Двадцать пять лет спустя некоторые ученые задались вопросом, что же стало с этими детьми. И многих из них — теперь уже, конечно, ставших взрослыми — решили обследовать. Как оказалось, все эти дети, почти без исключения, отставали в умственном развитии. Некоторые из них оказались просто слабоумными. Это доказывает, что даже Гитлеру не удалось свести вместе мужчину и женщину, слегка встряхнуть их и получить нормального ребенка!
К тому времени, когда мы достигнем 2000 года, станет понятно, обречены ли люди этой Земли на то, чтобы быть истребленными, подобно сорнякам, и чтобы вместо них здесь была высажена новая поросль. Но если женщины вернутся домой, чтобы остаться женами и матерями, как это и должно быть, то наша особенная раса сможет дожить до Золотого Века. Это зависит от вас, женщины, а также от тех, кто якобы борется за ваши права и кого нельзя назвать женщинами. Это зависит от вас. Каким будет ваш выбор? Станем ли мы чем-то вроде сорняков? Или продолжим свой путь в Золотой Век, сохранив стабильность в наших семьях?
Глава одиннадцатая
Мне кажется, что в этой книге мы имеем дело с метафизикой — с духами, призраками и тому подобным. И возможно, вам будет интересно, если я расскажу — не слишком серьезно — историю кота, который жил у хозяина бара.
Этот бармен был весьма хорошим человеком и истинным приверженцем закона. У него был добрый старый кот, который жил у него в течение многих лет. И этот старый кот — думается, это был пестрый кот, или что-то в этом роде, — но, так или иначе, он любил сидеть на прилавке подле кассового аппарата. Так вот, этот кот умер. Хозяин бара, который очень привязался к нему, был совершенно подавлен. И тогда он сказал себе:
«Я знаю, что я сделаю! Я отрежу хвост[33] у моего старого Тома, положу его в стеклянный футляр, и мы будем хранить этот хвост на прилавке в память о нем».
И вот этот хозяин бара попросил своего друга, который был набивщиком чучел, отрезать у старого Тома хвост.
А остальную часть его схоронили в земле.
Старый Том — кот хозяина бара — был при жизни порядочным котом. Он прислушивался ко всему, о чем говорили люди, приходившие в бар. Особенно он симпатизировал мужчинам, которые рассказывали о том, что жены их не понимают, и все такое прочее. И вот старый Том, будучи очень хорошим котом, попал на небеса. Он добрался до Райских врат и постучал в них. И, конечно же, его с радостью впустили. Как вдруг — ах, какая жалость, какой кошмар! — тот Стражник, что стоял у Врат, сказал:
— Ах, боже мой, Том, при тебе ведь нет хвоста. Как же мы можем впустить тебя сюда без хвоста?
Старый Том оглянулся и с ужасом обнаружил, что хвоста у него не было. При этом челюсть Тома упала так низко, что он даже проделал ею борозду в небесной тверди. Но Стражник Врат сказал:
— Знаешь, Том, иди-ка ты обратно, да принеси свой хвост, а мы тебе его приклеим, и тогда ты сможешь попасть на небеса. Но отправляйся сейчас же, а я тебя подожду.
Тут кот хозяина бара глянул на часы, которые были у него на левой лапе, и обнаружил, что уже почти полночь. Он подумал:
«Черт возьми! Надо торопиться, а не то в полночь мой босс прикроет свою лавочку, и все тут. Так что уж лучше я поспешу!»
И он устремился обратно к Земле и понесся в бар. Примчавшись туда, он громко постучал в дверь, но, конечно, бар был уже заперт. Тогда старый Том постучался снова — тем особым стуком, которым, как он слышал, пользовались почетные клиенты этого заведения. Через несколько мгновений дверь открылась, и на пороге появился хозяин бара. Он с ужасом посмотрел на кота и сказал:
— О, Том, что ты здесь делаешь? Мы же тебя сегодня похоронили. Чего это ты надумал вернуться? Разве тебе не известно, что ты умер?
