<tab>Перевёл взгляд на объект слежения. В окне на третьем этаже с новым стеклопакетом яркий свет. Но снизу виден только потолок. Так и есть, с потолка свисает жалкая лампа накаливания — верный признак, что люди ещё не обзавелись всеми благами домохозяйства. Рядом с зияюще-голым проёмом окно, задрапированное плотной зелёной тканью, но видно, что и там горит свет. Справа, должно быть, кухня, там вертикальные полосы жалюзи. Там темно. Стою как дурак, задрав голову, предоставляя каплям дождя своё лицо для приюта. Чего-то жду.
<tab>Вдруг открылась дверь подъезда и оттуда вышел мужчина. Высокий, широкий, в распахнутой стёганой куртке, которую на ходу пытался застегнуть. Прежде чем он меня увидел, я успел понять, кто это. Он. Мужчина нахмурился, посмотрев на меня, и прошёл мимо. Через метров пятьдесят недовольно оглянулся. Я почему-то надеялся, что сейчас в окне покажется и она, Ева. Но никакой тени, движения и тем более фигуры не появлялось. Мне пришло в голову, что Марек сейчас точно меня увидел, я повернулся и глупо помахал ученику-невидимке. Ничего не изменилось, не шелохнулось. Я, уже насквозь мокрый, тупо простоял ещё минут пятнадцать в пустом дворе. Глупо.
<tab>То, что это глупо, понял, лишь когда с улицы во двор вывернул всё тот же мужчина. Он нёс пакет с узнаваемым логотипом сети продуктовых магазинов. Ходил «за хлебом». Обнаружив меня по-прежнему в своём дворе, мужчина замедлил ход, а потом вдруг решительно направился ко мне, стоящему столбом.
<tab>— Сигареткой не угостишь? — добродушно поинтересовался он приятным низким голосом. Правда, лицо вовсе не излучало приветливости. Он напряжённо всматривался, изучал меня, обвёл глазами дом Марека как бы в поисках того, ради кого я тут торчу. Потом метнул взгляд и на свои окна.
<tab>— Угощу, — хрипло ответил я. — У меня «Максим» красный.
<tab>— Сойдёт. Я делаю вид, что бросил, а жесть как хочется, — зачем-то сказал он. Я выудил из кармана мятую пачку, зажигалку. Прикурил сам и подал ему. — Что ты здесь стоишь? — поинтересовался он.
<tab>— Жду друга. Он договаривается о съёме квартиры в этом доме, — соврал я, ткнув пальцем в дом Марека. — Тёплые тут квартиры?
<tab>Мужчина пожал плечами. Он продолжал недоверчиво меня разглядывать. А я заметил, что он не курит по-настоящему. Смоляной дым удерживает в гортани, не впускает в лёгкие. Значит, он не курит, подошёл специально, на разведку. Марек довольно точно описал этого мужчину: лицо с очень близко посаженными глазами, низкими густыми бровями, широкими скулами, крупным носом и бесформенными губами. Неприятное лицо. Мне показалось, что от мужчины пахнет лекарствами. Он постоял ещё немного. Выкинул наполовину загубленную сигарету и коротко попрощался:
<tab>— Бывай!
<tab>Напоследок я успел заметить, что в белом пакете-майке лежит увесистая «колбаса» килограммового мороженого. И это почему-то меня разозлило. Мужик сорвался в магазин под самое закрытие, чтобы порадовать свою женщину, а я тут конструирую отрицательный образ, жалею девушку, которую никогда не видел. Основание? Сомнительные записки несовершеннолетнего аутиста, не знающего жизни! Аргументы? То, что он курил не в затяг? И лицо у него неприятное? Всё, хватит. Я стал слишком впечатлительным!
<tab>Решил, что не буду реагировать на бзик моего ученика. Сделаю вид, что сочинение с темой любви в рассказах Чехова мне понравилось. Посмотрим, что из этого получится. Лишь бы парень на итоговом сочинении не стал приводить жизнь соседей в пример.
