И, развернувшись на каблуках, быстро вышел из землянки.
3
Кольцо Плевненской осады с каждым днём стягивалось все туже. Захватив опорные пункты турок на Софийском шоссе, Тотлебен обрёк армию Османа-паши на голодный паёк и столь непривычную для неё экономию боеприпасов. Русские копали день и ночь, постепенно приближаясь к турецким позициям. Это сковывало Османа-пашу, мешало маневрировать резервами, то есть вышибало из его рук козырную карту, с помощью которой он малой кровью отражал все предшествующие штурмы. Талантливому и решительному турецкому полководцу отныне отводилась роль, противоречившая его характеру.
– У турок на три, от силы – на пять дней продовольствия, – сказал Тотлебен на военном совете. – Учитывая это, полагаю, что Осман-паша попытается прорвать осаду. Прошу командира гренадерского корпуса Ивана Степановича Ганецкого и генерала Скобелева быть предельно внимательными.
Вечером 27-го ноября турки прекратили ружейный огонь по частям Скобелева. Обеспокоенный этим Михаил Дмитриевич тотчас же разослал разведывательные группы, а через полчаса один из секретов привёл перебежчика.
– Осман-паша с рассветом уйдёт из Плевны.
Скобелев сразу же уведомил Тотлебена и Ганецкого. И вовремя: разведка донесла, что турецкие траншеи опустели.
– Вперёд, – распорядился генерал. – Занять турецкие позиции и неотступно следовать за противником.
Получив сообщение от Скобелева, Ганецкий выслал дозоры к Плевне со строгим приказом не открывать огня и не мешать противнику выходить из города.
– Гренадеры встают быстро, а посему солдатам спать, – сказал он. – Тревогу играть по моей ракете, а отсюда следует, что господам офицерам придётся бодрствовать.
Ночь на 28-е ноября выдалась тёмной и холодной. Сторожевые посты ничего не видели, но слышали нарастающий гул, шум шагов и скрип обозов. Не сомкнувший всю ночь глаз Ганецкий получал донесения об этом через каждые полчаса.
Предутренняя мгла долго не давала разведчикам рассмотреть, что происходит возле переправ через реку Вид. А шум все нарастал и нарастал, и когда наконец-таки утреннее марево стало рваться, передовые посты увидели противника.
Рядом с каменным мостом через реку турки за ночь возвели ещё один из тесно составленных повозок, крытых фашинами и досками. По мостам сплошным потоком шла пехота, выстраиваясь в боевой порядок на противоположном берегу. Не успевшие переправиться густые массы аскеров, артиллерия и обозы покрывали весь Плевненский берег.
Осман-паша бросал на прорыв всю свою армию.
Глава девятая
1
– Слава Тебе, Господи! – торжественно перекрестился Ганецкий, получив донесение об этом. – Сигнал! И общая тревога!
В небо взвилась ракета, по всей линии русских войск зарокотали барабаны. И тотчас же турецкие батареи с возвышенности у моста открыли огонь. Бой начался. Ещё били барабаны, ещё выстраивались колонны, а Ганецкий, пришпоривая коня, уже мчался к передовым траншеям, занятым сибирскими гренадерами.
– С праздником вас, Иван Степанович, – приветствовал старого генерала начальник штаба полковник Маныкин. – Противник стремится в бой, не закончив переправы.
– А кто это впереди, с биноклем? – заинтересованно спросил Ганецкий. – Усищи из-за щёк торчат?
– Представитель главнокомандующего Александр Петрович Струков. Только что прибыл.
– Что насмотрел, Струков? – спросил Ганецкий, подъезжая.
– Две особенности, Иван Степанович. Во-первых, турки не ведут ружейного огня, а во-вторых, машут развёрнутым знаменем, – Струков протянул бинокль. – Извольте взглянуть.
Ганецкий сдвинул на затылок фуражку лейб-гвардии Финляндского полка, которую надевал только в боях, и по-стариковски неторопливо взял бинокль. Приладив, долго всматривался в турецкие цепи, которые продолжали развёртываться в заиндевелой низине.
– Что не стреляют, понятно: патронов мало, – сказал он, возвращая бинокль. – А знамя поглавнее. Оно зеленое, Струков. Это – знамя Пророка, и значит, отступать они не будут. Ну что ж, тем лучше. Маныкин, резервы береги. Мне точно знать надобно, куда Осман рвётся: к Софии или к Дунаю. Это тебе поручаю, Струков. Не упусти момент, когда их обозы заворачивать начнут.
