Надо сказать "петух" справился. Спокойным голосом, в котором слышалась немалая доля привычки, угомонил девочек, и те гуськом, зачарованно оглядываясь на меня, потянулись из комнаты.
Я выдохнула, стоило двери закрыться.
Уф. Дурдом какой-то. Тоже мне, гурии.
Гурии. В мыслях зашевелился червячок подозрения - но быстренько успокоился, когда "принц", забрав с пола поднос, поставил его мне на колени. Что-то тихо сказал, кивая на еду.
Я изучила содержимое. В чашке, больше напоминающей большую кружку, кажется, суп. Пахнет, во всяком случае, приятно. А рядом лежит нечто, напоминающее бутерброд - громадный ломоть хлеба с зёрнышками и шмат не то солёного, не то копчёного мяса с зеленью.
Кажется съедобным. Только где столовые приборы?
Я недоумённо покосилась на юношу. Тот ответил таким же недоумённым взглядом.
Я показала на чашку и честно попыталась изобразить ложку.
Кажется, моя пантомима повергла золотого красавчика в крайнюю степень изумления. Поколебавшись и что-то переспросив, он взял чашку, поднёс ко рту...
А-а-а, так вот как это у вас делается, да?
Мда. Точно скажу: выпивание супа из чашки (даже напоминающей кружку) требует бо-о-ольшой сноровки. У юноши на раз получилось. У меня... ну... не облилась - уже хорошо. Но на суп ушли все силы.
Голова закружилась, когда я примеривалась к бутерброду. В глазах потемнело, грудь сдавило - не вздохнуть. Очнулась я, полулёжа на кровати, а юноша, поддерживая меня за шею одной рукой, другой настойчиво прижимал к моим губам кружку. Почти "уплывая" от слабости, я выпила (что-то пряное) - и сразу же провалилась в сон.
Ну, почти сразу. Взволнованное выражение в зелёных глазах мне, надеюсь, не приснилось.
А он за меня уже волнуется, да?
***
Из следующего сна я выпутывалась, точно муха из паутины. Песок в глазах, горько-мятный привкус во рту, потрескавшиеся от жажды губы... Прелесть!
Я привычно потянулась посмотреть который час. Рука всё щупала и щупала бесконечные подушки, простынь и шерстяное одеяло на необъятной кровати.
Что?..
Рука нащупала занавеску.
Я задержала дыхание, сжимая полог. Нет, ну хватит, это уже, в конце концов, не смешно! Когда я уже проснусь?!
Сквозь щели полога проникал свет. Неяркий, даже какой-то испуганный, но уютный. Электрический таким не бывает.
Я села на кровати, замотавшись в одеяло. Голова немного кружилась, горло словно плёнкой покрылось, но грудь отпустило. Уже хорошо.
Сощурившись со сна, я отодвинула занавеску.
Золотоволосый юноша сидел на охапке сена у камина, вполоборота ко мне, странно (молитвенно?) сложив руки и закрыв глаза. Какое-то время я, не шевелясь, смотрела на него, размышляя.
Нет, в конце концов, язык жестов ещё никто не отменял. Надо же хоть как-то познакомиться да выспросить, где я, чёрт возьми, оказалась. Заодно, может, и пойму, брежу или... Или.
Надо. Не отрывая взгляда от юноши и придерживая одеяло, я свесила ноги на пол, красочно представляя, сколько в сушёных цветочках, его покрывающих, спряталось жуков по мою душу.
Юноша, не шевелясь, продолжал молиться. Я поколебалась с минуту. Вряд ли сейчас подходящий момент для выяснения отношений, но...
Треснуло и со свистом выпустило воздух полено. Юноша не пошевелился, а я медленно встала, кутаясь в одеяло, и, стараясь шуршать посильнее, подошла к камину.
Забавно, меня не услышали и не заметили, хотя простояла я для острастки минуту точно. Кто-то здесь слишком много думает...
Я зашуршала активнее, устраиваясь на соломе рядом, и осторожно коснулась плеча золотоволосого.
Обычно, если я кого-то трогаю, он или спрашивает, что мне нужно, или жмурится от удовольствия, или кричит: "Отстань!". Зависит от того, как трогать (правда, глубокая мысль?). А вот реакцию в виде шараханья от меня точно от привидения что-то не припоминаю.
