— О, это ни к чему, мадам Бабор. Все наши скудные пожитки при нас. — Он указал головой на мой рюкзак.
Мадам Бабор осклабилась, точно слегка подсевшее тесто:
— Тем лучше. Идемте, я провожу вас в комнаты.
Ухитрившись как-то выбраться из-за узкой стойки, она повела нас к лифту, а я все пытался хотя бы искоса глянуть на девушку еще раз. Вот от нее-то враждебности я не чувствовал, лишь безыскусное любопытство. Нам почти удалось встретиться взглядами, но Аверре снова окликнул меня и двери кабинки закрылись.
Лифт мигом вознес нас к вершине здания, под самую мансарду. Выйдя наружу, мы оказались в длинном темном коридоре с алыми стенами и двумя рядами высоких двустворчатых дверей по обе его стороны. Между каждой дверью на стене крепились лампы, и свет их, уже по традиции, скорее сгущал мрак, нежели рассеивал его.
— У вас здесь не так много постояльцев, — заметил Аверре, шагая вдоль тусклых пятен света.
Ответ хозяйки был слишком лаконичен:
— Достаточно.
Почти уйдя в самый конец коридора, мы остановились возле дверей с порядковыми номерами 197 и 198, вытесненными на бронзовых табличках. Номера располагались один напротив другого.
— Ваши комнаты, — указала мадам Бабор, быстро всунула мастеру ключи и спешно ретировалась.
Проводив ее взглядом вплоть до лифта, я поинтересовался у наставника:
— Что это с ней? Испугалась превратиться в насекомое?
Но тот только протянул мне ключ, указывая на дверь. Я открыл комнату и тут же замер: настолько отличалась она от моего прежнего и скромного жилища в Цитадели.
Как и весь отель, номер был выдержан в яркой коричнево-алой гамме. Посередине стояла просторная двуспальная кровать, а рядом две миниатюрные тумбочки. У окна, занавешенного плотными бордовыми портьерами, располагался тяжелый письменный стол, несколько стульев и пара, мягких и очень удобных на вид, кресел. Несколько картин украшали стены. Все было подобрано со вкусом и выглядело весьма уютно. Едва ли стоило сомневаться, что Аверре отвалил за эти номера кругленькую сумму. Интересно, а его комната такая же или ещё роскошней?
— Устраивает? — поинтересовался он, выдыхая мне чуть ли не в затылок. Я точно парализованный застыл на пороге и не отвечал, пока мастер не втолкнул меня внутрь. — Ну, осмотрись же! Что ты встал?
Все еще в состоянии легкого ступора, я бросил рюкзак на кровать и первым делом подбежал к окну. Раздвинув тяжелые портьеры, впустил внутрь комнаты больше света, захлебнувшись открывшимся снаружи видом. Слов не найдется, чтобы описать его. Я и не предполагал, что мы забрались так высоко. Даже лишенный былого блеска, Мероэ оставался по-прежнему прекрасен и величав, а обветшалость некоторых зданий только придавала ему дополнительную живописность. Привычка скрывать от всех свои настоящие чувства, удержала меня от того, чтобы обернуться и с придыханием восхититься. Вместо этого я сдержанно произнес:
— Чем-то напоминает Риомм.
Батула мои слова как будто удивили.
— Разве ты был на Риомме?
— Нет, — качнул я головой. — Просто видел голограммы. Города, конечно, разные, но что-то общее между ними есть.
Какое-то время оба молчали, продолжая любоваться панорамой бронзовых шпилей и куполов, вздымавшихся над бесконечной растительностью.
— Ты прав, — наконец нарушил тишину мастер. — Занди строил утопическое детище, основываясь на том лучшем, что, по его мнению, имелось в столице Империи.
— Риомм в миниатюре?
— Лучший Риомм, — сказал он. — Вернувшись с войны, генерал был заражен идеей создания совершенного общества, в котором не существовало бы лейров и им подобных.
— В этом-то он и без того преуспел, — заметил я. — Кроме Адис Лейр в галактике больше никого и не осталось. Мне кажется, Занди следовало поступить умнее и не пытаться строить что-то новое, а как-то преобразовывать уже имеющееся. Он мог улучшить мир, в котором жил, а не сбегать в другой. Столько сил было потрачено на освоение Боиджии. Представьте, что было бы с Риоммом, направь генерал свои ресурсы в иное русло.
