Песня о конькобежце на короткие дистанции, которого заставили бежать на длинную
Десять тысяч – и всего один забег
остался.
В это время наш Бескудников Олег
зазнался:
Я, говорит, болен, бюллетеню, нету сил —
и сгинул.
Вот наш тренер мне тогда и предложил:
беги, мол.
Я ж на длинной на дистанции помру —
не охну, —
Пробегу, быть может, только первый круг —
и сдохну!
Но сурово эдак тренер мне: мол, на —
до, Федя, —
Главное дело – чтобы воля, говорит, была
к победе.
Воля волей, если сил невпроворот, —
а я увлекся:
Я на десять тыщ рванул как на пятьсот —
и спёкся!
Подвела меня – ведь я предупреждал! —
дыхалка:
Пробежал всего два круга – и упал, —
а жалко!
И наш тренер, экс– и вице-чемпион
ОРУДа,
Не пускать меня велел на стадион —
иуда!
Ведь вчера мы только брали с ним с тоски
по банке —
А сегодня он кричит: «Меняй коньки
на санки!»
Жалко тренера – он тренер неплохой, —
ну бог с ним!
Я ведь нынче занимаюся борьбой
и боксом, —
Не имею больше я на счет на свой
сомнений:
Все вдруг стали очень вежливы со мной,
и – тренер…
«Каждому хочется малость погреться…»
Каждому хочется малость погреться —
Будь ты хоть гомо, хоть тля, —
В космосе шастали как-то пришельцы —
Вдруг впереди Земля,
Наша родная Земля!
Быть может, окончился ихний бензин,
А может, заглохнул мотор, —
Но навстречу им вышел какой-то кретин
И затеял отчаянный спор…
Нет бы – раскошелиться
И накормить пришельца…
Нет бы – раскошелиться,
А он – ни мычит, ни телится!
Не важно, что пришельцы
Не ели черный хлеб, —
Но в их тщедушном тельце —
Огромный интеллект.
И мозгу у пришельцев —
Килограмм примерно шесть, —
Ну а у наших предков —
Только челюсти и шерсть.
Нет бы – раскошелиться
И накормить пришельца…
Нет бы – раскошелиться,
А он – ни мычит, ни телится!
Обидно за предков!
Песня космических негодяев
Вы мне не поверите и просто не поймете:
В космосе страшней, чем даже в дантовском аду, —
По пространству-времени мы прём на звездолете,
Как с горы на собственном заду.
От Земли до Беты – восемь дён,
Ну а до планеты Эпсилон —
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска – ох, влипли как!
Наизусть читаем Киплинга,
А кругом – космическая тьма.
На Земле читали в фантастических романах
Про возможность встречи с иноземным существом, —
Мы на Земле забыли десять заповедей рваных —
Нам все встречи с ближним нипочем!
От Земли до Беты – восемь дён,
Ну а до планеты Эпсилон —
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска – игрушки нам!
Наизусть читаем Пушкина,
А кругом – космическая тьма.
Нам прививки сделаны от слез и грез дешевых,
От дурных болезней и от бешеных зверей, —
Нам плевать из космоса на взрывы всех сверхновых —
На Земле бывало веселей!
От Земли до Беты – восемь дён,
Ну а до планеты Эпсилон —
Не считаем мы, чтоб не сойти с ума.
Вечность и тоска – ох, влипли как!
Наизусть читаем Киплинга,
А кругом – космическая тьма.
Прежнего, земного не увидим небосклона,
Если верить россказням ученых чудаков, —
Ведь, когда вернемся мы, по всем по их законам
На Земле пройдет семьсот веков!
То-то есть смеяться отчего:
На Земле бояться нечего —
На Земле нет больше тюрем и дворцов.
На Бога уповали бедного,
Но теперь узнали: нет его —
Ныне, присно и вовек веков!
В далеком созвездии Тау Кита
В далеком созвездии Тау Кита
Всё стало для нас непонятно, —
Сигнал посылаем: «Вы что это там?» —
А нас посылают обратно.
На Тау Ките
Живут в тесноте —
Живут, между прочим, по-разному —
Товарищи наши по разуму.
Вот, двигаясь по световому лучу
Без помощи, но при посредстве,
Я к Тау Кита этой самой лечу,
Чтоб с ней разобраться на месте.
На Тау Кита
Чегой-то не так —
Там таукитайская братия
Свихнулась, – по нашим понятиям.
Покамест я в анабиозе лежу,
Те таукитяне буянят, —
Все реже я с ними на связь выхожу:
Уж очень они хулиганят.
У таукитов
В алфа́вите слов —
Немного, и строй – буржуазный,
И юмор у них – безобразный.
Корабль посадил я как собственный зад,
Слегка покривив отражатель.
Я крикнул по-таукитянски: «Виват!» —
Что значит по-нашему – «Здрасьте!»
У таукитян
Вся внешность – обман, —
Тут с ними нельзя состязаться:
То явятся, то растворятся…
Мне таукитянин – как вам папуас, —
Мне вкратце об них намекнули.
Я крикнул: «Галактике стыдно за вас!» —
В ответ они чем-то мигнули.
