Впоследствии один репортер заявил, что в комнате, где Де Мореншильд покончил с собой, было найдено написанное им письмо, из содержания которого делалось ясно, что Олтманс угрожал ему, заставлял признаваться в поступках, которые он не совершал, давал наркотики и затем интервьюировал. Он привез его в Брюссель, где у него была встреча с работником советского посольства. «Возможно, — заканчивает свой рассказ Майкл Эддоус, — что Де Мореншильд поехал в Европу в надежде, что КГБ поможет ему исчезнуть; но ни русские, ни поляки не захотели принять его».
Люди, встречавшиеся с Освальдом в жизни, в основном характеризуют его одними и теми же словами: замкнутый, молчаливый, часто грубый и неприятный, часто неряшливо одетый, с немытыми и нестриженными волосами, но при желании умеющий произвести и хорошее впечатление, представиться рассудительным, спокойным, подтянутым, владеющим собой, контролирующим свои мысли, слова и поступки. Однако в его характере было одно свойство, которое не могло быть замечено случайными свидетелями, но которое проступает как доминирующий фактор, когда мы смотрим на его жизнь в целом: патологическая ненависть к рутинному существованию, неприятие упорядоченности, дисциплины, нежелание подчиняться чьим бы то ни было приказам, жажда вырваться из-под контроля любой ценой и проявить собственную волю, даже если это грозит ему серьезными осложнениями.
Усидчивая работа не по нему. Он пропускает больше половины дней в школе, он однажды засыпает во время дежурства у радарной установки, он работает спустя рукава на заводе в Минске, он не способен овладеть необходимыми навыками в фотонаборной фирме в Далласе, он пропускает половину рабочих часов в кофейной фирме в Новом Орлеане. Его сослуживцы по Техасскому распределителю учебников если и разговаривали с ним, то чаще всего — чтобы указать ему на ошибки в работе. И там, в ТРУ, он часто уходил, не дожидаясь конца рабочего дня.
Трагикомическая особенность его судьбы заключается в том, что каждый раз, делая прыжок из тяготящей его рутины, он оказывается в ситуации, требующей еще большей степени подчинения. Он всей душой рвется из семейно-школьной кабалы, но не находит ничего умнее, чем сунуть голову в армейское ярмо. После бегства в Советский Союз он несколько месяцев упивается новизной ситуации, всеобщим вниманием, но после переезда в Минск все начинается сначала: рутина завода, рутина занятий в школе КГБ, общее убожество и скука советского быта. И по возвращении в Америку юный борец с мировым империализмом опять попадает в западню повседневности: надо ходить на работу, устраиваться с жильем, заботиться о семье, вообще притворяться нормальным обывателем.
Но ведь он не создан для этого.
Нетерпение, жажда известности — немедленно, любой ценой — сжигают его. И тогда он берет свой карабин и крадется к дому генерала Уокера.
В советском коммунизме Освальд разочаровался искренне — в этом сомневаться не приходится. Вместе с фальшивым «дневником» он вывез еще и рукопись, описывающую советский «рай» в весьма мрачных тонах, которую он перепечатывал в Америке с большими предосторожностями. (Машинистка рассказала, что он оставался в ее комнате, пока она работала, а потом забирал не только все экземпляры машинописи, но даже копировальную бумагу. В рукописи, между прочим, был большой раздел, посвященный Киеву, хотя о пребывании Освальда там нет никаких данных.) Однако такое уже случалось миллионы раз с западными поклонниками «безэксплуататорского» общества: разочаровавшись в советском варианте, они спешат перенести свое обожание на другие — китайский, албанский, камбоджийский. В случае с Освальдом новым объектом поклонения оказалась Куба и Фидель Кастро.
