«Саня, Игорь Елисейкин опять.
Мне тут рассказали одну историю. Ты должен ее послушать.
В старинные советские годы один большой грузовой пароход завершал рейс. Команда, полгода находившаяся в замкнутом пространстве, не видевшая жен и детей, готовилась к этому радостному событию: то есть мужики начали ежедневно бриться, глаза стали блестеть задорно, а кто-то уже и планы строил, как проведет с семьей первые дни. Все были так заняты приготовлениями, что на регулярный просмотр кинофильмов в корабельном кинозале перестали приходить, тем более, что весь немудрящий запас фильмов за полгода плавания был множество раз пересмотрен.
И тут капитан получает телеграмму с приказом развернуть судно, зайти в один иностранный порт за грузом, затем доставить этот груз в другой иностранный порт и только потом идти домой. Для команды это означало еще месяца три плавания все в том же замкнутом положении с шикарным видом на те же самые рожи.
В общем, после получения этой телеграммы обстановка стала на корабле, если говорить цензурно, угрюмая, то и дело на ровном месте вспыхивали конфликты, приказы начальства исполнялись медленно и с тихим шептанием матерных слов себе под нос и зубовным скрежетом. Словом, до бунта оставалось совсем чуть-чуть.
Но положение спас замполит. Он нашел где-то в пыльном шкафу красного уголка коробку с фильмом «Ленин в 1918 году», которая неизвестно откуда взялась, может, со времен прежнего замполита осталась.
То есть, пылилась она незнамо сколько времени.
И была в этой коробке одна хитрость: фильм был на украинском языке.
И вот замполит вечером срочно собрал народ в кинозале. Злые мужики расселись по местам. Погас свет и на экран выскочил вертлявый Ленин, заложил пальцы в проймы жилета и сказал, картавя: «Здоровеньки булы, Феликс Эдмундович!»
Зал грохнул раскатистым дружным хохотом, который вспыхивал вновь и вновь на каждую реплику вождя и прочих участников кино.
На следующий день настроение команды было отменное, люди снова начали улыбаться друг другу, прекратились ссоры и стычки.
От себя могу добавить: советский суперфильм «Человек-амфибия» на узбекском языке — еще то зрелище... Сам видел сто раз в Ташкенте.
Там Ихтиандр говорит Гуттиэре: «Мен балык...Мен су кеттык (мол, я — рыба, мне в воду пора)» — и бултых в океан...
Ржали все. Особенно узбеки».
«Это я, Ольга.
Забежала я тут в контору к нашим местным художникам (они, чтобы на хлеб с икрой хватало, рекламой и дизайном подрабатывают), пивка им чешского приволокла. Ну и где людская благодарность? Меня тут же отправили отнести заказ. Окрестная воинская часть заказала себе что-то типа агитлистка.
Вот оригинальный текст, который принесли художникам в рукописном виде:
ДИВЕРСАНТ НЕ ПРОШЕЛ
Стояла тихая зимняя ночь. Лишь скрип снега под ногами часового Юлдаша Нурметова нарушал морозное безмолвие. Но такая тишина бывает и обманчива. Вот донесся шорох, и Нурметов насторожился, напряг зрение. За проволочным ограждением он увидел неясные очертания человека. Тут же последовал окрик часового: «Стой! Кто идет?»
Поняв, что обнаружен, неизвестный выхватил пистолет.
Но властная команда «Бросай оружие! Стрелять буду!» — и лязг затвора автомата подействовали на нарушителя отрезвляюще.
Попытка убежать тоже не удалась.
Юлдаш Нурметов действовал четко, как велит устав.
Позже солдат узнал, что задержал матерого диверсанта.
За смелые действия на посту рядовой Нурметов был поощрен (а теперь внимание) МАНДУЮЩИМ ВОЙСКА ОКРУГА».
Когда я вручала это сочинение, то не удержалась и спросила: «Ну, и как там „мандуются“ войска?»