Юноша содрогнулся всем телом, отпрянул. И только потом посмотрел в мою сторону. У него вырвался вздох и пара очень-очень тихих слов. Хм, может, правда не стоило его беспокоить? Я пожала плечами и попыталась обезоруживающе улыбнуться. Поёрзала на соломе - ничего так, удобненько - устроилась и уставилась на золотоволосого: вроде как "я готова к переговорам и вся внимание". Юноша в ответ абсолютно точно повторил мой взгляд и, чуть погодя, добавил несколько слов - громче и отчётливее:
- Qu'est si aveni?
Я нахмурилась. "Кес"... чего?
- Est-toue enferme?
"Э-ту"... Эту, эту, эту... что-то мне это напоминает. Ой, что-то мне это напоминает...
Поймав мой взгляд, юноша вздохнул и, кивнув на кровать, добавил:
- Dormi un pou.
И вот тут настала моя очередь шарахаться.
Я узнала слова. Почти все, и... мамочки, я их узнала!
Для верности я их даже повторила - с тем самым проносом, на который потратила целый семестр, цистерну воды и три зеркальца. Боже мой, как мне это г'аси'ованное "р" не давалось! Как вспомню - вздрогну, честное слово.
Теперь уже на меня уставились, как на чудо света. И выдали та-а-акую тираду... Я сходу, чувствуя себя попугаем, повторила половину.
Мгновение мы молча пялились друг на друга - я не выдержала первой. Старательно выговаривая звуки (где этот чёртов автоматизм в речи, когда уже придёт?), попыталась спросить:
- Qui es tu? - Кто ты?
"Как тебя зовут?" могло не прокатить, сложнее, а так...
Теперь повторил он, по-своему: "Ki es toue?" Наклонил голову, с интересом и удивлением глянул на меня.
Я указала на грудь и ответила:
- Катя... э-э-э, - пауза, - Катерина.
Если я права, то сейчас он скажет...
И он сказал, указывая на меня:
- Catherine?
Ну что ж, теперь я точно знаю, что брежу. "Катрин" - так зовут меня на занятиях французского. И этот странный, поющий язык очень, очень похож на тот французский (смесь латыни), который мы учили на уроках истории языка.
Господи, неужели в универе мне его не хватило? За что здесь-то?! Я же не знаю его ничерта. Я же в прошлом семестре дифзачёт еле-еле сдала, и то с пересдачей!
Жизнь ужасна и несправедлива.
Я повторила вопрос и указала на юношу. Тот слабо улыбнулся и чётко произнёс:
- иdouard.
В таком антураже имя даже не удивило.
- EnchantИ, - "приятно познакомиться", - машинально отозвалась я, чувствуя, как с непривычки начинает неметь "нижнее нёбо".
Юноша... Эдвард мгновение смотрел на меня - потом расхохотался, громко и беззаботно.
Хм. Я что-то не то сказала?
***
Вот так потихонечку я и начала учить язык. Очень потихонечку, потому как большинство знакомых французских слов здесь мистическим образом изменилось, превратившись чёрт знает во что. Зато всегда срабатывали немногие слова и выражения, с трудом зазубренные для дифа по истории языка.
И латынь, которая у нас полгода на первом курсе и я её ни черта, ну вот совсем уже не помню.
Знала бы - вызубрила весь учебник заранее.
Да и грамматические конструкции тут просто рок-н-ролл отплясывали. Времена такое творили - мамочки! От порядка слов я за голову хваталась - говори, что называется, как хочешь, никаких правил. Я говорила, и меня не понимали. Мы полвечера с Эдом проболтали, пока он всё на пальцах объяснял (а вы пытались учить язык на пальцах?). Заодно я слова зубрила. Латинские. А ещё у меня акцент прорезался, потому что здесь было меньше носовых гласных - ура, и почему-то межзубные согласные, и нет таких смягчений... В общем, я банально не узнавала произнесённые, особенно быстро, слова, хотя наверняка бы поняла и значение, если бы увидела написанными. Или не поняла?
Но, честно говоря, это был самый интересный урок языка, который мне когда-либо давали.
