Она ни капли не удивилась, когда он развязал пояс халата. Любит Дерек разговаривать, когда оппонент ничего не соображает. Кто сказал, что сейчас будет иначе? Он положил горячую руку на её обнаженный живот и замер.
— Зачем?
— Ты слишком напряжена и так будет понятнее, — амон гладил её живот, только его. Никаких прикосновений в более интимных зонах. — Когда Ева попала в этот мир, он был похож на сборище неуправляемых племен. Диких, жестоких, одержимых первобытными инстинктами и мечущимся от одного к другому. Она была не глупа и, чтобы выжить, начала искать возможность контролировать их. Ввести нормы. Сначала, как в вашем мире, это была религия. Она пыталась создать культ, применить Библию. Но попытка провалилась, у нее было слишком мало времени, а контроль требовался срочно. Тогда она сделала гениальный ход — обратилась к удовольствиям. Просто и эффективно.
Оливия разомлела от мерных поглаживаний и низкого шепчущего на ухо голоса. Поэтому не сопротивлялась, когда рука скользнула ниже, почти нежно лаская её там. Не требовательно, спокойно. Девушка чуть плотнее прижалась к нему спиной.
— Удовольствия, — Дерек продолжил свой рассказ после мягкого поцелуя в шею. — Однажды распробовав что-то приятное, мы хотим получить это снова. Все. Без исключения. И Ева научила их чувственным удовольствиям. Это сработало и сохранило ей жизнь. Она превратилась в культ и создала свою религию. Не такую, как в вашем мире, запрещающую и наполненную ограничениями. Другую, наполненную удовольствиями. Считай, что попала мир религиозных фанатиков.
— Что было потом? — выдохнула Лив, чуть разведя ноги. Возбуждение было таким же мягким и сладким, как дарящие его движения. Тело купалось в неге.
— Потом религия начала давать сбой. Люди увлеклись удовольствиями и перестали выполнять прямые обязанности. Тогда на помощь пришла магия. В вашем мире её давным-давно задушили, загнав в клетку из ограничений. Здесь она сохранилаь. Не буду рассказывать тебе тонкости, но были созданы кристаллы. С их помощью мы заставляем людей работать и… — он подцепил зубами ткань халатика и, стянув её с плеча, поцеловал прохладную кожу дрожащей в его руках птички, — не только работать.
— Мне это не нравится. Заставлять людей, утопать в извращениях и разврате. Мне не нравится такой мир. Ужасно, аморально. — Лив развела ноги еще сильнее. Хотелось более интенсивных ласк, но он продолжал медленно касаться её самых чувствительных точек.
— Да? — внутрь медленно скользнул один палец и тут же вышел. — А я думаю, что нравится. Сейчас тебя ласкают второй раз за утро, и ты уже готова отдаться сама, по собственному желанию. Даже стимул от моего подарка не нужен. — в неё погружалось уже два пальца. Влажная и готовая, Лив жадно принимала их в себя. — Но всю жизнь тебе внушали нормы. Выстраивали твою клетку по прутику, ограничивая неугодные им желания. Неугодные вашему обществу, религии, даже твоим родителям. А ты подчинялась, малышка Лив. Так же, как подчинялась в борделе весь этот год, удовлетворяя чужие сексуальные фантазии. Подчинение всегда подчинение. Перестань подчиняться. Прими желания. Все, даже самые грязные. Прими себя саму. Выйди из клетки. Позволь себе желать то, что приносит удовольствие. Перестань оправдываться и прикрываться мифическими нормами, — ласки стали невыносимыми. Лив судорожно кусала губы и пыталась двигаться сама, но ей не дали такой возможности, прижав к себе крепче. — Еще немного. Разговор почти закончен. Потерпи.
— Я не такая, как вы, — сквозь зубы прохрипела Оливия. Возбуждение становилось болезненным, низ живота безжалостно сводило от концентрированного удовольствия. Собранного. Безумного. Без примесей магии.