<tab>Однако окончательно обуздать тревогу и волнение Марек мне не дал. В пятницу — русский язык. Всего-то надо было в описании использовать эпитеты, подчеркнуть их и объяснить их функциональное значение. Задавая это, я подсказал, что лучше описать собственную комнату или даже картину какого-либо художника, или вид из окна. Наверное, последнее я зря сказал…
<i><tab> «Окно напротив — <b>открытый занавес чужой жизни</b>. <b>Декорации</b> зависят <b>от сцен</b>. Вот утро медленно и прохладно <b>раскручивает маховик дня</b>. Мужчина открыл жалюзи на кухне, куда-то собирается, пьёт горячий напиток. Думаю, это <b>кофейная пыль</b>. Он никогда долго <b>не колдует у плиты</b>, не стережёт <b>капризный напиток в турке</b>. У них и турки-то нет… Пока мужчина виден один, <b>стены и малочисленная утварь равнодушно взирают</b> на его действия, как будто даже <b>спят.</b>
<tab>Но перед уходом мужчина всегда выносит из <b>наглухо забинтованной зеленью штор</b> комнаты на руках хрупкое тело жены. Она завёрнута в <b>саван простыни.</b> Наверное, муж несёт девушку в тривиальное, <b>нелитературное место</b>. Но стоит ей, сонной, появиться в большой комнате, как <b>просыпаются жёлтые стены, позёвывает старый диван, подмигивает оконное стекло, отражая робкий солнечный луч.</b>
<tab><b>Комната больше не засыпает</b>. Ведь не спит и Ева. И хотя девушку не видно, её закрывают зелёные шторы, <b>квартира знает</b> — Ева проснулась. Жёлтые <b>стены перекатывают солнечные блики, комнатный воздух сочится</b> отдохновением, и мне кажется, что старое радио, которое <b>косо повисло над допотопным холодильником</b>, вещает радостные новости, рассказывает добрые сказки, исполняет глупые песенки.
<tab>Но всё меняется вновь, когда возвращается муж. <b>Радио затыкается, стены приобретают удушливый оттенок, диван раскрыл пасть удивлённо</b>. И хотя мужчина кормит Еву с ложечки, целует в макушку, расчёсывает волосы, приносит ей подарки, ничего не может изменить <b>настроение квартиры.</b> Настроение становится хмурым, <b>оно пропитывается ненавистью</b>. Ева часто хватается за горло, как будто её душат, трёт виски, как будто там давят, сжимает кулаки, как будто хочет убить.
<tab>В последнее время Ева вечерами сидит на диване и играет плюшевой собакой. Она не слушает, что рассказывает ей муж. Она сама <b>как механическая игрушка</b>. Но она ждёт ночи, она всегда замирает при звуке наступающей темноты. Потому что <b>ни ладони жёлтых стен, ни жало электрической лампы, ни пасть дивана не смогут защитить её от пыли плотных зелёных штор</b>».</i>
<tab>По-моему, когда я читал этот текст, у меня скрипели зубы. И я не мог разобраться, что вскипало во мне: негодование или тревога? Мне стоило усилий, во-первых, не наорать на Марека, сидящего с прямой спиной, положив ладони на стол. Во-вторых, не кинуться к окну и, схватив бинокль, проверить, всё ли так? Но я преодолел искушение вылить свои эмоции. Более того, похвалил за ту кучу эпитетов, что ученик наворотил и подчеркнул, и сделал вид, что содержанию текста не придал значения.
<tab>— Сегодня мы познакомимся с такими средствами выразительности, как фразеологизмы и стилистически окрашенная лексика…
<tab>Во время лекции я всё-таки подошёл к окну и не удержался. Взял бинокль. Всё так. Ева там, за зелёными шторами. А вещи в комнате об этом знают. Благодаря солнечной атаке на комнату я разглядел на диване рыжую игрушку-собаку с весёлой мордой. Почему-то меня охватило какое-то тревожное чувство дежавю. Я еле закончил урок и практически сбежал.
<tab>
<tab>Решение пришло само собой. Набираю номер. Как всегда, уверенный голос:
<tab>— Мишка! Привет!
<tab>— Как дела? — мой вопрос ни о чём.
<tab>— Что-то случилось? — Андрюхин вопрос в лоб. — Как твой сон? Телевизор смотришь?
<tab>— Нет. Не смотрю. А сон… ну… сносно.
<tab>— Ты, главное, к этому относись спокойно… А телевизор нехуй смотреть! Только зрение портить.
<tab>— Анрюха, я звоню не из-за себя. У меня тут ученик образовался. А я такой невежа! Короче, он аутист.
<tab>— Круто! И прикреплён к обыкновенной школе?
<tab>— К лучшей школе.
<tab>— Значит, с интеллектом всё нормально?