– Они пошли в атаку! – крикнул Струков. – Да как стремительно! Черт возьми, молодцы турки!..
– Артиллерии открыть огонь, – буднично распорядился Ганецкий. – Ну, сибиряки, вам насмерть стоять.
Аскеры с ружьями наперевес мчались через поле. Русские батареи открыли огонь, осыпая атакующих шрапнелью, но турецкие солдаты, закалённые штурмами и верой в своего непобедимого вождя, сегодня не замечали ни пуль, ни снарядов. На месте убитых появлялись новые воины, зеленое знамя металось вдоль всего фронта: турки неудержимо рвались вперёд. Им предстояло пробежать по низменной равнине, и они пересекли её, несмотря на то, что гренадеры на последних сотнях шагов начали залповый огонь. Аскеры падали десятками, живые, не задерживаясь, топтали мёртвых и раненых, и дикие крики «Алла!..» уже заглушали ружейную пальбу.
Вслед за атакующими на рыжем жеребце ехал всадник в чёрном. Когда аскеры, добежав до первой линии русских траншей, ворвались в неё, завязав штыковой бой, он придержал коня, наблюдая за рукопашной, мановением руки посылая в атаку все новые и новые таборы. Над головой рвалась шрапнель, жеребец, приседая, прядал ушами, но Осман-паша, сдерживая его, не ведал страха.
Свежие таборы турок волнами накатывались на первую траншею, где шла ожесточённая схватка. Большая часть сибиряков легла в этом бою, выиграв несколько драгоценных минут. Завладев траншеей, турки без малейшей передышки ринулись на вторую линию, но часть их, внезапно изменив направление, атаковала русскую батарею. Артиллерийская прислуга была переколота, но тут подоспел Малороссийский полк. Гренадеры с ходу бросились в бой, пособив изнемогающим сибирякам, и все смешалось во второй линии – сибиряки, турки, украинцы, лязг оружия и рёв сотен глоток.
– Прикажете поторопить резервы? – нервничая, спросил Ганецкого полковник Маныкин. – Турки жмут небывало. Мне только что сообщили, что малороссийцы уже потеряли трех батальонных и свыше половины ротных командиров.
– В последней линии задержим, – спокойно сказал Ганецкий. – Впрочем, ради солдатской уверенности прикажите Лашкареву стать позади третьей линии. А резервы придержите, я ещё не понял, куда рвётся Осман-паша. Коли противник не спешит с резервами, то и нам торопиться не след.
Яростного порыва турок хватило, чтобы выдержать рукопашную и взломать вторую линию окружения, но силы их были подорваны. Вырвавшись из траншей на предполье третьей линии, они бежали тяжело и медленно. Оценив это, опытный генерал Рыкачев приказал архангелогородцам с вологодцами открыть огонь. Встреченные залпами в упор уже выдохшиеся аскеры залегли, ожидая помощи из глубины, откуда по обеим мостам все ещё переправлялись войска и артиллерия. В штурме наступило некоторое затишье, пользуясь которым Лашкарев развернул позади последней линии своих спешенных кавалеристов.
– Турецкие обозы и артиллерия смещаются к левому флангу! – неожиданно закричал Струков.
– Вот куда он рвётся: к Дунаю, – спокойствие вдруг оставило невозмутимого Ивана Степановича. – Фанагорийцев и астраханцев на левый фланг! Бегом!
Ординарцы помчались к резервам, но старый генерал уже не мог ждать. Теперь, когда Осман-паша наконец-таки открыл свои карты, когда выяснилось, что отчаянный натиск на центр был всего лишь отвлекающим манёвром, Иван Степанович отчётливо понял бой. Следовало перекрыть дорогу к Дунаю, встретить Османа-пашу контрударом свежих частей, окружить и – добить. Все решала быстрота, и Ганецкий, вскочив на коня, помчался навстречу подходившим резервам.
Фанагорийский гренадерский полк имени Александра Васильевича Суворова поспешал к месту сражения бегом. Ганецкий встретил его на подходе, придержал коня.
– Вот так и в атаку, братцы, с хода, с бега! – срывая голос, закричал он. – Помните, чьё имя носите, ребятки!..