— Такая. Люди здесь не отличаются от людей там, ни капли. Просто религия разная. Наша мне нравится намного больше и тебе тоже понравится, Лив, — внутри уже три пальца. Движение быстрые и прерывистые. — Признай, есть вещи, которые ты просто хочешь. Сейчас. Давай, малышка Лив. — её быстро перевернули на живот и чувствительно шлепнули по ягодице. Боль обожгла, Оливия точно разлетелась на миллионы осколков и собралась в новь через несколько секунд. Вновь завалившаяся на бок, тяжело дышащая, излившаяся соками на его руку. Он поднес её к приоткрытому рту девушки. — Попробуй свои желания на вкус, Лив, и никогда не сможешь отказаться от них.
Вечером Дерек уехал. У Оливии было ровно семь дней, чтобы подготовиться к его возращению, изучить все, что нужно и заставить его зачать с ней ребенка. Кто бы мог подумать, что одной из ее проблем будет — переспать с амоном.
Глава 6. Хозяйка дома
Лив не сомневалась, что с управлением людьми и организацией работы в доме у неё не возникнет проблем. Экономка Эльза, с которой её познакомил амон, была престарелой женщиной с потухшим взглядом, инертной и ничем не примечательной, зато разговорчивой. Вечером она посвятила Оливию в тонкости быта: когда подавать ужин, а когда завтрак, какие блюда любит хозяин, какие вина пьет. Рассказала о планах уборки, омовения и еще нескольких менее приятных традициях. Например, в обязанности Хозяйки входило наказание и воспитание слуг, в том числе и в эротическом плане. Оливию передернуло, но что-что, а запретов на делегирование полномочий она в этом мире еще не слышала. В голову сразу пришла Марисса, вот кто достойно подготовит подрастающее поколение развратников. Но у той, кажется, были другие планы…
Чтение на ночь не заладилось. Книги были ужасны, нет, не своим слогом, а содержанием. У Оливии сложилось четкое мнение, что она продолжит быть шлюхой в борделе, только в роли сутенера выступит Дерек. Она обязана организовывать досуг хозяину и гостям, от еды до женщин (или мужчин, в зависимости от предпочтений), должна бывать вместе с амоном на званых вечерах. Подробности об этих встречах Лив прочитать не успела, но подозревала, что в этом мире званый вечер — это оргия на сотню гостей. Нет. В такое место она не пойдет. Категорическое нет. Нет и нет.
Под утро Лив забылась беспокойным сном. Снились то ли эротические, то ли пугающие сны. Как будто её руки кто-то крепко привязал к изголовью кровати и собирался…
Оливия проснулась, испуганно дернулась и не смога пошевелить руками. Кошмар наяву. Она повернула голову и увидела растянувшуюся на соседней кровати обнаженную Мариссу.
— Какого лешего, Марисса? — Лив дернулась, странная веревка, кажется, сплетенная из тонкой железной проволоки больно врезалась запястья.
— Мимо, хозяюшка. Приказ амона тебе не отменить, а он есть. Я не шучу. Посмотри на кристалл.
Приказ был. Лив ничего не могла противопоставить этой мучительнице, столь вероломно захватившей её в плен. Невольно перед глазами предстала сцена их последней ночи. Знала бы, выпорола так, что Марисса не то что стоять, с кровати подняться бы не смогла. Уже без всяких приказов.
— Развяжи меня, я не буду сопротивляться, — попытка избавиться хотя бы от пут. Но блондинка уже увлечена грубыми ласками её груди, каждое движение до боли. Сжимает, тянет, коготок на самом кончике соска вдавливает его внутрь. Нет удовольствия, только боль. Лив уже глотает соленые слезы, когда пытка прекращается. На смену боли приходят нежные губы, проворный язычок и это прекрасно. Сколько это длится? Оливия потерялась во времени и пространстве, поддаваясь блондинке, подчиняясь её умелому воздействию. Марисса будто почувствовала, что жертва расслабилась и сомкнула зубки. Резкий укус, как новый виток охватившего желания. Лив выгнулась дугой, то ли пытаясь скинуть с себя девушку, то ли попросить еще. Она сама не знала, чего хочет больше. Свободы или продолжения рабства.