Если представить себе, что когда-нибудь будет опубликована «Энциклопедия мирового шпионажа в XX веке», то содержание двух последних глав можно было бы представить в виде короткой заметки для такой энциклопедии:
«ОСВАЛЬД, ЛИ ХАРВИ (1939–1963). Рано начал увлекаться марксизмом-ленинизмом. Во время прохождения военной службы в Японии на американской базе был завербован японскими коммунистами и начал через них поставлять сведения советской разведке. По окончании службы, в конце 1959 года, получив необходимую помощь и инструкции, перебежал в Советский Союз. В течение двух лет проходил там шпионскую подготовку, проживая в Минске под видом рабочего радио-завода. Женился на русской женщине МАРИНЕ ПРУССАКОВОЙ (см.). Вместе с нею вернулся в 1962 году в Америку и поступил в распоряжение видного резидента советской разведки ДЖОРДЖА ДЕ МОРЕНШИЛЬДА (см.). По его заданию устроился на работу в фотонаборную фирму в Далласе, выполнявшую заказы для американского военного министерства. Однако с марта 1963 года выходит из-под контроля советской разведки, начинает заниматься индивидуальным террором и открытой агитацией в пользу коммунистической Кубы. В апреле 1963 года, после неудачного покушения на генерала Уокера, уезжает в Новый Орлеан, где попадает под контроль кубинских агентов. О дальнейшей его деятельности см. «Энциклопедия мирового терроризма в XX веке».»
27. С КУБИНЦАМИ В НОВОМ ОРЛЕАНЕ
Похоже, что колючий, жесткий Новый Орлеан оказался кладбищем, в котором захоронены самые важные нити заговора на жизнь президента Кеннеди.
Генри Хёрт. «Обоснованное сомнение»
Лето 1963 года
В конце апреля 1963 года Освальд прибывает в Новый Орлеан. На первых порах — один, без семьи. Пять месяцев спустя, в конце сентября, он покинет этот город и отправится в столицу Мексики, чтобы посетить советское и кубинское посольства. По дороге туда он, в сопровождении двух кубинских сообщников, нанесет визит Сильвии Одио в Далласе и будет представлен ей как отчаянный сорви-голова, сторонник кубинских эмигрантов, готовый убить то ли Кастро, то ли Кеннеди, то ли обоих (см. выше, стр. 145 и ниже, стр. 230). Весь извилистый путь Освальда от Нового Орлеана до снайперского гнезда на шестом этаже ТРУ — это путь ракеты, запущенной кем-то и тщательно управляемой. Место запуска этой ракеты — Новый Орлеан. Только проследив контакты Освальда в этом городе, сможем мы обнаружить настоящих организаторов заговора на жизнь президента.
Из опросов десятков свидетелей, из анализа имеющихся документов становится ясно, что в течение этих пяти месяцев Освальд занят только одним — Кубой. Еще в Далласе, в середине апреля, он смастерил плакат «Руки прочь от Кубы! Да здравствует Фидель!», стал с ним на перекрестке и принялся раздавать прокастровские листовки прохожим. «Одни проклинали меня, другие одобряли», — с гордостью пишет он в «Комитет за справедливое отношение к Кубе» и просит прислать ему еще листовок и памфлетов.
Находясь в Новом Орлеане, он возобновляет прокастровскую агитацию с удвоенной энергией. За собственный счет он печатает листовки и членские карточки для «новоорлеанского отделения Комитета за справедливое отношение к Кубе»; чтобы придать вес своей «организации», он заставляет Марину поставить под этими карточками подпись «Хидель» — вымышленное имя, которым он пользовался не раз. В середине июня Освальд пробирается в порт и начинает раздавать прокубинские листовки офицерам и морякам отшвартованного там военного корабля. Оттуда его довольно скоро прогнали, но в своей переписке с прокастровскими организациями он употребляет выражение:
«…моя группа пикетировала флот во время его стоянки здесь». Знакомый адвокат однажды столкнулся с Освальдом на улице, когда тот раздавал листовки, и спросил, зачем он предлагает столь непопулярный в этих краях товар. Освальд ответил, что это работа, за которую ему платят.
Считается, что Освальд занимался своей прокубинской деятельностью в одиночку. Но телережиссер Йохан Раш сохранил ленту, на которой виден Освальд, раздающий листовки на улице около здания Трэйд-Марта. (См. фотографии в конце книги.) Вместе с ним этим занимался еще один человек латиноамериканской внешности. Третий человек в белой рубашке листовки не раздвал, но был явно знаком со спутником Освальда. Слева виден еще один латиноамериканец, закинувший руки за голову и видимо получающий удовольствие от происходящего. Имена этих людей остались неизвестны. Высокий человек в белой рубашке явно избегал объектива телекамеры.