Старый Том грустно посмотрел на хозяина бара и сказал:
— Босс, я знаю, что уже почти полночь и вам пора спать, но я был на небе, и они меня не впустили, поскольку у меня нет хвоста. Поэтому я просил бы вас вернуть мне мой хвост, и если у вас есть что-нибудь покрепче, чем можно было бы хвост приклеить, то накапайте мне пару капель, а то я вряд ли смогу завязать как галстук. А когда я вернусь на небеса, меня там примут.[34]
Хозяин бара взялся за подбородок, как он всегда делал, когда ему приходилось глубоко задуматься. И тут хозяину бросились в глаза часы (но это, конечно, чистая метафора — часы хозяину в глаза, конечно, не бросались, поскольку он бы тогда зрения лишился, да и часы бы разбились). И он сказал:
— Знаешь, дружище Том, я очень сожалею и все такое, но ты ведь знаешь, как сильно я чту закон. Тебе же известно, что сейчас уже поздно, а после закрытия заведения я не имею права отпускать спиртное.
Ну а теперь мы приступим к чрезвычайно важному делу — мы напишем последнюю главу этой книги. Итак:
Благородный господин, житель одной из тех маленьких античных стран, граничащих со Средиземным морем, — Греции, или Рима, или какой другой страны — я не знаю, какой точно, — однако этот господин решил толкнуть свою любимую речь.
Плиний Секундус — так звали этого господина — был, в самом деле, очень умным человеком. Я бы сказал, он был вынужден стать очень умным, поскольку, как вы понимаете, к этому обязывало его собственное имя. Да, Секундус не был первым, но зато он был Вторым. Вам, вероятно, приходилось читать броские рекламные объявления фирм, сдающих в аренду автомобили, которые столь ярко живописуют свои услуги в газетах. Есть среди них и такие, которые заявляют, что они не самые-самые, а вторые, и именно поэтому они работают усерднее других. Так вот, Плиний Секундус делал то же самое. Ему приходилось работать усердней, чтобы стать умнее, чем Плиний Первый.
Итак, он решил толкнуть речь. Я не знаю, кому именно и за сколько он хотел ее толкнуть, поскольку рекламные агенты тех дней еще не предлагали свои услуги ораторам. Однако он толкал свою речь несколько неуверенно, поскольку речь его была слабой, хотя сам Плиний Секундус хиляком не был. Какое-то мгновение он смотрел на окружавшую его безразличную толпу, а потом сказал:
— Друзья, — но никто ему не ответил и никто на него не смотрел. Тогда он вновь раскрыл рот и буквально заорал:
— Друзья, одолжите мне ваши уши!
Он думал, что это очень мудро — одалживать у людей уши, — ведь он прекрасно понимал, что люди не смогут отрезать свои уши, отдать их ему и удалиться по своим делам. Уж если ему удастся заполучить уши, то и сами их обладатели никуда от него не денутся. А ему очень хотелось, чтобы они прислушались к тому, что он хотел сказать.
Но ответа по-прежнему не было. Тогда он снова взглянул на несущиеся мимо него толпы людей, мчавшихся сломя голову туда, сюда и во все стороны. И тут он решил найти к ним свежий подход:
— Друзья, римляне, греки, американцы, — вот тут он сконфузился и замер с открытым ртом, поскольку вдруг вспомнил, что до открытия Америки придется ждать еще много столетий.
Затем, почувствовав, что никто не заметил ошибки, он продолжил свою речь.
— Кстати, я — очень добрый человек. Правда, кое-кто называет меня старым брюзгой, мрачным старым… ну и так далее. Я знаю, поскольку мне об этом пишут и говорят. Но, так или иначе, здесь вы найдете перевод того, что сказал Плиний Секундус. Перевод здесь необходим, поскольку вы бы не смогли бы понять его речь, да и я бы ее не понял!
Не существует такого закона, который бы защитил нас от невежества врачей. Врачи учатся на трепещущих телах своих пациентов, пользуя их на страх и риск самих пациентов. Они безнаказанно убивают и калечат, и при этом еще и обвиняют тех пациентов, которые не желают у них лечиться. Так давайте же что-то делать, чтобы обуздать тех врачей, которые не желают следовать известному изречению «не навреди» и которые забыли, что задача лекаря — утешать, а лечить должна сама Природа.