— Леди, я… — на землю Оливию вернул голос того самого парнишки, что чуть не стал вчера её десертом. — Я платье принес. — несмело закончил он.
— О, Лейн, — Марисса прекратила все манипуляции, — ты как раз вовремя. Для тебя есть работа внизу. Это приказ.
— Нет! — это было выше её сил, выше понимания и любой возможности принятия. Лив билась под все еще прижимавшей её к постели блондинкой. — Нет! Не вздумай! Лейн, я запрещаю тебе!
— У тебя даже кристалла нет, горе-хозяюшка. — пренебрежения в голосе хватило бы на сотню таких, как она. — Лейн, приказ! Только язычком. Хозяин запретил любые погружения, придется покрутиться, как ты умеешь.
— Нет. Лучше избей! Поставь на колени. Все, что хочешь. Только не… — в этот момент горячий язычок проник внутрь. Проворный и быстрый, он сводил с ума уже возбужденное грубыми ласками тело. Но внутри все протестовало, отчаянно и безумно. Оливия пыталась высвободиться, рвалась, наплевав на боль. — Лейн прекрати! Умоляю тебя… — кажется, её рыдания и крики слышал весь дом, но никто не прислушался, никто не пришел на помощь. Вырваться. Прочь от этого. По рукам потекла кровь. Теплая и вязкая. Внизу орудовал беспощадный язык. Проще было сойти с ума, чем расслабиться и достигнуть пика, провалиться в беспамятство безумия, остаться наедине с собой в темноте собственного разума. Но даже такой малости этот мир не хотел ей дать. Окровавленная девушка металась, сбивая мокрые от пота и собственных соков простыни. Сил кричать не осталось, только тихо шептать. — Не надо, прошу…остановитесь… — снова она глотала слезы и, наконец, выгорев изнутри, умерев трижды и воскреснув вновь, выгнулась, издала последний на сегодня крик, укусила еще раз и так искусанные в кровь губы и, задрожав всем телом, сжала ногами лохматую голову вспотевшего от усердия Лейна.
Её освободили. Оковы упали на пол. Довольная собой Марисса, наконец, дала ей возможность нормально дышать и увела дрожашего от возбуждения Лейна прочь из клетки.
— Пошли, милый, я помогу тебе успокоиться.
Оливию же успокоить никто не мог. Она впервые с того момента как попала в этот жестокий, грязный мир рыдала. В голос, безудержно и дико, свернувшись комочком на сбитых простынях, не обращая внимания на стертые в кровь запястья. Ей было все равно. Жаль, что веревок больше нет, не на чем повеситься. Лив рыдала и не могла остановиться.
— Простите, — сколько времени прошло прежде чем Лейн вернулся в комнату ей было неизвестно. — Я принес бинты. Вам…вам нужно промыть раны и перевязать.
— Есть раны, которые нельзя перевязать. Я умру от них.
— Не умрете. — Лейн опустился на колени рядом с кроватью. — Вы не можете умереть, потому что вы особенная. Так говорит Дерек.
— Что? — Лив подняла заплаканное лицо от подушки. — С каких пор этот амон с тобой разговаривает обо мне?
— Я его племянник. Пытался учиться у него магии, но во мне она почти иссякла. Дерек говорит, это потому, что мои родители из этого мира. Я слишком далек от рода Евы. Дядя считает, что мой отец не должен был делать ребенка простой женщине, такой, как моя мать. А Дерек выбрал вас, потому что вы не такая, как остальные.
— Не неси ерунды, Лейн, и прекрати слушать дядю. Он гад каких поискать, — вскипела Лив. Как можно сказать такое мальчику, почти ребенку. Сколько этому парнишке? Пятнадцать? Шестнадцать? Да от силы семнадцать!
— Мой дядя — великий человек, — обиделся Лейн. — Страшный, но великий. — он положил бинты на покрывало и отошел, чтобы набрать воды в небольшой тазик. — Вытяните руки. Хоть магии во мне почти нет, я могу ослабить боль.