«Саня, это я. Тут Министр Обороны Иванов выступал насчет „К-159“. Как же так? Они же утонули с открытым рубочным люком...»
«Я тебе свою статью лучше перешлю. С эпиграфом из Иванова.
С. ИВАНОВ: «Элементы легкомыслия, надежды на русский авось, что пронесет, они, несомненно, были...»
Министру нашей Обороны не нравится русский авось. Может быть, он с ним даже будет бороться.
Мда. Жаль министра. Неплохой мужик.
Русский Авось (на всякий случай с большой буквы) — это один из главных управленцев в России, и с ним хочет бороться Министр Обороны — второстепенный управленец.
Интересно, на чьей стороне будет победа?
Кроме того, «авось» — это еще и принцип.
Его младший брат: «Чего делать хорошо, все равно все отнимут» — знаком на этой земле еще с Батыя.
России не повезло. Она раскинулась в одиннадцати часовых поясах. Как тут управлять, если в «Петропавловске-Камчатском полночь»? Спят там в разгар управленческого зуда. Ты ими хочешь управлять, а они спят.
Так что все автономны. Опять-таки, а вдруг пронесет?
Ах, Россия, Россия, все границы, да границы...
А граница нашей горячо любимой родины хорошо видна из-за скопившихся вдоль нее на всем протяжении груд мусора.
Подъезжаешь все равно откуда — можно с Финляндии — и вот она, родимая.
И смотришь ты на весь этот гниющий кошмар, и через какое-то время говоришь сам себе, что все-то у нас мусор — дорогой или же дешевый.
А дорогой — это когда утопят, а потом достанут.
А дешевый — это когда и доставать-то не надо. Сам всплывет, да еще в ледяной воде вон сколько часов держаться будет до подхода долгожданной помощи.
Все это, конечно, необычайно лирично, но лучше я вам расскажу, как у нас водят лодку с помощью понтонов.
И сделаю я это без лирики, с некоторой долей может быть даже цинизма.
Цинизм, как известно, это всего лишь одна из форм экономии времени.
Итак, лодка, двадцать лет у пирса, дырявая, как решето. Решено ее отвезти, не латая, из Гремихи (следите за моей мыслью) аж в Кольский залив, аккурат мимо острова Буяна, в нашем случае Кильдина.
Вам никогда не приходилось с помощью очень прочной платяной нитки осторожненько везти за ноздрю на бойню быка? Так вот, очень похоже.
Лодка пять тыщ тонн, вокруг понтоны-понтоны, трос и, чтоб вы подумали, еще один корабль, на этот раз спасатель. С него подаются шланги. На лодку.
Для чего? Для того, чтобы люди, которые на нее посажены, дышали — вот это, я понимаю, благородство. Так что вся эта колыхающаяся на волнах в противофазе конструкция, напоминает телегу доверху нагруженную горшками: малейший поворот — разродится до небес.
Надо Вам сказать, что Гремиха — это вам не просто так. В народе это «Край Летающих Собак». Там триста дней в году ветреных, остальные — как придется.
Почему «Летающих Собак»? Потому что они — ветры — такой силы дуют, что поднимают на воздух псов и несут их, и несут...
То есть, волнение моря в три балла — это к маме не ходи.
А они все идут и идут.
До Гремихи от Мурманска по хорошей воде, летом, на теплоходе двое суток. А теперь прикиньте: по плохой, да на понтонах, да на тросе, да со спасателем, который все равно никого не спасет, только вот воздух людям немного подаст с помощью шлангов перед смертью, которые протянуты через люк верхнего рубочного люка внутрь и через весь корабль — это суток пять кошмара, если я чего-то не напутал.
И все в руках Божьих.
А когда Богу надоедает держать вот это дерьмо верткое до невозможности в руках, он его, как пенис в общественном туалете, встряхивает и... тогда обрывается трос, разойдутся понтоны...
