Устами Маркофьева глаголила сама жизнь.
КОЛОДЕЗНАЯ ГЛУБИНА
Однажды я оказался в дачной местности — там, где в детстве жил с папой и мамой. Сруб колодца, к которому в те времена ходили обитатели окрестных домов, покосился и подгнил. Я приблизился и заглянул вниз — с той же опаской, с какой ребенком, перевешиваясь через край, смотрел в это ведущее в глубь земли око. На меня пахнуло гнилью и плесенью. На черной густой поверхности воды плавала зеленая ряска и горбиком возвышалась облезлая спина утонувшей кошки. Пить эту воду было нельзя. А жители шли с ведрами к новой, бьющей мощной струей водонапорной колонке.
ЧЕРТОПОЛОХ
Того, кто держит слово и окружающих заставляет быть обязательными, — того, естественно, должны недолюбливать. Потому что он выступает против природы, которая, скорее, — чертополох, любящий произрастать где и как придется, а не облагороженные человеком садовые культуры, хорошо себя чувствующие лишь на обихоженных землях. Посмотрите, как быстро зарастают сорняками и крапивой брошенные дачные участки… Так стоит ли воевать против самой природы?
КАК СОЖРАТЬ НАЧАЛЬНИКА (и не подавиться)
Я ведь и сам знал, как себя вести. Так, как вел себя Маркофьев. Так, как ведут себя другие.
Ну, в самом деле, кому нужна доброта по отношению к сослуживцам? Многого ли в жизни добьешься с помощью доброты? А вот с помощью прохладцы — добьешься.
Начальник, который жалеет подчиненных — ходячее недоразумение и пропащий для карьеры администратор. Начальник должен гонять, преследовать, угнетать. Это его работа. А подчиненные должны цепляться за свое место, доказывать, что они этого места достойны. Это — их работа.
Если начальник считает подчиненного равным себе — это уже не руководитель. Он сам себя разжаловал.
Если в вас нет силы придавить подчиненных — никакой вы не начальник. И если они из вас веревки вьют — то это вы у них в подчинении.
ЕСЛИ НЕ СЪЕДАЕТЕ ВЫ, СЪЕДАЮТ ВАС. Есть масса способов подсидеть шефа, но если вы сами — дурак и как бы просите: «Съешьте, съешьте меня», — и подставляете то один, то другой свой бок — то действительно грех вас не скушать.
В ПРЕКРАСНОМ И ЯРОСТНОМ МИРЕ
Силой, силой надо на всех воздействовать!
Люди вообще-то знают, что надо быть хорошими и добрыми. Но у них не получается. Их надо заставлять быть хорошими.
Они знают, что надо быть вежливыми. Но почему-то не бывают. Их надо понуждать.
Они знают, что надо работать. Но почему-то не работают. Их надо заставить.
И если у вас на это достаточно сил, то будете жить в прекрасном, волшебном мире. Вежливом, благородном, красивом. А если сил недостает — извините, вам "придется жить в другом и довольно неприятном окружении.
И правильно мои подчиненные ко мне относились. Абсолютно правильно! Я их понимал — как никто другой.
Утром трудовой коллектив тянется-собирается на работу. Люди группируются в комнате, здании, цехе, на стройплощадке. Кто-то не выспался, кто-то поругался дома, кого-то стиснули в транспорте, у кого-то болит зуб или подозрение на воспаление среднего уха. Всем надо работать, отдавать энергию, объединять усилия, демонстрировать или хотя бы имитировать деятельность.
Но кому охота?
И вот посреди сонного потягивания и невнятного бормотания в телефонные трубки появляется один, который начинает хлопотать и тормошить других. Как к нему можно отнестись? К этому ненормальному?
О, этот особый язык, на котором толкуют между собой бездельники. Надо постичь его азы, научиться понимать его тайный смысл и овладевать умением на нем разговаривать. Это особый язык, когда начальник спрашивает, готов ли отчет, а подчиненный отвечает, что пока не готов, но идет работа. И тот и другой прекрасно знают, что никакая работа не идет, и отчет ни тому, ни другому не нужен, но оба делают вид, что работа идет и отчет готовится, — а такое притворство гораздо важнее любой работы.