<tab>— Да! Наш математик его хвалит — не нахвалится.
<tab>— Это редкость. Обычно такие дети совершенно не от мира сего и с ЗПР.
<tab>— Ты бы видел его мать. Она огонь. Горы свернула, чтобы ребёнок развивался. Андрюха, я не знаю, как мне себя с ним вести.
<tab>— Он тебя не принимает?
<tab>— Я не знаю. Он не разговаривает вообще. Смотрит мимо. Никаких эмоций. Иногда мне кажется, что я общаюсь со стенами в его комнате, что он меня не слышит.
<tab>— Миш, если у него официально установлен такой диагноз, то это всё типично. В этом случае вода камень точит. Ты просто со временем станешь элементом его репертуара поведения. И он даже сможет с тобой общаться. Просто делай что должен, и будь что будет! Я думаю, что он тебя слышит…
<tab>— Слышит. Он пишет сочинения, при этом попадает в тему.
<tab>— Интересно. Тебя напрягают его сочинения?
<tab>— Да. Я тут покопался в инете, аутизм ведь характеризуется неумением проявлять чувства? Как бы невладением ими, и в этом его социальная дезадаптация?
<tab>— Ну, в общем-то да.
<tab>— Андрюха! А как быть с его сочинениями? Он там судит о любви-нелюбви, сострадает, горюет даже! Может ли быть такое?
<tab>— Тихо-тихо! Чего ты раскричался? Он не умеет выразить свои чувства, но ведь это не значит, что он ничего не чувствует, не видит, не слышит, не накапливает! Конкретно что тебя беспокоит?
<tab>— Андрюха, у него странные сочинения! Он в каждом рассказывает об одной семье, что живёт в доме напротив его. Понимаешь, вместо примеров из литературы, из жизни он ссылается на подсмотренную историю.
<tab>— Успокойся! Он за ними подсматривает?
<tab>— Да!
<tab>— Это, конечно, само по себе странно и несвойственно детям с аутизмом, их не интересует жизнь за стеклом. Но ты подумай, откуда ему брать примеры? Он разве бывает в обществе?
<tab>— Нет.
<tab>— Он смотрит телевизор?
<tab>— Не знаю, но в его комнате телевизора нет.
<tab>— Интернет?
<tab>— Компа тоже нет.
<tab>— Вот видишь! Окно — это единственный выход в мир. Поэтому пусть тебя это не удивляет.
<tab>— Андрюха, дело не в том, что он ведёт слежку. Он… так интерпретирует их отношения, что хочется выть.
<tab>— В смысле?
<tab>— В смысле того, что я тоже покопался в инете, узнал, что такое аутизм. Аутисты не владеют эмоциональной сферой, у них низкая чувствительность и полная социальная дезадаптация. А этот ребёнок в сочинениях судит о любви, о личных трагедиях и боли, и он пишет так, что я не могу спать…
<tab>— Значит, всё-таки дело в тебе… бессонница?
<tab>— Андрей! Дело не во мне! Скажи, аутист способен врать, домысливать, играть, фантазировать, сострадать, в конце концов?!
<tab>— Ёпт! Это всё разные понятия! Аутизм — это не стоматит! Его анамнез не вписывается в нормативы: раз, два, три! У аутизма широкий спектр проявлений, он индивидуален. Есть аутисты-художники и поэты, есть и те, которым по старинке приписывают «шизофрения» и назначают нейролептики.
<tab>— Ты мне никак не помогаешь… — устало выдохнул я. — Можно ли доверять тому, что чувствует аутист, или всё это шизофренические образы? Ребёнок не отвечает на мои вопросы!
<tab>— Ты хочешь, чтобы я на расстоянии и только с твоих сумбурных слов определил, есть ли у ребёнка навязчивые идеи? Это невозможно. Но… этот мальчик не говорит с тобой, но пишет сочинения? Значит, он выбрал такую форму общения. Попробуй написать ему. Встань с ним на один уровень, на одну ступень. Напиши ему!