Лодка при этом почему-то тонет (со слов телевидения) что-то около сорока минут, а люди из нее так и не успевают выбраться.
А те, что выбрались, падают голышом за борт и долго купаются при плюс десяти градусов жары.
А зачем на ней в полутьме сидят люди? Хороший вопрос! Они там сидят потому, что по-другому никак не определить: поступает или не поступает вода внутрь герметичного прочного корпуса, о чем нам заслуженный адмирал по телевизору сказал.
Определили: поступает. Но не так и не там. Понтоны разошлись, и она немедленно булькнула.
У меня только один вопрос: шланги удалось вовремя обрубить, чтоб и спасателя под воду не утащило? А?
Удалось! Слава тебе, Господи, велики дела твои!
И потом, они бы все равно не спаслись, потому что им никто команды не дал: «Спасайся, кто может!» — не дают у нас такой команды. А те, кто без команды выскочили, так это по молодости.
По старости они бы не выскочили.
Говорят, у них даже связь имелась. По УКВ. Укавекнулась связь.
А что, иначе никак не довезти эту развалину до завода, чтоб без гибели людей и без шаринья потом по дну морскому на глубине раз в три года?
Довезти-то можно, но вдруг повезет, и проскочим?
Не повезло.
Теперь накажут.
Операция по проведению этого говна на понтонах, честно говоря, настолько уникальна, что управляться она должна была только из штаба Северного флота. То есть, стрелочники там скоро будут строиться просто в колонну по два.
Операция по ведению за ноздрю этой дряни длилась не полчаса, не один день, а несколько суток, так что без Главного штаба Военно-Морского Флота России тут не обойдется.
Не построиться ли стрелочникам в колонну по три? Я думаю, и по четыре мало будет.
И все-таки, еще раз для усвоения: люди, вдесятером, садятся на совершенно дырявое корыто и едут несколько суток при плюс десяти в отсеках? Надо полагать, именно так: лодка-то не обогревается, и света на ней мало. Хотя с корабля «спасения» могли протянуть не только воздушные шланги, но нештатную электропроводку.
Мда (еще раз).
Как же они там вахту несли? Не спали что ли?
Командир-то точно не спал. Несколько суток. Он же командир. Он на том свете выспится. Может быть, кто-то из его офицеров спал? Не думаю. Набрали-то почти всех офицеров, ну и немножко мичманов.
Чтоб, значит, поответственней люди к своему делу подошли.
А как она гавкнулась, так первый вопрос был: «Как там лодка?» — о людях ни звука.
И про стуки интересовались как-то вяло.
Как-то сразу было ясно, что спасать уже некого.
Как вам кажется, а нельзя было эти гнилые ЦГБ в базе как бы заварить?
Может, у нас есть еще сварщики не в МЧС, и они умеют варить под водой?
Может, они нашлепок наделают и просто сверху заплатками их приварят, чтоб хоть ЦГБ воздух держали и бочка была похожа на бочку, а не на ведро помойное?
Как вы думаете, в будущем, при подобном транспортном безобразии, людей тоже посадят в темноте внутрь такой же гнили, или же их, все же, будут держать в виде профессиональной команды экстремалыциков на том же спасателе, и они, примерно раз в час, как прыгнут в гидрокостюмах с электроподогревом в резиновую тарантайку с навесным мотором и подойдут к абсолютно безлюдной лодке, что на понтонах волокут? А потом они вскарабкаются ей на борт, как белки, по штормтрапу и все у нее внутри осмотрят насчет этой долбанной герметичности за девять минут и десять секунд.
А? Как? Или ум для нас фантастика?..»
«Саша, это Виталий Люлин.
... Ощущение после всплытия из подводного положения — потрясающее! Всегда. Сколько бы ты не всплывал. Это рождение! Заново.