Наутро меня снова свалила простуда, и ещё дня три пришлось проваляться в постели. Я молчу про ссадины, шишки и ушибы, которые раздулись, воспалились и изрядно меня мучали.
Странные девицы - по одной, по две или скопом - пытались зайти "в гости" ещё несколько раз, так что я заметила: Эдвард стал запирать дверь. На вопрос: "А это вообще кто?" юноша ответил что-то невразумительное и объяснять, как обычно делал, не стал.
Может, я просто не так спросила? Наверняка.
Язык, хоть и улучшался за эти дни, но всё же не семимильными шагами.
Разговаривать мы с Эдом могли в основном по ночам. Днём и вечером он вечно куда-то исчезал. Куда - тоже пока оставалось секретом.
Я скучала, в одиночестве катаясь по широченной кровати, повторяла слова и фразы, стараясь освежить в голове ну хоть что-нибудь.
Из странного - колокола тут, кажется, звонили постоянно. Ну, почти постоянно - очень часто. Они как-то отмеряют время, что ли, но я с ним ещё не разобралась. И сделала мысленно заметку - спросить у Эда.
А из страшного - в сене были насекомые. Я их видела. А ещё там были мыши. Их я тоже видела. Нет, я мышей не боюсь (в отличие от насекомых). Но есть что-то неправильное в бегающих туда-сюда по комнате мышах. А ещё я пару раз слышала, как они копошатся где-то под кроватью. Было очень страшно.
Кстати о кровати. Ночными рубашками и пижамами здесь, похоже, не пользовались, а в кроватях спали не в одиночку. По крайней мере, Эд без зазрения совести улёгся рядом со мной утром, после той ночи у камина, и безумно удивился, получив подушкой по лбу.
Моего французского (или как этот язык у них называется?) не хватило ни его понять, ни самой объяснить, что, собственно, меня не устраивает. Жесты оказались бессильны. В итоге Эд, приняв это за... хм... забавную странность, принёс откуда-то второе одеяло и преспокойно устроился на другой стороне (учитывая размер кровати - на другой стороне комнаты). Правда, в одежде, хотя здесь это, похоже, не принято.
Всё это не помешало мне проснуться где-то в районе полудня, обнимая его плечи и прижимаясь грудью к спине.
Опять же Эд нисколько не удивился. Пробормотав, что-то про "холод с улицы", он оставил краснеющую меня дожидаться завтрака.
А ещё Эдвард не знал слов "ложка" и "вилка". Заинтересовавшись моими сумбурными объяснениями, принёс порядком исписанную бумагу и... (чёрт, каменный век какой-то!) перо с чернильницей. Попросил нарисовать.
Я и перо оказались несовместимы, и наше жалкое сотрудничество в результате выдало только проколотую в нескольких местах бумагу да пару клякс.
Эд с интересом смотрел на мои попытки совладать с "доисторической ручкой" и сначала молчал. Потом осторожно спросил, умею ли я писать. Я обиделась, сказав, что, естественно, умею, только не этим.
Надо ли говорить, что рассказ о ручке или хотя бы карандаше не прокатил. Хотя я в доказательство устроила "наскальную" живопись угольком на стене. Вывела своё имя по-французски. Эд, склонив голову, постоял, посмотрел. И, забрав у меня уголь, исправил две буквы, а одну добавил.
Так стыдно мне не было даже на пересдаче.
***
Спустя три дня мне полегчало: горло успокоилось, кашель больше не мучал и даже многочисленные синяки и ссадины перестали отзываться ноющей болью - но, конечно, выглядели всё ещё неаппетитно. Посовещавшись с Эдом, мы решили, что пора бы мне вставать.
В честь этого Эдвард принёс мне охапку одежды. Те самые разноцветные капустные костюмы. Разложил на кровати и, оценив мою перекошенную физиономию, предложил помочь.
Проблема усугублялась тем, что я абсолютно не понимала назначения все этих платьев - штуки три, между прочим - и не хотела отказываться от одеяла, в которое куталась в присутствии Эда.
На первых порах ограничились устными объяснениями. Спокойный, как удав, Эд разобрал платья, разложил их в рядок и, указывая на каждое, сосчитал: "Первое, второе, третье...". Потом покорно отвернулся.