========== Глава 3.«Звук лопнувшей струны» ==========
<tab>
<tab>
<i><tab>«Марек, не могу тебе поставить «отлично». Прочитав «Даму с собачкой», ты не захотел увидеть главную мысль рассказа, ибо тебя увлекает совершенно другой сюжет. Но частная жизнь людей священна, вторгаться в неё аморально, особенно делать её объектом тайного наблюдения и суждения. Тем более что твоя интерпретация увиденных событий вероятнее всего ошибочна. Ты видел, что я разговаривал с тем мужчиной, он простой человек. Ничего демонического в нём нет. Бегал за мороженым для своей жены. А то, что она чувствует себя несчастной… Это очень естественно для человека, неспособного ходить. Мне кажется, ты очень жесток в своих оценках. Тем печальнее, что пишешь ты неплохо.
<tab>Чехов писал: «Какое наслаждение — уважать людей!» И даже противоречивые личности описаны им с уважением и доброй иронией. Научись и ты не подозревать людей в пороках».</i>
<tab>Чёрт! Я сочинял этот мини-текст сначала на черновике около получаса. Намеренно включил туда «интерпретацию», «демонический», «пороки»… Я представлял себе, что говорю не с обычным школьником, а с человеком, запутавшимся во времени. Я попробовал последовать совету Андрюхи.
<tab>Подействовало или нет, я не понял. Я не понял даже: прочитал он или нет. Марек, как обычно, смотрел мимо, молчал с отсутствующим видом, а я методически рассказывал о выразительных средствах морфологии и словообразования. Марек не стал делать упражнения в рабочей тетради. Вместо этого стал складывать лису-оригами. Эта лиса — его акция протеста? Его формула обиды? Мелкий упрямый аутист! Я не буду заводиться, я не буду нервничать и дёргаться… Я спокоен. Я абсолютно спокоен.
<tab>«Лисий период» длился неделю. Чеховский «Вишнёвый сад» практически затоптали бумажные лисы и собаки, Марек меня игнорировал и даже не делал домашнее задание по литературе. Но я — крепкий орешек — не то чтобы не расстраивался, я воспринимал стойко и невозмутимо. Я всё равно знал: мальчишка меня слышит. В отместку (знаю, что мелко!) на уроке русского такие средства выразительности завернул, в такие лексические дебри погрузился, что Марек перешёл с лис на собак, а я ему с удовлетворением поставил двойку, так как он не смог отличить эпифору от анафоры в домашнем упражнении.
<tab>Однако двойка абсолютно не задела Марека, он даже не взглянул. Зато на следующее занятие меня поджидала его матушка. Похоже, она вобрала в себя все эмоции в этом доме, выплёскивает их и за себя, и «за того парня». Гневно обвиняла меня в нечуткости, в педагогической бездарности, в психологической безграмотности, так как я, видите ли, поставил ему двояк в самый день рождения. Пока Божена яростно жестикулировала, отрешённо представлял, как складываю из клетчатого листочка хитрого лиса. За это время я уже хорошо выучил, как мастерить этого свидетеля наших уроков. Помогло. Даже раздражения никакого не испытал. Молча выслушал, кивнул и спросил:
<tab>— Вы всё сказали?
<tab>Божена в ответ сверкнула глазами и, хлопнув дверью, выскочила из комнаты. Думаю, что столь бездарно пропущенные мной именины ученика никакого изменения в наших с Мареком отношениях не произвели. Он уже заворачивал очередную бумажную собачку. Я, правда, отметил для себя и явно подарок от деятельной родительницы: на подоконнике рядом с биноклем кокетливо глазел дорогой фотоаппарат Canon с четырёхкратным зумом. Очевидно, Божене безразлично, для чего чаду хороший фотоаппарат, ведь явно сын не путешествовать собрался…
<tab>Завершая изучение чеховской пьесы, решил не рисковать: Мареку совсем неинтересны судьбы дворянских гнёзд и печальный уход старой России под удары предприимчивых лесорубов. Да и вообще свернёт опять с Раневской на Еву, а с Лопахина на её мужа! Я опять буду дёргаться и всякое фантазировать! Поэтому под занавес «изучения» чеховского шедевра задал ему тему «Роль звука в пьесе «Вишнёвый сад»». Мне казалось, что безобидно.
<tab>Чёрта с два!
<i><tab> «Чехов пишет для театра. Значит, в пьесе должны быть звуки. Чтобы воздействовать на зрителя сильнее. И мастер слова даёт фон сполна: это и скрип сапог Епиходова, его же игра на гитаре, бряцание брошенных ключей, свирель вдали, за садом, звуки еврейского оркестра, звон открывания створок шкафа… В пьесе постоянно ощущается звуковая антитеза — тишина и шум, это природа и мир людей, уходящее и наступающее…