На Тау Ките
Условья не те:
Тут нет атмосферы, тут душно, —
Но таукитяне радушны.
В запале я крикнул им: мать вашу, мол!..
Но кибернетический гид мой
Настолько буквально меня перевел,
Что мне за себя стало стыдно.
Но таукиты —
Такие скоты —
Наверно, успели набраться:
То явятся, то растворятся…
«Вы, братья по полу, – кричу, – мужики!
Ну что…» – тут мой голос сорвался.
Я таукитянку схватил за грудки́:
«А ну, – говорю, – признавайся!..»
Она мне: «Уйди!» —
Мол, мы впереди —
Не хочем с мужчинами знаться, —
А будем теперь почковаться!
Не помню, как поднял я свой звездолет, —
Лечу в настроенье питейном:
Земля ведь ушла лет на триста вперед
По гнусной теорьи Эйнштейна!
Что, если и там,
Как на Тау Кита,
Ужасно повысилось знанье, —
Что, если и там – почкованье?!
Про дикого вепря
В королевстве, где всё тихо и складно,
Где ни войн, ни катаклизмов, ни бурь,
Появился дикий вепрь огромадный —
То ли буйвол, то ли бык, то ли тур.
Сам король страдал желудком и астмой,
Только кашлем сильный страх наводил, —
А тем временем зверюга ужасный
Коих ел, а коих в лес волочил.
И король тотчас издал три декрета:
«Зверя надо одолеть наконец!
Вот кто отчается на это, на это,
Тот принцессу поведет под венец».
А в отчаявшемся том государстве —
Как войдешь, так прямо наискосок —
В бесшабашной жил тоске и гусарстве
Бывший лучший, но опальный стрелок.
На полу лежали люди и шкуры,
Пели песни, пили мёды – и тут
Протрубили во дворе трубадуры,
Хвать стрелка – и во дворец волокут.
И король ему прокашлял: «Не буду
Я читать тебе морали, юнец, —
Но если завтра победишь чуду-юду,
То принцессу поведешь под венец».
А стрелок: «Да это что за награда?!
Мне бы – выкатить портвейну бадью!»
Мол, принцессу мне и даром не надо, —
Чуду-юду я и так победю!
А король: «Возьмешь принцессу – и точка!
А не то тебя раз-два – и в тюрьму!
Ведь это все же королевская дочка!..»
А стрелок: «Ну хоть убей – не возьму!»
И пока король с им так препирался,
Съел уже почти всех женщин и кур
И возле самого дворца ошивался
Этот самый то ли бык, то ли тур.
Делать нечего – портвейн он отспорил, —
Чуду-юду уложил – и убег…
Вот так принцессу с королем опозорил
Бывший лучший, но опальный стрелок.
«Один музыкант объяснил мне пространно…»
Один музыкант объяснил мне пространно,
Что будто гитара свой век отжила, —
Заменят гитару электроорганы,
Электророяль и электропила…
Гитара опять
Не хочет молчать —
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
Я слышал вчера – кто-то пел на бульваре:
Был голос уверен, был голос красив, —
Но кажется мне – надоело гитаре
Звенеть под его залихватский мотив.
И все же опять
Не хочет молчать —
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
Электророяль мне, конечно, не пара —
Другие появятся с песней другой, —
Но кажется мне – не уйдем мы с гитарой
В заслуженный и нежеланный покой.
Гитара опять
Не хочет молчать —
Поет ночами лунными,
Как в юность мою,
Своими семью
Серебряными струнами!..
«А люди всё роптали и роптали…»
А люди всё роптали и роптали,
А люди справедливости хотят:
«Мы в очереди первыми стояли, —
А те, кто сзади нас, уже едят!»
Им объяснили, чтобы не ругаться:
«Мы просим вас, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, – ведь это иностранцы,
А вы, прошу прощенья, кто такие?»
Но люди всё роптали и роптали,
Но люди справедливости хотят:
«Мы в очереди первыми стояли, —
А те, кто сзади нас, уже едят!»
Им снова объяснил администратор:
«Я вас прошу, уйдите, дорогие!
Те, кто едят, – ведь это ж делегаты,
А вы, прошу прощенья, кто такие?»
Но люди всё роптали и роптали,
Но люди справедливости хотят:
«Мы в очереди первыми стояли, —
А те, кто сзади нас, уже едят…»
Для кинофильма «Вертикаль» (1966)
Песня о друге
Если друг
оказался вдруг
И не друг, и не враг,
а так,
Если сразу не разберешь,
Плох он или хорош, —
Парня в горы тяни —
рискни! —
Не бросай одного
его:
Пусть он в связке в одной
с тобой —
Там поймешь, кто такой.
Если парень в горах —
не ах,
Если сразу раскис —
и вниз,
Шаг ступил на ледник —
и сник,
Оступился – и в крик, —
Значит, рядом с тобой —
чужой,
Ты его не брани —
гони:
Вверх таких не берут
и тут
Про таких не поют.
Если ж он не скулил,
не ныл,
Пусть он хмур был и зол,
но шел,
А когда ты упал
со скал,
Он стонал,
но держал,
Если шел он с тобой
как в бой,
На вершине стоял – хмельной, —
Значит, как на себя самого
Положись на него!