Приходилось ли вам когда-либо задумываться над тем, какой беспорядок творится в медицине? А ведь в ней действительно творится ужасный беспорядок. Сегодня врач тратит в среднем девять минут на то, чтобы осмотреть пациента, начиная с того момента, как пациент предстает перед врачом, и заканчивая тем моментом, когда пациент покидает медицинский кабинет, — всего девять минут. Не очень-то это много для того, чтобы установить личный контакт, и совсем немного — для того, чтобы узнать пациента.
Да, очень странные дела творятся сейчас. Когда-то считали, что врачи должны изо всех сил стараться помочь страждущим, а сейчас, через пять тысяч лет после возникновения документальной истории медицины, ни один врач не может излечить элементарный насморк. А если врач вдруг возьмется лечить насморк, то, как известно, на это у него уйдет две недели. Но если пациент проявит достаточную мудрость и предоставит самой Природе излечить его насморк, то она сделает это за четырнадцать дней.
Приходилось вам когда-либо думать о том, как среднестатистический доктор определяет болезнь своего пациента? Он пристально смотрит на больного всего одну минуту, пытаясь выяснить, насколько тот осведомлен о своей болезни. Поскольку еще Эскулап Мудрый, живший довольно много лет назад, пришел к заключению, что чем больше пациент знает, тем меньше доверия он испытывает к врачу.
Если бы в этом мире все шло, как следует и если бы царствование богини Кали,[35] поддерживаемое слишком энергичными подростками и поборницами женских прав, не было столь успешным, в медицине происходили бы великие свершения. Например, можно было бы получать фотографические снимки ауры, благодаря которым любой специально обученный человек мог бы осуществлять диагностику болезней задолго до того, как эти болезни обрушатся на тело человека. А затем, применяя колебания необходимых частот, вибрации, или циклы — называйте их как хотите, — можно было бы, так сказать, исцелять пациентов еще до начала болезни.
Но мне не удалось собрать достаточно средств, чтобы провести необходимые исследования. Смешно сказать — какой-нибудь плохонький адвокатишка может заломить цену в сотню долларов за один час своего труда. Не только заломить, но и получить! А машинистка, которая печатает на машинке, требует, чтобы ей заплатили три доллара за коротенькое письмо в одну страничку. И она получает эти деньги. Люди в несметных количествах платят наличными за напитки, развлечения и т. п. Но когда речь заходит о том, чтобы помочь в научных исследованиях, — нет. Обычно в таких случаях можно слышать «у нас у самих не густо» или что-то вроде того. Так что наука чтения ауры не получит своего продолжения, и я зря надеялся. Я могу видеть ауру в любое время, над любым человеком. Но ведь это я ее вижу, а не ВЫ — не так ли? И ваш врач ее не видит, правда? А ведь я трудился, мечтая о том, чтобы любой из вас, вооружившись специальной аппаратурой, был способен видеть ауру человека.
Люди, способные видеть ауру, могут наблюдать, как двоится человек, страдающий шизофренией. Это все равно, что взять продолговатый воздушный шар, надуть его и сдавить пополам так, чтобы получилось два шара. А еще можно наблюдать, как к человеческому телу подкрадывается раковое заболевание — конечно, тоже через ауру, — а затем, применив нужное противоядие в виде вибраций, цвета или звука, можно было бы остановить опасную болезнь прежде, чем она овладеет телом человека. И еще очень многое можно было бы сделать, чтобы помочь пациентам.
Наверное, одной из самых больших неприятностей, которые могут случиться с людьми в наши дни, является нехватка денег. Если ваши дети учатся в школе или колледже, то, делясь мнениями со своими сверстниками, они могут определить, какое занятие — юриспруденция, религия или медицина — может принести им максимальный доход при максимальном количестве свободного времени. И в наши дни среди медиков больше всех зарабатывают, пожалуй, дантисты!
На нынешнем этапе жизненного цикла очень важно, чтобы врачи по-настоящему преданно служили людям. Они не должны помышлять о деньгах. Фактически это должны быть «монахи» и «монахини» от медицины, единственным стремлением которых было бы оказание помощи их ближним — мужчинам и женщинам. Обеспечивать их обязано государство, удовлетворяя все их разумные потребности. Их следовало бы освободить от подоходного налога и от подобных сборов. И тогда они всегда будут готовы принять нас в своих кабинетах или прибыть к нам по вызову.
