.
От возмущения Елена даже хлопнула себя руками по бёдрам. И, перепрыгнув через балюстраду, возникла перед самым носом Леонида:
- Толкалин! Его полчаса разыскивают, а он со скрипочкой носится!
Леонид Толкалин, сделав какой-то неопределённый жест рукой, продолжал шагать за Витой.
- Толкалин, ты что, оглох, что ли? - прикрикнула Елена.
- Сейчас, только помогу Вите донести скрипку, - жалобно откликнулся Леонид.
- Что это ещё за телячьи нежности? Сама донесёт.
- Я всегда помогаю ей нести скрипку, - не сдавался он.
- Когда у тебя не будет совещания, тогда и будешь помогать. Кворум срываешь!.. - И Елена обратилась к Виолетте: - А ты, пожалуйста, не строй из себя лауреата международных конкурсов!
- А чего мне строить, если я лауреат Брюссельского конкурса?.. - удивилась Вита.
- Это ничего не значит, - отрезала Елена, - другие тоже лауреаты, но не строят из себя, а ты строишь... Толкалин, на заседание!..
- Я чугунный каток катай, я и совещайся, - уныло произнёс Леонид.
- Каток ты катаешь как форум, а заседаешь как кворум. На твоём месте я бы гордилась! - заявила Елена.
- Чем? - буркнул Леонид.
- Тем, что ты и кворум, ты и форум! Вениамин Ларионов - вон какой человек, и то только форум... Отдай скрипку Левской. Сама донесёт, - приказала Елена.
Весь форум осуждающе смотрел на Толкалина.
- Ей нужно беречь пальцы, - тихо сказал Леонид.
- Игорь Ойстрах сам носит свою скрипку, - нашлась Елена.
- Но ведь Ойстрах мужчина, - подчеркнул Леонид.
- И ты будь мужчиной... Да, ты слова олимпийского марша написал? - поинтересовалась Елена.
- Конечно, написал.
Толкалин нехотя протянул футляр со скрипкой Вите, достал из кармана сложенную вчетверо тетрадь и передал её Гуляевой, грустно глядя вслед уходящей Виолетте.
Забрав тетрадь, Елена подозрительно оглядела двор и, снова ловко перепрыгнув через перила, заняла своё председательское место. Толкалин вошёл в беседку.
- Вы все знаете, - начала Елена свою длинную речь, - что ученик нашего класса Вениамин Ларионов - чемпион по прыжкам в высоту нашей школы, чемпион детской спортивной школы, чемпион школьной олимпиады, чемпион всесоюзных легкоатлетических соревнований школьников, чемпион города Москвы и единоличный обладатель рекорда по прыжкам в высоту для своего возраста. Сами знаете, что у него все данные, чтобы рано или поздно зазнаться: он и красивый - от девчонок прохода нет, и умный - учится прекрасно, и талантливый спортсмен, как пишут в "Советском спорте" за позавчерашнее число: "Наша олимпийская надежда!"... Так вот, чтобы со временем он у нас не зазнался, а с такими данными он всё равно рано или поздно задерёт нос и зазнается, мы решили сделать всё от нас зависящее, чтобы он зазнался сейчас, во время наших олимпийских игр по марафон-прыжкам в высоту. Потому что уж лучше рано, чем поздно, и лучше под нашим руководством и наблюдением, чем...
- А может, ещё лучше: никогда не зазнается, чем рано или поздно?.. - перебила её Татьяна.
- Ты, Цветкова, помолчи, - оскорбилась Надежда, - тебе слава ни с какой стороны не угрожает. Ларионов должен стать чемпионом наших первых марафон-прыжковых олимпийских игр и... после или даже лучше, если во время них...
- Гениально придумано! - восхитилась Светлана.
- Как зазнаться? - не понял Тарас. - В каком смысле?
- В полном смысле этого слова, - значительно сказала Лена. - А мы все должны сделать всё, чтобы в нём пробудились микробы этого зазнайства.
- Вы с ума сошли?! - опешил Тарас. - Это же... это же чёрт знает что такое!.. Это же просто какое-то безумие!
- Вот, вот! - обрадовалась Лена. - Сидякин, ты произнёс то самое слово, из которого и родился наш безумный план.