Фанагорийцы и следовавшие за ними астраханцы, не перестраиваясь, с марша ударили в штыки, сковав турецкие резервы. И сразу же Рыкачев бросил в бой свои испытанные в Плевненских штурмах полки. Вологодцы и архангелогородцы смяли турок, выбив их из занятых траншей. Турки смешались, но не побежали, а отошли в относительном порядке.
Рукопашные кончились, начался затяжной огневой бой. Выдвинув вперёд стрелков и подтянув артиллерию, Осман-паша под их прикрытием собирал новый кулак. На рыжем скакуне – личном подарке султана – турецкий полководец метался по всему фронту, приводя в порядок свои войска. Его чёрную фигуру все время видели наблюдавшие за сражением офицеры штаба.
В начале двенадцатого часа фигура грозного турецкого командующего неожиданно пропала, скрытая густым снарядным разрывом. Не оказалось Османа-паши и тогда, когда рассеялся дым. И ещё никто не успел высказать какого бы то ни было предположения, как огонь турок стал ослабевать, а стройные колонны изготовившихся к атаке аскеров задвигались, забеспокоились…
– Неужели Осман-паша погиб? – растерянно спросил полковник Маныкин. – Или приказ какой неожиданный?.. Турки бегут, Иван Степанович. Бегут!..
…Неудержимая паника вдруг охватила турецкие войска, ещё совсем недавно столь ожесточённо и неутомимо штурмовавшие русские позиции. Стрельба прекратилась, фронт дрогнул, и таборы ринулись к переправам, назад, в Плевну.
– Общая атака! – крикнул Ганецкий. – Огонь по мостам. Прижать к реке и уничтожить.
Русские войска дружно бросились в атаку, артиллерия громила мосты, где турецкие солдаты кулаками и оружием прокладывали себе путь сквозь встречные колонны, ломая перила, сбрасывая в воду людей, повозки, орудия…
– Победа, – с огромным облегчением вздохнул Струков. – Это победа, Иван Степанович.
– Не торопись, сглазишь, – проворчал старый генерал. – Солнышко всходит, но ещё…
Он вдруг замолчал: на мосту через Вид в копошащейся людской массе кто-то отчаянно размахивал белым флагом. Флаг колебался, исчезал, возникал снова…
– Прекратить огонь! – крикнул Иван Степанович. – Остановить войска!
Трубы запели отбой. Смолкла артиллерия, ружейная пальба, крики: на залитое кровью, заваленное телами убитых и раненых поле сражения обрушилась тишина.
Дрогнувшей рукой Иван Степанович снял фуражку, широко, торжественно перекрестился.
– Дай поцелую тебя, Струков. Кончилась Плевна…
2
Русские войска, остановившиеся там, где застали их трубные звуки отбоя, молча наблюдали за спешным отходом турок на другой берег. В отходе уже не было никакой паники – турецкие офицеры сумели навести порядок – на мосту по-прежнему размахивали белым флагом, но никто не торопился сообщать русскому командованию, что Плевненский гарнизон готов сложить оружие. Минуты тянулись, безмолвное противостояние продолжалось, белый флаг развевался, а ясности не было. Ганецкий спокойно выжидал, но молодые офицеры его штаба уже выказывали нетерпение.
– Очередная хитрость, господа. Осман понял, что здесь ему не прорваться и сейчас ударит в другом месте.
– Что делать, Иван Степанович? – тихо спросил Маныкин. – Вдруг они и вправду перегруппировываются сейчас под белым флагом? Осман-паша хитёр.
– Перегруппировываются?.. – Ганецкий с сомнением покачал головой. – Нет, Маныкин, тут сила силу сломала. Сообщи Скобелеву, что противник возвращается в Плевну.
Ординарец был тотчас же отправлен, но Михаил Дмитриевич уже вошёл в город. Скобелевцы продвигались осторожно, не вступая в соприкосновение с противником и никоим образом не препятствуя ему покидать Плевну. Скобелев намеревался ударить туркам в спину, вытеснив их из города, чтобы затем зажать между гренадерами Ганецкого и своей дивизией в пойме реки. Но бой прекратился раньше, чем он успел втянуться в город; Скобелев остановил продвижение, приказав закрепиться, и начал спешно подтягивать резервы и артиллерию. И тут к нему примчался порученец Ивана Степановича.