В нос шибает умопомрачительный запах холодного спелого арбуза. Запах жизни на земле, а не в череве. Легкие трещат в упоении! А потом, непременно, головная боль. Идет ломка организма, запустившего много месяцев назад фабрички по выработке противоядий от неизвестных компонентов в газовом составе воздуха отсеков подводной лодки. Этот газовый состав, его компоненты, за исключением их малой политики, неизвестен и не подвластен даже многомудрому химику. «Фабрички» вразнобой останавливаются. От того и головная боль. Она быстро проходит. Без вмешательства медика. Другое дело всплытие душевное — не утихающая головная боль на долгие годы, а может и на всю жизнь...»
О ЛОДКЕ
Вы никогда не были на лодке? Так я вам чуть-чуть про нее расскажу.
Она как дом. Величиной.
Только это вытянутый дом с несколькими этажами, палубами.
Когда она стоит в доке, то кажется большим китом, выползшим на сушу.
Когда она стоит у пирса, над водой торчит только рубка и незначительная часть ее корпуса.
В море лодка ходит, в основном, под водой. Над водой — это плохой надводный корабль. Качает, как бочку, потому что, в принципе — это и есть бочка.
Она поделена на отсеки. Эти отсеки закрываются, у нас говорят «задраиваются» с помощью специальной такой штуки — кремальеры, особенно во время аварии, пожара или утопления лодки, — намертво. Никто не прорвется. Это важно. Потому что люди во время аварии сходят с ума, бегут, безумные, и ломают эту самую кремальеру, как палку.
Поэтому с другой стороны переборочной двери — она круглая — тоже есть кремальера, и еще можно опустить в нужное место обычный толстый болт. Закрыл дверь, обжал кремальеру и опустил болт — теперь не прорвутся, точно.
С той стороны отсека может быть пожар или вода, и, если не задраишься, не отсечешь соседний отсек вместе со всеми его жителями и механизмами, то пожар или вода войдут и в твой отсек, а потом они пойдут дальше, убивая людей.
А задраил — и, может быть, остановил этот безумный бег.
Пожары у нас часто. И даже не пожары. Мелкие возгорания. На девяносто суток плавания несколько таких возгораний — норма. Сколько это «несколько»? Ну, четыре-пять, иногда шесть. Как повезет.
Что у нас горит? Да что угодно. Например, масло на камбузе на раскаленную плиту коки выльют — сразу пламя до подволока.
А потом дым в отсеке стоит столбом — не продохнуть.
В этом случае объявляется аварийная тревога — дзинь-дзинь-дзинь — и лодка всплывает.
Лодке важно всплыть, потому что в надводном положении легче справиться с бедой.
А дым — это всегда беда. В нем содержится угарный газ. Он реагирует с кровью в триста раз быстрее кислорода. Одного вдоха иногда вполне достаточно для того, чтоб вся кровь в легких прореагировала.
Лодка всплывает, устраняет причину пожара, вентилируется.
Для нас очень важно хорошо провентилироваться.
А еще лодки тонут.
По разным причинам — заклинка рулей на погружение или еще чего.
Тогда лодка вдруг зарывается носом и начинает погружаться, и люди в ней вывалились с коек, упали с кресел, полетели, вперемежку с ящиками, побежали на подгибающихся ногах, на карачках, головой в переборки.
Чем глубже она погружается, тем сильнее вода обжимает ее корпус и тем меньше становиться ее объем, а значит и выталкивающая сила, тогда она погружается еще быстрее, а потому объем еще больше уменьшается. Лодка падает на глубину с ускорением. Как камень. Летит, летит...
И там уже, на глубине ее давит, сминает, как обычную консервную банку.
Важно это не допустить.
Важно сразу же всплыть.
На лодке столько всякого для резкого, экстренного, быстрого всплытия — вы себе просто не представляете.
Воздухом высокого давления продуваются цистерны главного балласта, — главное, успеть их продуть — и тогда лодка взлетает, выпрыгивает на поверхность, а потом покачивается, и все в отсеках вместе с ней покачиваются и приходят в себя.