- Понимаете, в чём дело... - огляделась по сторонам Надежда. Когда наш главный конструктор наших олимпийских игр Елена Гуляева доложила комитету, что неплохо бы провести у нас во дворе олимпийские игры по марафон-прыжкам в высоту, то я сказала: разумная затея, а вот если бы к этой разумной затее да приложить какую-нибудь безумную идею - вот тогда бы всё было в духе века.
- А зачем же безумную идею? - спросила Светлана.
- А потому, что, как сказал великий учёный Нильс Бор, мы живём в век безумных идей, - усмехнулась Надежда. - У меня его слова красным карандашом подчёркнуты. - Она раскрыла папку. - Вот у него в лаборатории, когда какой-нибудь учёный выдвигает новую идею, Бор говорит: "Ничего идея, но для хорошей она недостаточно безумна..." А что касается идеи Гуляевой - Фокиной, то про неё тоже можно сказать: "Перед нами безумная идея - теория. Вопрос в том, достаточно ли она безумна, чтобы быть правильной?"
- Надежда, обоснуй с научной точки зрения, - кивнула Елена.
- А чего тут обосновывать, - развела руками Надежда. - До недавних пор считали: рекорды держатся, в основном, на физических данных, а вот врач - англичанин Таннер, исследовав физические данные ста участников игр, заключил, что результат, в основном, базируется на исключительных физиологических, морально-волевых качествах...
- Постой! - насторожилась Елена. - Среди нас посторонних нет?
- Посторонних нет, - оглядел двор Тарас.
- Нет, есть, - встала Татьяна.
- Кто? - растерялась Елена.
- Я посторонняя.
- Почему ты посторонняя? - поразилась Елена. - Ты же мой секретарь наших соревнований.
- Потому что я против безумной идеи Гуляевой тире Фокиной. В результате вашей идеи Ларионов может стать потерпевшим, - сказала Татьяна.
- А кто ты такая, чтобы быть против? - нахмурилась Елена.
- Я - твой секретарь наших соревнований. Я веду протокол и комментирую. Имею я право комментировать?.. Я вообще хочу быть комментатором.
- Чего комментатором? - спросила Елена.
- Чего, чего? - передразнила её Татьяна. - Всего на свете. Всей жизни!.. Есть спортивные комментаторы, есть политические комментаторы, а я хочу быть комментатором жизни. Жизненных открытий!
- А кто тебя назначил секретарём? - нахмурилась Елена.
- Ты назначила.
- Ну, вот и закройся по собственному желанию, не согласна уходи!.. Нам несогласных не надо!.. - Елена обернулась к Надежде: - Говори... А ты, Цветков, стенографируй. Ты будешь секретарём и делохранителем и телохранителем Вениамина Ларионова и его личным массажистом.
- Не соглашайся, - сказала ему Татьяна. - Согласишься - пожалеешь!
Она вышла из беседки и тут же вернулась:
- Предупреждаю: я себя по-прежнему считаю секретарём и буду вести свой протокол соревнований. - Снова вышла и опять вернулась: - Кстати, расшифровываю, что под потерпевшим в следственной практике подразумевается человек, который понёс физический, материальный или м-о-р-а-л-ь-н-ы-й ущерб!.. - Вновь ушла и снова вернулась: - А впрочем, чего это я волнуюсь из-за Ларионова? Всё равно ведь потерпевший тут не он, а все вы. Ларионов - это дот, и ничего вам с ним не сделать!
- Дот?! А вот мы его как взорвём изнутри... Не такие взрывались, - уверенно улыбнулась Елена.
- А я вообще против того, чтобы у нас были олимпийские игры только по прыжкам в высоту.
- А за что же ты? - спросила Фокина.
- Я за то, чтобы как в Греции. Там праздник Олимпиады сопровождался конкурсом искусств. Там поэты читали стихи, пели гимны в честь игр, а ораторы состязались в красноречии. В общем, там состязались и Силы, и Умы, и Души!..
- Это ещё какие души? Души нет, значит, и никаких душевных игр не может быть, - отрезала Елена.
- Значит, души нет, а сами поёте: "Чтобы тело и душа были молоды?.." Я вообще ещё считаю, - заявила Цветкова, - что вы вообще неправильно устраиваете олимпийские игры.
- Ах, она считает!.. Ах, профессор Цветкова считает!.. - съязвила Елена.
- А я, между прочим, не одна так считаю.
- А кто же ещё?
- Товарищ Ксенофан ещё так считает.
- Какой ещё такой Ксилофон? - снова съязвила Елена.