Глядя на меня, Аверре только мягко улыбался.
— А кто бы ему позволил?
— Зачем бы ему спрашивать разрешения? — спросил я. — На его стороне была армия. И сила Иглы, о которой вы всё говорите. Как можно было не воспользоваться таким шансом и не установить собственный диктат в Империи?
Батул нахмурился.
— Лейры были уязвимы для Иглы благодаря своей связи с Тенями. Могла ли она навредить нормалам — неизвестно.
— Если только она вообще существовала.
— Ты снова за свое? Совет Империи, между прочим, тоже не был настолько уж уязвим. Думаешь, никто из политиков того времени не предполагал, что после войны Занди попытается захватить власть в галактике? Для них он всегда оставался огромной костью в горле, бельмом на глазу. Без сомнения, он был крайне полезен, но и опасен тоже не в меньшей степени. Ему попросту не дали возможности проявить себя, отправив в ссылку от глаз подальше. Вот и все. Место, конечно, он выбрал сам и это была Боиджия, но я так и не нашел ни единого доказательства, чтобы он когда-нибудь пытался вернуться обратно.
— И вам это не кажется странным? — удивился я. — Имея на руках такие карты, он попросту отказался от битвы и добровольно превратил себя в затворника? Мне всегда казалось, что люди подобного склада обычно так не поступают.
— Много ты разбираешься в людях, — фыркнул Аверре, рассеянно почесав подбородок. — Я думаю, он был из тех редких личностей, кто надевал военный мундир лишь по необходимости. Возможно, он ценил жизнь куда больше, чем ты или я сможем когда-либо себе представить. Возможно, он понимал, какой ужасной находкой стал обладать и, прежде чем она попала не в те руки, спрятал ее от посторонних глаз.
— На Боиджии, — зевнул я, с внезапной остротой ощутив утомленность от поездки и всех сопутствующих ей переживаний.
— А где же еще?
— Ну-ну.
Пока мы препирались, тучи заново успели обложить город со всех сторон, спрятав начавшее клониться к западу солнце. В комнате сделалось значительно темнее. Глядя в даль, я сказал:
— Никогда бы не подумал, что одному человеку под силу создать целую колонию. Для этого нужно обладать очень редкими способностями и немалым числом последователей.
— Ты прав, — кивнул Аверре, усаживаясь во второе кресло. — В последователях Занди никогда не знал недостатка. Люди шли за ним, куда бы он их ни вел — в светлое будущее или же на смерть — с одинаковым упорством.
— А как насчет денег? Чтобы создать подобное чудо должны были потребоваться баснословные суммы.
— Об этом история умалчивает. Ни одного достоверного свидетельства о том, откуда брались деньги, мне найти не удалось. Но я не думаю, чтобы Занди пользовался финансовой поддержкой со стороны. Богатых и влиятельных друзей у него, конечно, всегда хватало, но такое ведение дел неминуемо поставило бы его в очень уязвимое положение, а, насколько я знаю, генерал ничто так не ценил, как независимость и свободу. Он был идеалист, спустивший на мечту все, что имел.
Последние слова Аверре заставили меня слегка пересмотреть уже сложившийся в голове образ гениального полководца. Генерал Занди больше не казался простым воякой, вдруг возжелавшим создать собственное маленькое царство. Скорей всего, это была попытка сбежать от диктатуры власти и создать более свободное общество. Единственная проблема заключалась в том, что освободившись от диктата над собой, он сам стал тираном, навязал собственную волю организованному им обществу. А это уже расходилось со всякими понятиями о свободе.
Будто в подтверждение этих мыслей, Аверре добавил:
— Кхамейр Занди любил власть, а это не самое подходящее качество для человека, стремящегося к всеобщему благу.
— Все равно у него ничего не вышло. — Отойдя от окна, за которым снова разразился ливень, я включил настольную лампу и уселся в ближайшее кресло. Оно оказалось до неприличия удобным. — Я имею в виду, Боиджия так и осталась вечным захолустьем, и никаким лучшим обществом здесь никогда не пахло.