В кофейной фирме, где Освальд устроился механиком по обслуживанию машин, его терпели с трудом. Работал он, по своему обыкновению, спустя рукава, в рабочем журнале записывал, что смазал такие-то и такие-то машины, хотя на самом деле к ним не прикасался. Потом просто оставлял рабочее место и уходил в гараж, расположенный неподалеку, болтать с хозяином о различных типах ружей. Он очень хотел, чтобы тот продал ему свой японский карабин, который был мощнее и надежнее итальянского «манлихер-каркано», но сделка не состоялась.
В середине июля фирма уволила Освальда. Имея теперь целые дни для своей деятельности в пользу «Новой Кубы», он (по чьему-то наущению или по собственной инициативе) прибегает к провокационному маневру: пытается проникнуть в круги антикастровских эмигрантов, осевших в Новом Орлеане в большом количестве. 5 августа он явился в магазин одежды, принадлежавший Карлосу Брингуэру — активисту, собиравшему деньги на подготовку нового вторжения на Кубу. Непринужденно ввязавшись в разговор, Освальд представился антикоммунистом, который служил в армии, изучал технику диверсий и рад был бы поделиться своими знаниями, принять участие в подготовке будущих бойцов, может быть, даже высадиться вместе с ними на Кубе и помочь свергнуть тирана-диктатора. В подтверждение своих слов он со знанием дела описал, как, обмотав рельсы цепями, можно пустить под откос поезд, как размещать заряды, чтобы взорвать мост и пр. Брингуер отнесся к нему с подозрением и даже не взял деньги, которые Освальд предложил в качестве взноса на благое дело.
Несколько дней спустя друзья сообщили Брингуеру, что какой-то человек на Канал-стрит раздает прокастровские листовки. Брингуер бросился туда. Каково же было его негодование, когда он узнал в уличном агитаторе «специалиста по диверсиям», посетившего его магазин. Он стал кричать и поносить Освальда. Тот реагировал абсолютно хладнокровно, даже протянул руку. Когда Брингуер угрожающе надвинулся вплотную, Освальд опустил руки и сказал: «Ты хочешь ударить меня, Карлос? Давай, не стесняйся».
На шум явилась полиция, и нарушителей порядка отвели в участок. Кубинцев вскоре отпустили под залог, а Освальда заперли в тюрьму на ночь. Перед этим полицейский лейтенант попытался расспросить его подробнее. Примечательно, что, рассказывая о себе, Освальд применил тактику перемешивания полуправды с неточностями и умолчаниями, очень похожую на ту, которой пользовался Де Мореншильд. Он, например, сказал, что приехал в Новый Орлеан из Форт-Ворта, где жил с 1959 года, после демобилизации из армии. О двух с половиной годах в России — ни слова. О жизни в Далласе — тоже. Имя своей жены дал как «Марина Проса». Он отказался назвать других членов своей «организации», упомянул только какого-то студента по имени Джон из Туланского университета.
После разговора с лейтенантом Освальд неожиданно попросил о встрече с местным агентом ФБР. Агент, Джон Квигли, явился и говорил с Освальдом около полутора часов. Судя по докладу, составленному агентом об этой встрече, и по его показаниям перед Комиссией, Освальд врал ему о себе так же, как врал полицейскому лейтенанту. Спрашивается: зачем Освальду понадобилось просить о встрече с агентом ФБР, если он не собирался говорить ему правду?
Может быть /пишет Присцилла Макмиллан/, это была очередная попытка окружить себя загадочностью и драматизмом. Может быть, он хотел произвести впечатление на чинов полицейского участка, заставить их подумать, что он действовал как провокатор, посланный ФБР, и тем добиться скорейшего освобождения. А может быть, оказавшись в тюрьме первый раз, Ли хотел почувствовать свою исключительность и значительность, и вызов агента давал ему такое чувство.
Присцилла Макмиллан, как мы видим, пытается остаться исключительно в кругу эмоциональных мотивов и в увлечении этой задачей даже забывает, что Освальд давно уже не невинный мальчик и в тюрьме уже успел побывать: в ее же книге описано, как он отсидел несколько недель в военной тюрьме по приговору трибунала. Тем не менее вопрос о причинах такой странной выходки остается важным, ибо ответ помог бы пролить свет на еще одну темную сторону жизни Освальда: его отношения с ФБР.