Если вас спрашивают: насколько план соответствует действительности, отвечайте: полностью. Если о задаче: решена ли? Отвечайте: разумеется. Хотя и конь не валялся.
— Лучше сам поезжай на курорт. Отдохни. Развейся, — советовал мне Маркофьев. — Тут пока все уляжется…
— А как же моя диссертация? — спросил я. — Ведь она почти готова.
— Поезжай. Все уладится само собой, — обещал он. — И возьми, кстати, с собой дочку. Доставь ей радость…
На юге было прекрасно. Грело солнышко, плескалось море. Я использовал каждый момент, чтобы заняться образованием и воспитанием Кати, пересказывал ей книжки, которые сам читал, — например, о дельфинах, их большой любви к людям, о том, что если кто-то начал тонуть, а дельфины оказались поблизости, они непременно придут на помощь и спасут потерпевшего.
Мои рассказы слушал лежавший рядом человек. В конце концов он вмешался в мои наставления.
— Зачем забивать ребенку голову чепухой? — сказал он. — Никакой дельфин вам на помощь не придет. Дельфины разумные существа. Они как люди. Может, конечно, произойти и такое, они вас подхватят. Если захотят. Но скорее проплывут мимо — и все.
Слова незнакомого мужчины произвели на мою дочку гораздо большее впечатление, чем все мои сказки и поучения.
Как бы повел себя нормальный отдыхающий? Разумеется, забыл бы про дела, выкинул бы из головы проблемы… Но я так не мог.
Графически, на листе ватмана, я изобразил схему работы нашего института. Определил цели и задачи коллектива, всех его подразделений и каждого отдельного сотрудника. Начертил векторы движения научных исследований и личных интересов.
Я пришел к поразительным выводам!
Все были настолько поглощены решением личных задач, что на остальную деятельность просто не оставалось времени и сил.
Академики, например, больше всего были озабочены, не погибнет ли на их дачах рассада огурцов и помидоров.
Главный бухгалтер всецело была поглощена своими чувствами. Ее волновало лишь, как относится к ней Маркофьев.
Членкорры бегали и выясняли, какие им выделят машины для поездок по служебной необходимости.
Сотрудники в курилках и на совещаниях обсуждали один вопрос: состоится ли повышение заработной платы.
Удивительно, что при таком положении институт еще каким-то образом умудрялся уделять внимание научной тематике.
Однако, согласно собранным мною данным, горючим для его деятельности служили вовсе не научные устремления. Что, впрочем, не было ни для кого секретом.
Великий Маркофьев, чью неординарность я осознавал день ото дня все отчетливей, сформулировал вывод, грандиозность которого я осознал лишь впоследствии:
Только ослы способны идеализировать мотивы, объединяющие коллектив в единое целое. Преданность интересам дела? Взаимная симпатия?
Участвуя в общем деле, каждый имеет свои сугубо личные планы. А если таких планов нет, то и дела не получится. Все разбегутся — каждый в свою сторону.
НАДО
С юга я позвонил Маркофьеву.
— Да? Начертил график? Очень интересно, — сказал он. Голос его, почудилось мне, звучал трагачески. — Если бы ты знал, как нам не хватает этого твоего графика…
И я откликнулся на зов друга.
Сотрудники были изумлены моим появлением. Они же думали, я отдыхаю! Маркофьева в институте не оказалось. Мне сообщили: он — в больнице.
Я забеспокоился, стал наводить справки. И добился того, что Маркофьев мне позвонил и заорал:
— Ну, поехал я в загородный санаторий отдохнуть со знакомой, ну какого хрена ты копаешь? Сказали тебе, что я лечусь, так и надо этому верить!
И опять он был прав. Надо верить людям.
Спустя пару недель он возник. И вызвал меня. Я был холоден.
— Я? Просил тебя приехать? Срочно? — ничего не понимающими глазами Маркофьев смотрел на меня. — Ничего не помню. Наверно, был пьяный…
— Но я же привез график… — настаивал я.
— Какой еще график?
Выходя из его кабинета, я хлопнул дверью.
Глупость в сочетании с энергией может своротить горы. Может дать такие результаты, которых уму, пусть даже самому гибкому и энергичному, никогда не добиться. Ум предвидит преграды и заранее колеблется, глупость не ведает сомнений.