— Все верно, — подтвердил Аверре, поворачиваясь ко мне лицом. — По экономическому и социальному развитию, планета стоит на целую ступень ниже самой захудалой риоммской провинции.
— Вы говорили, что Боиджия и есть риоммская провинция, — вяло напомнил я, буквально растекаясь по мягкой обивке. Накатившая усталость сделала мысли медленными и вязкими, как патока.
Сквозь полуприкрытые глаза, я почти не видел, как он пожал плечами.
— Значит, она самая захудалая и есть.
Я собирался сказать что-то еще, но не вышло: фраза превратилась в громкий и широкий зевок.
— Вижу, моя болтовня тебя утомила, — проговорил мастер с легкой улыбкой. — Хотя мне следовало это предвидеть и дать тебе сперва отдохнуть после перелета, а уж потом загружать информацией.
— Ничего, все нормально, — отмахнулся я после очередного зевка.
Тут он поднялся и хлопнул себя по карманам.
— Ложись-ка ты спать, Сет. Завтра нас ждет крайне напряженный день.
Упоминание о грядущем, меня слегка всколыхнуло. Прикрыв рот ладонью, я поинтересовался:
— Чем мы займемся?
Явно действуя мне назло, Аверре не признался и начал не спеша двигаться к выходу.
— От любопытства гокки сдохла, — обронил он напоследок. — Завтра увидишь. — Подмигнул и вышел, закрыв за собой дверь.
Глава 4 Глаза в темноте
Оставшись наедине с собой, первые несколько секунд я просидел как в оцепенении, пока не начал клевать носом. Наверное, я так и уснул бы в кресле, если б какая-то особенно-прыткая часть моего сознания, не продолжала переосмысливать все, что услышала сегодня от Аверре, суммируя с впечатлениями, произведенными Боиджией. Игла, Мероэ, Занди — все это кипело в голове, как в котле, варилось и перемешивалось, а в итоге получалась несуразная и неудобоваримая белиберда. Одно только и было ясно: мастер почему-то об этом не сказал прямо, но это был определенно не первый его визит на Боиджию.
Едва осознание сего факта улеглось, весь мой сон сразу же как рукой сняло. Задумчиво побарабанив пальцами по подлокотнику, я прикинул, а не была ли та его оговорка насчет моей матери, неслучайной? Ведь неспроста он так отчаянно отказывался отвечать на мои вопросы. Насколько оставалась велика вероятность того, что Аверре и она провели какое-то время вместе? На Боиджии?
Резко вскочив с места, я подлетел к справочному терминалу отеля и вызвал на связь портье. Существовал только один способ выяснить, верна ли моя догадка, а именно: запросить данные обо всех постояльцах гостиницы в год, когда пропала мама, и проверить имена. В том, что Аверре мог назвать фамилию фальшивую, я сильно сомневался. Но даже если и так, всегда оставалась возможность сравнить описания.
Получив, наконец, доступ к слегка тормозящему искусственному интеллекту, я как мог сдержано попытался обличить свое пожелание в слова.
Изначально долго устанавливая мою собственную личность, гостиничный компьютер еще минуту соображал, обладаю ли я достаточным статусом, чтобы обращаться к нему с просьбами. Когда вопрос с идентификацией оказался разрешен, выяснилось, что любые сведения о постояльцах отеля строго конфиденциальны и посторонние к ним ни под каким предлогом допускаться не могут.
— Извините, сэр, но я не могу вам помочь, — скорбно ответила оживленная алгоритмами виртуальная личность. — Таковы правила.
— Я понимаю, но вы не могли бы… — продолжал настаивать я, — хотя бы проверить имя: Сол Эпине. Просто проверьте, не останавливалась ли она в вашем отеле десять лет назад.
Вещающая через встроенный в столешницу динамик, машина опять задумалась, и я решил, что мне все-таки помогут.
Но тут она заговорила снова:
— Назовите, пожалуйста, код вашего полицейского доступа.
— Причем тут полиция? — удивился я. — Мне просто нужна информация и все.
Из динамика раздался статический шум, затем компьютер повторил:
— Прошу прощения, сэр, но таковы правила. Если у вас нет нужного доступа, в просьбе будет отказано. Всего хорошего, сэр. Желаю вам приятного пребывания в нашем отеле.