Приходилось ли вам когда-либо думать о том, что, приходя к врачу, пациент вынужден ожидать его часами, хотя сам прием длится не более девяти минут? Как же врач может успеть подробно ознакомиться с историей болезни пациента? Откуда врач сможет узнать о наследственных факторах этого пациента? Да и сами контакты врача и пациента нельзя назвать полноценным общением — это скорее напоминает конвейер в какой-нибудь ремонтной мастерской, куда попадают пришедшие в негодность вещи. Эти взаимные контакты совершенно обезличены, и если врач видит, что пациент намерен отнять у него больше положенных ему девяти минут, то он просто спровадит беднягу в больницу — а это то же самое, как если бы нуждающуюся в ремонте вещь положили на полку дожидаться своей очереди. Вся структура нашей медицины построена неправильно. А в Золотом Веке она будет представлять собой примерно то, о чем я уже говорил, — врачи будут чем-то вроде монахов или рыцарей религиозного Ордена. Эти преданные своему делу люди всегда будут наготове, работая строго по сменам. Ведь нельзя ожидать, что они станут трудиться по двадцать шесть часов в сутки. Но людям необходимо, чтобы врачи работали не по шесть часов в день, как это практикуется сейчас, а постоянно.
Одна из самых ужасных вещей, которые имеют место сейчас, состоит в том, что сейчас у врачей может быть сразу несколько отдельных кабинетов для обследования. Доктор может сидеть в своем кабинете в одном конце коридора, а вдоль одной из стен этого коридора стоит ряд из четырех, пяти или шести маленьких кабин, в каждой из которых находится пациент. Врач поспешно беседует с пациентом, а затем направляет его в кабину. Пока этот пациент раздевается или готовится к осмотру, доктор торопливо заглядывает в соседние кабины.
Это очень сильно напоминает серийный конвейер или птицефабрику, где выращивают бройлерных кур. Там куры сидят в клетках — клетка за клеткой и ряд за рядом, — где их кормят, а они набирают вес. При этом корм поступает в клетку с одной стороны, а яйца, которые несет курица, двигаются из клетки в другую сторону. Примерно так же обстоит дело и с пациентами. Мудрые слова доктора вливаются в больного с одной стороны — то есть в уши, а деньги, поступающие от медицинской страховки или от самого пациента, стекаются в один непрерывный поток. То, что мы видим сейчас, — это не медицина.
Врачи не всегда следуют своей клятве. Часто какой-нибудь доктор, бывая в клубе, может позволить себе обсуждать состояние здоровья своей пациентки, мисс Такой-то, или посмеиваться вместе с друзьями по поводу того, что некий старый хрыч пытался сделать нечто, да у него ничего не вышло. И куда ему еще жениться? Да вы и сами знаете, как это бывает!
У меня создается впечатление, что, получив лицензию на занятие медицинской практикой, врачи закрывают свои учебники, чтобы никогда их больше не открывать, и дальнейшее их обучение осуществляется лишь посредством бесед с рекламными агентами фармацевтических фирм, которые идут от одного врача к другому, интересуясь лишь объемами продаж своих лекарственных средств. Агент, конечно, рекламирует все благоприятные эффекты, обеспечиваемые медикаментами его фирмы, но он никогда не станет говорить о фатальных последствиях, к которым они могут привести. Вспомнить хотя бы тот случай в Германии, когда страшный наркотик предписали беременным женщинам. В результате дети стали рождаться искалеченными — без рук, или без ног, или без чего-либо еще.
То же самое происходит с противозачаточными таблетками. Женщины одурманивают себя и легко поддаются гипнотическим внушениям о том, что если любишь кататься, то саночки возить не обязательно, если, конечно, вовремя принять противозачаточные пилюли. Но практические результаты обследований показали, что эти таблетки производят серьезный побочный эффект: они могут стать причиной онкологических заболеваний, вызывают тошноту и прочие подобные неблагоприятные последствия. Поэтому сейчас фармацевтические фирмы прикрыли свои яркие рекламные кампании и пытаются разработать иные средства, угнетающие активность спермы, не позволяя ей заключить в свои объятия яйцеклетку.