На белом и тонком возникли некоторые проблемы - но! - я его натянула. Напоминало оно сорочку, только присборенную, с рукавами, воротничками и манжетами.
Я крутила в руках нечто широкое и тряпкоподобное, но жёсткое, когда Эд (наверное, не выдержав), обернулся. Посмотрел на меня с тряпкой, улыбнулся. И в следующую минуту уже оборачивал тряпку вокруг моей груди и талии, сноровисто шнуруя. Я обалдело втянула животик, сзади Эд затянул - получилось что-то вроде корсета.
Какая жалость, что здесь нет зеркала!
Следующим шло платье, украшенное вышивкой, с подолом до середины икры. Что-то вроде туники только с широкой лентой-поясом и широкой же горловиной, в которую вытащились воротнички из "сорочки".
- Симпатичное платье, - озвучила я, поправляя юбку и рассматривая вышивку на рукавах.
- Блио, - улыбнулся Эд, указав на моё платье и на...хм... его. (У Эдварда - короче, темнее и без ленты. Вот и всё отличие).
Блио, так блио.
А вот дальше шли... хм... чулки. С подвязками. Нет, не ажурными. И не капроновыми. Вообще, бред какой-то - не то чулки, не то панталончики. Эд обозвал их шоссами. Гадость.
Ну хоть туфли оказались привычными. Только каблук маленький. Зато удобный!
Порывшись в сундуке, Эд извлёк гребень и золотой (или золотистый?) обруч. Усадил меня на кровать и спокойно, ни слова не говоря, принялся расчёсывать мне волосы.
Я удивлялась минуту, потом не выдержала и спросила, зачем он здесь-то помогает. Не прерываясь, Эд усмехнулся, осторожно приглаживая мне чёлку. И сказал что-то вроде:
- Если уж ты с одеждой не справилась...
Я проглотила язвительную реплику, чувствуя, как его пальцы осторожно перебирают мои пряди. Несмотря на комизм ситуации это оказалось безумно приятно. Особенно когда Эдвард вдруг задержал локон в руке.
Я обернулась, когда пауза затянулась - осторожно, чтобы он не сжал ладонь и не дёрнул.
Медленно, как-то до странности медленно, Эдвард поднял голову. Наши взгляды встретились - на мгновение.
Я вздрогнула, чувствуя странную лёгкость - почему-то в животе. Эти... как их... бабочки?
По губам Эда скользнула и исчезла улыбка.
- У тебя красивые волосы, - вернувшись к расчёсыванию, буднично произнёс он. - Ты знаешь? Только очень короткие.
Я моргнула, ошалело глядя на мягко скользящий по прядям гребень.
Это что сейчас, комплимент случился?
- И очень странные руки. Мягкие и..., - дальше я не поняла. И потому на всякий случай промолчала.
Закончив, Эдвард выдал мне перчатки - алые, под цвет платья... тьфу ты, блио. И красивые - тоже с вышивкой.
Я встала, пытаясь привыкнуть к новому образу. Покружилась по комнате. Эх, мне безумно, дико нужно зеркало! Можно сказать, смертельно. И фотоаппарат. Когда ещё в таком маскараде поучаствую?
А вообще удобно. Жаль, что вместо нижнего белья тут какие-то - прости господи! - панталончики, а корсет (и то доисторический) заменяет бюстгальтер. Но, в общем... Неплохо. Особенно туфли. Чувствую себя почти принцессой!
Я повернулась к "принцу" и замерла.
Эдвард всё ещё сидел на кровати и во все глаза смотрел на меня... Да ещё и с таким выражением, что в пору вешаться. Будто вместо красивого пла... блио (ага! выучила!) я облачилась в чёрный балахон с капюшоном и стою тут, потрясая серпом... э-э-э... косой, то есть.
- Эдвард? Со мной что-то не так?
Он вздрогнул, и тут же потрясённо-тоскливое выражение исчезло, сменившись вежливой улыбкой.
- Ты отлично выглядишь.
Я усмехнулась, проводя рукой по волосам, некстати вспоминая, как он меня расчёсывал.
В комнате на минуту повисла неудобная тишина.
- Ты давно не была на улице, Катрин? - с видом человека, который думает совершенно о другом, произнёс Эд. - Хочешь прогуляться?