Экран терминала погас.
Выругавшись, я снова плюхнулся в кресло и со злостью ударил по подлокотнику. Руки чесались от желания разнести эту вежливую электронную говорилку на атомы. Даже настольная лампа в ответ на мои эманации немного засбоила.
Привычным усилием воли я попытался расслабиться. Как бы там ни было, еще не конец. Это была лишь одна из возможностей, причем наиболее простая. Но ведь существовали и другие — не столь легкие, зато интересные. Пусть с машиной договориться не получилось, возможно, получится договориться с созданием из плоти и крови.
За что я недолюбливал различные механизмы и искусственные интеллекты, так это за отсутствие возможности оказать на них влияние. С людьми и гуманоидами все обстояло намного проще. Пусть убедить самого Аверре разболтать свои тайны мне сил не хватало, вокруг существовали те, с кем он, наверняка, общался раньше. Например…
Первой и пока единственной на ум приходила мадам Бабор.
Стоило представить себе выражение лица этой грозной дамы, отпадало всяческое желание к ней приближаться. Но с другой стороны, говорить с хозяйкой отеля нужды вовсе не было, хотя ковыряние в ее голове вряд ли могло сойти за зло меньшее. Во втором случае существовал риск серьезно напортачить, но это было не так страшно. Опасение провала изо всех сил боролось со стремлением, наконец, узнать правду. Мадам Бабор была единственной ниточкой, способной подвести меня к правде. Стоило ли это возможности навсегда повредить чужой разум? О собственных мозгах я даже не задумывался.
Повернув голову и поглядев в ставшее темным окно, я все-таки принял решение.
Приятное чувство предвкушения деятельности начало медленно разливаться по всему телу, пробуждая нетерпение, которое не могла побороть даже накопившаяся за время перелета усталость. Я почувствовал, как мои губы медленно стали расплываться в улыбке. И никакого контроля со стороны Бавкиды.
Всплывшее имя старой наставницы вовремя напомнило ее излюбленную фразу: спешка может больше навредить, нежели помочь делу. Только эти слова удержали меня от того, чтобы сию же минуту не кинуться на сумасбродные поиски гостиничной управляющей. Продолжая помнить о них, я заново окинул всю комнату взглядом, словно увидев ее впервые. Только теперь до меня стало доходить, насколько тут все отличается от утилитарной компактности Цитадели.
Оторвавшись от, ставшего теперь любимым, кресла, я совершенно по-детски с разбегу сиганул на кровать. Толстый упругий матрац приятно пружинил под моим телом. Даже представить себе трудно, как же, должно быть, приятно на нем спать.
Но о глубоком и долгом сне я пока еще думать не собирался. Лежа головой на огромной пуховой подушке, я упирался взглядом в неприметную дверь, обделенную до этого моим вниманием. Еще не успев открыть ее, я знал, что прячется по ту сторону. Мысли мои уже находились на дне большой мраморной ванны, под толстым слоем душистой белой пены. Только теперь я понимал, чего хотел больше всего на свете: час, а может даже два, потратить на то, чему на Яртелле принято уделять максимум минут пятнадцать, и то стоя под душем.
Пройдя в ванную, я щелчком заставил включиться свет внутри. Комната оказалась традиционно светлой и чистой, и никакими неприятными сюрпризами так же не спешила встречать: большая белокаменная ванна, выложенная мрамором, белоснежная умывальная раковина и сияющий унитаз. Все, как и везде. И без пятен ржавчины и неприятного запаха. Даже полотенца на сушилке ослепляли чистотой и пахли свежестью неизвестных мне цветов. Тюбики и баночки со всевозможными снадобьями блестели на полочках, выставленные по росту. Скажи мне кто об этом раньше, в жизни бы не поверил, что в таком захолустье так отчаянно следят за сантехникой.
Открыв кран с горячей водой, я выбрал одну из склянок и обронил щепотку ее содержимого в ванну. Пока вода набиралась и пенилась, я скинул с себя всю одежду, бережно опустил поверх всей кучи напульсник-коммуникатор и, предвкушая миг блаженства, растянулся на мраморном дне под густой и очень душистой пеной. Вот это-то и означало насладиться путешествием.