– На разрозненную стрельбу противника не отвечать, – распорядился Михаил Дмитриевич, прочитав записку Маныкина. – Сейчас главное – выдержка.
Турки выслали парламентёра лишь после того, как отвели все войска за реку. Они стояли там огромной колышущейся массой и в город, похоже, возвращаться не собирались.
– Адъютант его высокопревосходительства Османа-паши Нешед-бей, – по-французски представился парламентёр.
– Я буду вести переговоры только с вашим командующим, – сказал Ганецкий.
Струков перевёл его условие Нешед-бею. Адъютант горестно развёл руками:
– Осман-паша ранен, ваше высокопревосходительство.
– Опасно? – быстро спросил Ганецкий, не дожидаясь перевода.
– Осколок повредил ногу. К счастью, кость не пострадала, как уверяет его врач Хасиб-бей.
– Слава Богу, судьба бережёт хороших полководцев, – Иван Степанович помолчал, размышляя. – Струков, напиши-ка ты депешу Осману-паше, что я согласен на переговоры через его особо на то уполномоченное лицо.
Струков тут же набросал записку. Ганецкий подписал её, отдал Нешед-бею, сказал неожиданно:
– Поезжай-ка и ты к Осману, Александр Петрович. А то разведём тут канцелярию.
– Для меня это – великая честь, – заулыбался Струков. – Благодарю, Иван Степанович.
– Условие одно: полная и безусловная сдача.
Струков выехал с ординарцем, казаком-коноводом и адъютантом Османа-паши Нешед-беем. Они на рысях миновали расположение русских войск, усеянное трупами поле и придержали коней у моста, где под белым флагом ожидал турецкий паша. Приложив руку к груди, поклонился, сказав на хорошем французском:
– Позвольте представиться. Тахир-паша, начальник штаба его высокопревосходительства Османа-паши. Поскольку командующий ранен, он покорнейше просит пожаловать к нему. Мне же приказано ожидать вашего командующего.
Послав ординарца, Струков решил ждать Ганецкого у моста. Тахир-паша, откланявшись, внезапно куда-то ускакал, и со Струковым остался только казак да подавленно молчавший Нешед-бей. Охрана моста поглядывала с откровенной ненавистью, а весь противоположный берег, до отказа забитый вооружёнными аскерами, угрожающе гудел. Ярость только что вышедших из боя воинов ещё не улеглась, и Струков понимал это. Толпа демонстративно потрясала оружием и готова была в любое мгновение пустить его в дело.
– Зверские рожи, ваше благородие, – шепнул казак. – Того и гляди…
– Вот и гляди, а за шашку не хватайся.
Подскакал Ганецкий с почётным конвоем улан. Струков начал было докладывать, но Иван Степанович не слушал его, глядя на вооружённую толпу за рекой.
– Сорвись сейчас случайный выстрел – опять кровища польётся. Ступай к Осману немедля, Струков. Коли подтвердит сдачу, за мной ещё раз пришлёшь.
Струков тронул коня. Миновав молчаливую стражу на мосту, стал подниматься по шоссе, тесня угрюмых, очень неохотно уступавших дорогу аскеров. За ним следовали казак и Нешед-бей. Они уже приближались к караулке, когда неожиданно перед конём Струкова взметнулось зеленое знамя.
– Ла-илла, илала, ва Магомед расуль алла! – тонким голосом истошно завопил худой иссохший старик в чалме.
– Прикажите прекратить! – резко крикнул Струков Нешед-бею, сдерживая испуганно всхрапывающего коня. – Не хватайся за шашку, казак.
Казак, тяжело вздохнув, послушно отвёл руку, непроизвольно метнувшуюся к оружию. Вокруг потрясали винтовками аскеры. Нешед-бей, встав на стременах, повелительно крикнул. Старик юркнул в толпу, знамя исчезло, и солдаты нехотя расступились.
У караулки Струков спешился, кинул поводья казаку и, не ожидая Нешед-бея, вошёл в мазанку. В первой комнате было много офицеров, повсюду валялись рассыпанные патроны, оружие и плавали густые облака табачного дыма.
– Где Осман-паша? – громко спросил Струков по-французски. – Я прибыл на переговоры.
Один из офицеров молча указал на закрытую дверь. Струков раздвинул стоявших на пути, распахнул дверь и шагнул через порог.