В своей книге «Портрет убийцы» Джеральд Форд (будущий президент) описывает, как 22 января 1964 года все члены Комиссии Уоррена были вызваны секретарем на срочное заседание, на котором им была сообщена по секрету ошеломляющая новость: Освальд был тайным агентом-информатором ФБР с сентября 1962 года, ему был дан кодовый номер 179, и за свои услуги он получал по 200 долларов в месяц. (Вспомним, что именно на такую сумму Освальд предъявил чек владельцу гастронома в Ирвинге — см. выше, стр. 154.) Слухи об этом просочились в печать еще за три недели до описываемого совещания, но на этот раз информация исходила не от какого-нибудь журналиста, а от двух официальных лиц: генерального прокурора штата Техас и генерального прокурора города Даллас. Обоих прокуроров попросили срочно (и тайно) прибыть в Вашингтон, где они представили имеющуюся у них информацию как заслуживающую доверия.
Комиссия была в растерянности. Как можно проверить такие сведения? Обратиться к самому директору ФБР, Эдгару Гуверу? Но он, скорее всего, заявит, что это гнусная клевета. Выразить ему прямое недоверие, затребовать дело Освальда из секретных архивов ФБР? Но, как объяснил им бывший служащий ФБР, ныне прокурор Далласа, Генри Вэйд, имя настоящего тайного информатора нигде в письменном виде не упоминается.
В материалах расследования можно обнаружить много эпизодов, рисующих отношения Освальда с ФБР в довольно странном виде.
В его записной книжке, например, был найден адрес, телефон и номер автомобиля агента ФБР, Джеймса Хости. Это был тот самый агент, который дважды приезжал в дом Руфи Пэйн в Ирвинге, пытаясь выяснить у нее и у Марины адрес Освальда в Далласе.
Когда произошло убийство президента, взволнованный Хости примчался в полицейское управление и принял участие в допросе арестованного Освальда. Тот, кстати, заявил, что знает Хости и возмущен тем, что ФБР не давало покоя его жене. Но еще до этого Хости столкнулся на лестнице со своим старым приятелем, лейтенантом Ревиллом. Впоследствии Ревилл показал:
И мистер Хости подбежал ко мне и сказал: «Джек… коммунист убил президента Кеннеди… Ли Освальд убил президента Кеннеди». Я спросил: «Кто такой Ли Освальд?» Он сказал: «У нас на него есть досье как на коммуниста… Мы знали, что он в Далласе и что он опасен…» Я спросил, почему он не сказал нам /полиции/ об этом, и, насколько я помню, он ответил, что он не мог. Не знаю, что он имел в виду.
Логичное объяснение — «не мог», потому что Освальд числился также секретным осведомителем, а о них рассказывать не принято. Номер телефона Хости в записной книжке Освальда и номер его автомобиля — эта загадка тоже была бы разрешена, если бы Освальд играл роль осведомителя ФБР. Но честные осведомители не забираются с винтовкой на шестой этаж и не стреляют по представителям власти. Скорее всего Освальд сразу по возвращении из СССР предложил свои услуги ФБР в целях самозащиты — точно так же, как это сделал Руби перед поездками на Кубу, как это делают десятки гангстеров и иностранных агентов. (Вспомним, что советская шпионка Огродникова на суде тоже пыталась оправдываться тем, что она помогала ФБР.) Ибо укрыться от ФБР и Си-Ай-Эй нелегко, зато, при американской системе судопроизводства, нет лучшей защиты на суде для арестованного преступника, чем заявить: я действовал по приказу и с ведома этих уважаемых правительственных организаций. Сочувствие присяжных обеспечено.
Как бы там ни было, из тюрьмы Освальда выкупило не ФБР, а богатый новоорлеанский бизнесмен, друг его дяди — Чарльза Мюррета. В доме этого дяди (мужа его тетки — Лилиан) Освальд с Мариной бывали часто летом 1963 года. Дядя принимал в Освальде участие, одалживал ему деньги, давал советы, навещал. В этой же семье Освальд жил подолгу, когда был подростком. Кто же такой был дядюшка Мюррет, известный в боксерских кругах под кличкой Дюц?