Всем сотрудникам я стал демонстрировать свой чертеж…
ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ УРОК
Когда улетал с юга, в самолете какой-то напившийся пассажир стал оскорблять стюардессу. Я, естественно, за нее вступился. Как и должен поступать настоящий мужчина.
НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА ДОЛЖЕН ИМЕТЬ ВЫДЕРЖКУ. НЕ ЕГО ОСКОРБЛЯЮТ — НЕЧЕГО И ЛЕЗТЬ. ВСЕ УЛАДИТСЯ БЕЗ ВАС. ЕСЛИ НЕ ИМЕЕТЕ ВЫДЕРЖКИ — ВЫ НЕ НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА.
Я за стюардессу заступился. Осадил негодяя. Грубияна. И потом весь полет думал: какие они несчастные, бедненькие, эти девочки-стюардессы, их может оскорбить и обидеть каждый.
Захотелось пить. Стюардессы на мой зов не откликались. Я пошел их искать. И случайно забрел в салон первого класса. Я это понял по тому, что проход там шире и кресла удобнее. В этих креслах отдыхали какие-то важные люди, та самая, обиженная стюардесса их обслуживала, наливала им чай. К ней-то я и обратился с вопросом — насчет водички.
Как она закричала!
— Выйдите! Сюда нельзя посторонним!
Так только что кричал на нее, бедненькую, грубый пассажир. ЧЕЛОВЕК — СТРАННОЕ СУЩЕСТВО. ОН ЗНАЕТ СОСТОЯНИЯ: ЛИБО САМ НАХОДИТСЯ ПОД ГНЕТОМ, ЛИБО УГНЕТАЕТ ДРУГИХ. ЕДВА ИЗБАВИТСЯ ОТ ГНЕТА И ГОРДО РАСПРЯМИТ ПЛЕЧИ, — ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ ПОЖАЛЕТЬ ТАКОГО ЖЕ, КАК ОН, НЕСЧАСТНОГО, НАЧИНАЕТ ЕГО ЗАТАПТЫВАТЬ.
Ну, и надо вам после этого вступаться за тех, кто, обретя благодаря вам уверенность в собственных силах, потом вас же еще и пнет?
ПРАВИЛЬНЫЙ ОТВЕТ:
ЧЕГО Я ДОБИЛСЯ?
Ну, и чего я добился, ознакомив сослуживцев с результатами своих наблюдений и размышлений — о них же самих? Угадайте с трех раз:
1. Все поразились и восхитились истиной, которую я открыл.
2. Мою проницательность высоко оценили.
3. Захотели вышвырнуть меня вон из института.
ЧЕЛОВЕК НЕ ПОНИМАЕТ
Человек ведь не понимает, не сознает, как выглядит, во что одевается, какое впечатление производит. Очень редкие люди могут взглянуть на себя отстранение и объективно. Остальным и невдомек, что другие при взгляде на них способны не испытать восторга и восхищения. Такое невозможно представить! Как же так? Ведь сами-то они собой весьма довольны. Поступками своими восхищаются. И одеждой. И вдруг появляется кто-то, кто начинает их критиковать. Как бы вы себя повели (и ведете) на их месте?
Многие сотрудники института давали мне читать наброски своих научных статей, рефератов, обзоров… Зачем они мне их давали? Чтобы услышать мое мнение, узнать правду? Мне так казалось. Раньше я так предполагал. И я добросовестно их заметки читал, делал выписки, вел потом подробные разговоры. Тех, кто заслуживал, хвалил. Если работа мне не нравилась, так честно и заявлял: не нравится, не дотягивает до уровня. Надо еще поработать, потрудиться. Но они-то бесились, слыша критику. Кто я был, чтобы их учить?
За короткий срок я сделался врагом чуть не целого коллектива.
Вовсе не истины они алкали, а хотели услышать похвалу. Ну что, мне жалко было их похвалить?
— Ты боишься говорить людям доброе, хорошее… — журил меня Маркофьев. — Не бойся говорить всем вокруг доброе…
СЛОВАМИ НАДО СЫПАТЬ, БУДТО ПРОСОМ ИЗ РВАНОГО МЕШКА. НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ, НЕ УМОЛКАТЬ. Хорошо помня при этом,