В 1952 году была ограблена дача одного генерала, заместителя самого Деканозова, который руководил Счавным управлением советских имуществ заграницей. Налетчики вывезли несколько машин с «нажитым непосильным трудом» барахлом. Дело было на особом контроле у министра МГБ, и заняться им поручили опытному сыщику из МУРа Игорю Скорину. С первой трудностью он столкнулся, составляя протокол.
«Генеральша точно не помнила, сколько добра было на даче. Но кое-что она все-таки описала. <…> Две вещи заинтересовали Скорина. Инкрустированный серебряный браунинг калибра 4,25 и привезенное в подарок сыну и спрятанное до его дня рождения полное собрание пластинок Петра Лещенко в четырех специальных чемоданчиках красной кожи с металлическими буквами “Беллаккорд”. Это уже была достаточно редкая по тем дням зацепка. Как известно, преступления раскрываются не при помощи дедукции и осмотра следов через лупу.
…Агент рассказал оперу, что весь цвет блатной Москвы собирается в Зоологическом переулке на блатхате, которую держит Валентина Цыганкова по кличке Валька Акула. Приходят серьезные московские воры не просто выпить, а послушать пластинки Пети Лещенко, которые Акуле подарил ее хахаль. На следующей встрече агент поведал, цто пластинки хранятся в чемоданчиках красной кожи, с золотыми иностранными буквами на крышках. Кроме того, он выяснил, что новый любовник Вальки — залетный, с Украины, и вместе с пластинками он подарил ей маленькую волыну, всю в серебре, а на рукоятке пластины из слоновой кости. Квартиру Цыганковой взяли под наблюдение…
Ну а дальше все было как обычно. Отработали объект. Выяснили, сколько народу в доме, и ночью захватили всех без единого выстрела. Скорин рассказывал, что больше всего грозный генерал радовался возвращенным пластинкам, которые обещал сыну, и просил в протоколах не упоминать имени певца: как-никак, а вражеский шпион…»
Отношение к Лещенко оставалось настороженным и после смерти Иосифа Сталина.
Случайно встреченная мною на книжной выставке Елена Евгеньевна Егорова, чей отец в 1957 году принимал участие в строительстве советского выставочного павильона в Брюсселе для выставки «Экспо-58», вспоминала:
«Из Бельгии домой в Москву мы возвращались поездом. Помню, как на границе Чехословакии и СССР заглянувший в купе таможенник задал конкретный вопрос: “Пластинки Лещенко везете?”
Отец обожал его песни и, как только мы приехали в Бельгию, сразу приобрел несколько его дисков производства фирмы “Коламбиа”. Мне было тогда лет девять, и я очень радовалась, когда родители заводили патефон и Петр Лещенко своим медовым голосом начинал петь: “Моя Марусечка…”Я сразу же пускалась в пляс.
И вот таможенник интересуется строгим голосом, везем ли мы его пластинки.
Папа с мамой в один голос отвечают: “Не-е-ет!”
И тут я, дремавшая все это время на верхней полке, свешиваюсь и чуть не плача кричу: “Как нет? А где же они?!”
…Немая сцена.
Родители не предупредили меня, что Лещенко запрещенный певец, и я с детской непосредственностью чуть не подвела всех под монастырь.
Таможенник, естественно, напрягся. Тогда отец и мама принялись уверять его, что пластинки конечно, были, но они как законопослушные советские граждане оставили их в Брюсселе. Не знаю уж как, но таможенник поверил, не стал нас тщательно досматривать, и пластинки мы все-таки провезли».
«Бьет светлый час за Русь борьбы последней
Нас не смущает ни свинец, ни сталь.
России зов всё громче, всё победней,
Идем вперёд, нам ничего не жаль…»
Гимн Народно-Трудового Союза, 1934
«А потому, что я сегодня эмигрант…»