С глубины утонувшую лодку поднять трудно.
Лучше, если она утонет на трехстах метрах, а еще лучше — на ста.
Сто метров — это просто отлично, это здорово, это вам повезло.
Со ста метров можно выйти методом свободного всплытия. Через торпедный аппарат, совершенно без снаряжения, по три человека за раз.
Открывается крышка, вы вползаете втроем в этот длинный, цилиндрический фоб и замираете, а те, что в отсеке, закрывают за вами крышку и дают в него воздух. Постепенно, но все-таки торопясь. За одну минуту. Десять атмосфер. Потому что кровь не должна успеть насытиться азотом, а то при приближении к поверхности кровь вскипит его пузырьками — он начнет выделяться и закупоривать сосуды — это и есть знаменитая «кессонка», кессонная болезнь.
А когда давление повышается быстро, в течение минуты, не больше, то он не успевает раствориться.
Открывается передняя крышка торпедного аппарата и — вот она вода. Она стоит перед крышкой и не входит внутрь.
Как в кино. Ее можно потрогать. Сунуть в нее руку — мокрая, высунуть ее назад — здорово.
Но на все это времени нет, все это вспоминаешь потом, а сейчас быстро наружу, выбрался в воду, оттолкнулся от края и... всплываешь, не забывая все время выдыхать, потому что давление в легких падает и при задержке можно получить разрыв легкого, баротравму.
Да, через торпедный аппарат — это здорово, это повезло.
А если тебя закрыли в другом отсеке и никуда не добраться, то тоже ничего. Не стоит пока печалится. Главное осмотреться, потому что почти наверняка пропадет свет, и сидеть будешь в темноте.
Так что стоит поискать аварийный фонарь — его хватит на двое суток непрерывного свечения, а потом привыкнешь жить в темноте.
В каждом отсеке есть парочка таких фонарей — надо их найти.
Нашел — вот и счастье.
Теперь стучать.
Лодку ищут, обязательно ищут. Если она не вышла на связь в течение четырех часов, объявляется тревога по флоту и в море на поиск выгоняется туча кораблей, и тут важно верить, что найдут, и стучать. Сутками.
Надо стучать по отливному кингстону помпы — он сразу идет за борт.
Или по любому другому кингстону, только чтоб он сразу же шел за борт.
Стучат ключами или все равно чем металлическим. Металлом по металлу.
Важно разбиться на вахты и стучать днем и ночью.
Азбукой Морзе. Она есть на всех переборках. Специальные стуки, ни на что не похожие, понятные любому профану, то есть, я хотел сказать, водолазу.
Главное верить, что тебя ищут, что найдут.
Надо стащить в отсек побольше теплого водолазного белья — лодка скоро остынет, и будет холодно.
Надо поискать воду и аварийный запас пищи, регенерации — она выделяет кислород, если подсуетиться.
А перед этим важно выбрать старшего. Старший всегда должен быть. Это как Бог. Бог должен быть.
И ему все подчиняются. Он сказал — закон. Никто не возражает. Это важно. Иначе безверие, тоска, смерть.
А со старшим — хорошо. Всегда же хочется думать, что кто-то сейчас все придумает, и все у вас получится. Это здорово, когда есть старший, поверьте.
Он распределит еду и воду, свитера, регенерацию, дыхательные аппараты, установит очередность смен, потому что надо следить за просачиванием воды в отсек, за температурой и чтоб все время стучали.
А что за вами пришли, вы сразу почувствуете, там так обостряется слух, что все постороннее сразу же слышно.
Сразу начнется возня у эпроновских выгородок — это, как пить дать.
Это такие специальные места. С них можно подсоединить шланги и провентилировать отсеки — в первую очередь, нужен же воздух, а потом через них можно подать электричество и осветить отсеки через лампы аварийного освещения, и еще можно позвонить по телефону с поверхности.