- Древнегреческий! И не Ксилофон, а Ксенофан... Поэт и мыслитель. - И дальше Цветкова отчеканила, словно из книги вычитала: - "Поэт Ксенофан в одной из своих элегий жаловался на чрезмерное возвеличивание атлетов, тогда как учёные, поэты и общественные деятели, которые пекутся ежедневно о благе отчизны, остаются позади, за пределами общественных симпатий. И часто, - отмечает с грустью Ксенофан, - быстрота ног и крепость рук приносят человеку больше почестей, чем разум и талант. И это весьма прискорбно.
Пусть и могучих кулачных бойцов не имеет наш город,
Нет ни борцов-крепышей, ни пятиборцев лихих,
Ни бегуна быстроногого (как средоточия мощи,
Что в состязаньи мужи ценят превыше всего),
Но все равно в благоденствии город цветущий пребудет,
Радости ж мало для всех, если в упорной борьбе
Стать победителем в играх удастся кому-то:
Город весь наш оттого станет едва ли сильней.
...несправедливо,
Если искусству ума силу народ предпочтет...
- И чётко и даже с какой-то многозначительностью произнеся эти слова, Татьяна Цветкова с достоинством покинула шумно-противоречивый спортивный парламент.
- Интересный она человек, эта Цветкова, - сказал Сидякин и нарисовал у себя в большом блокноте по памяти довольно похожий портрет Цветковой. - И Ксенофан тоже интересный человек, только вот сохранилось ли его изображение?..
- У тебя все интересные, - сказала Елена.
После ухода Цветковой наступил шум: оказалось, что многие не знали о том, что во время Игр шли и состязания ума. (Между прочим, я тоже об этом не знал! Да, вот представьте себе!) Но Гуляева и Фокина быстро утихомирили судейскую коллегию.
- На чём мы остановились? - спросила Елена, обращаясь сразу ко всем и ни к кому лично.
- Ларионов - это дот, - напомнила Светлана Мухина, - и что нам с ним ничего не сделать, но мы его взорвём изнутри... Не такие взрывались...
- Мы с Надей, - сказала Елена, - уже пробовали провести малую попытку зазнать Ларионова, внушив ему, что он выдающаяся и неповторимая личность, но у нас с ней ничего не вышло, потому что Ларионов к себе относится так, как будто он заурядный тип.
А Тарас сказал:
- Минуточку все! Безумная идея - вещь, конечно, хорошая, но, может быть, лучше сначала получить разрешение на эту самую идею от Денисенко?
- Ужасно необъяснимо, - сказала Мухина. - И почему это он так к себе относится?..
- Ну, память! - удивился Тарас. - Интересный ты человек, Мухина. - Но рисовать её в блокноте почему-то не стал.
- У меня на днях было два билета на вечер поэзии в Политехническом музее, - начала вдруг заявившаяся в беседке Таня Цветкова. - Я пригласила своего дядю, он очень любит стихи, а он отказался идти. Я спросила почему, а он сказал: поэт, который будет читать стихи, подлец и предатель. "Он предал дружбу многих, мою дружбу тоже". Ещё дядя сказал, что этот поэт хорошо воевал и был смелым разведчиком. Ещё дядя сказал, что этот поэт не боялся смотреть в лицо смерти, а струсил смотреть в лицо жизни!.. Я, конечно, пошла на вечер поэзии и слушала этого поэта. Стихи он читал хорошие, о верной дружбе и верной любви, но мне было неприятно их слушать. - Татьяна замолчала, и глаза её стали наполняться слезами, и молчала она до тех пор, пока её не спросила Лена.
- Ну и что же ты хочешь?
- Я хочу, чтоб, ну пусть не у нас, а у наших детей на вечерах поэзии этого не было.
- А какое это имеет отношение к Ларионову и к тому, что мы все здесь делаем? - спросила Елена, понимая между тем про себя, какое это всё имеет отношение и к Ларионову, и к тому, что они здесь все делают!
- А это я всё не к вашему сведенью, а к вашему размышлению! сказала Татьяна, покидая эффектно во второй раз судейскую беседку.
Шумное и бурное течение олимпийского кворума и на этот раз благополучно перескочило через текст и подтекст слов Цветковой, снова вошло в своё стрежневое течение.
- Братцы, это что же получается? - запереживал Тарас. - Значит, как по Фету: "...я пришёл к тебе с приветом!.." - он покрутил пальцем у виска. - И чем с большим приветом, тем, значит, лучше?