Лив села на кровати и протянула ему руки. Этот парнишка почему-то не вызывал у неё плохих чувств, только хорошие. Наверное, поэтому ей было так больно сегодня. Он был еще не такой порочный, не испачкавшийся в этой грязи.
— Опустите руки в воду.
Она послушно выполнила просьбу. Лейн зачерпнул воду ладонью и полил ей руки. Он повторял это снова и снова, пока боль не начала утихать, а раны чуть затягиваться.
— Я не могу вылечить полностью, поэтому придется перевязать. — парень аккуратно бинтовал ей запястья, сосредоточенно и немного забавно при этом хмурясь. Внезапно покраснел до кончиков волос и произнес. — Простите, я не хотел причинить вам боль. Простите за утро. Я был наказан и носил зеленый кристалл, а значит, вынужден был подчиняться всем подряд, даже Мариссе.
Кажется, она все-таки сходит с ума. Это извинение вызвало такой прилив нежности, что она не сдержалась, обняла Лейна и погладив по голове, поцеловала в спутанные волосы.
— Не ты причинил мне боль, Лейн. Не мучай себя. Ты был очень и очень хорош, правда. — она не знала, как еще его утешить.
— Так я могу повторить, — воодушевился парень. От неожиданности Оливия выпустила его из почти материнских объятий.
— Нет, Лейн. Больше никаких принуждений, пыток и чего-то подобного между нами. Хорошо? — сказала строго, почти как её первая учительница. Почему-то этот образ сейчас ярко всплыл в её голове и почти сразу исчез.
— Хорошо. — он снова засмущался, но тут же пришел в себя, о чем-то вспомнив. — Мне нужно бежать, леди Лив. Чуть не забыл, я к вам не только с бинтами пришел. Дерек полчаса назад прислал письмо! На ваше имя. — он достал из кармана увесистый конверт, сложенный вдвое и теперь слегка помятый. — Ну, я пошел? Через час принесу обед.
— Не приноси. Не хочу есть.
— Нет, принесу! — уперся Лейн. — Дядя сказал, что вы должны хорошо есть, иначе сломаетесь…
Лив больше всего на свете не хотела сейчас объяснять парню, что уже сломалась. Всё. Сегодня — это был предел. Чаша этой грязи и похоти для неё переполнилась, затопив помещение до самого потолка и лишив жизни. Сейчас на месте Оливии Хорнби просто зомби, который каким-то чудом пытается улыбаться этому дурашливому парнишке, выпроваживая его из этой золотой клетки.
"Как тебе утренний десерт? Понравился?
Я распорядился, чтобы ты получала его каждый день, пока меня нет.
Да! Еще одна деталь. Совсем забыл отдать тебе кристалл. Без него ты будешь такой беспомощной… даже из клетки не выйдешь.
Не скучай без меня, малышка Лив. Учись хорошо."
Из конверта выпал желтый кристалл, который Оливия сама поспешила надеть на шею. Гнев вскипел в, казалось, совершенно опустошенном теле. Она накинула принесенный еще утром Лейном халат и рванулась к выходу их клетки. Все здесь разнесет. Камня на камне не оставит от этого поганого дома, этих отвратительных и грязных людишек, которые еще думают, признать ли её хозяйкой. Пытают по приказу этого садиста, вытягивают из неё все лучшее, что есть. Лив схватилась за замок и отпрянула, глядя на вновь выступившие ожоги. Громкий крик вырвался из груди. Странно, там что-то еще есть? Есть силы кричать?
— Ненавижу! — кричала Лив. — Ненавижу этот мир! — не обращая внимания на боль, она схватилась за боковину шкафа и изо всех сил толкнула. Он с грохотом упал на пол. Книги разлетелись по полу. — Ненавижу эту грязь! — тумбочка с грохотом перевернулась и отлетела к решеткам. — Ненавижу тебя, Дерек! — в хож пошли занавеси из белой ткани. Она рвала их неистово, выплескивая весь гнев, что скопился в душе за год. — Ненавижу тебя, похотливая тварь Марисса! И завтра, когда ты придешь, я буду готова…