– Бабуленька экспертизная, не откажись принять окорочок копчёный за упокой души раба божьего участкового!
Мне в ноги рухнуло что-то тяжёлое. То есть окорочок отнюдь не куриный. Скорее какой-то свинье крупно не поздоровилось.
– Спасибо на добром слове, – со слезой в голосе отозвалась Яга. – Ужо я-то небось той доброты вовек не забуду. Бог даст, сочтёмся…
После этой многозначительной фразы повисло кратковременное молчание. Минуты на полторы, не больше. Как раз чтобы все значимо осознали, кто заменит меня, «усопшего», на посту сыскного воеводы. Ну не Митька же?!
И вот тогда началось…
– А вот от нас прими ситцу василькового, весёленького, за упокой!
– И от нашей лавки гвоздей полпуда малых да подкову чугунную, подарочную, на стену! Тащи подкову, парни, мне одному не поднять…
– Требуха, требуха свежая, возьми, бабушка, не прогневайся! Небось уважал покойный требуху-то… А нет, так собакам скормите!
– Медку царского, хоть напёрсточек отведайте! Чтоб и участковому за гробовой доской жизня такой же сладкой показалася, на все сорок два градуса-а!
В общем, не буду никого утомлять, но, когда перегруженная телега кое-как доволочилась до царского двора, лично я уже едва дышал под подарками. Митя ещё с полпути слез, передал поводья бабке и помогал нашей кобыле, толкая телегу сзади. Сама лошадь уже не справлялась…
Бабка, «пригубившая» по пути хмельной мёд, пиво, квас, настойку на берёзовых бруньках, самогонку и всего того, что у нас тут наливают под «ну, земля ему пухом!», очень нетвёрдо держалась на ногах. Тем более что левая, «костяная», у неё вечно ныла к непогоде. Я высвободил себе дырку в соломе, свистом подзывая нашу бессменную главу экспертного отдела, но Яга даже не подошла.
– Погоди, Никитушк…ка, не до тебя щас, сокол яс…ный. Ох и мутит же меня, грешн…ную…
– Митька-а! Вытащи меня, – переключился я, но и тут облом.
– Ни-ки-та… Ива-но-вич… Уф! Дайте ж хоть дух… перевести… Я, ка-жи-сь… спину потянул… мама-а… – Мой младший сотрудник рухнул мачтовой сосной у переднего колеса телеги. К рыжей кобыле обращаться тоже смысла не имело, бедняжка и так едва держалась на ногах.
А тут ещё чёрт принёс дьяка. Поверьте, его всегда черти носят, а не кто другой. Груздев Филимон Митрофанович – тощий, скандальный думский подпевала, вернейший и преданнейший враг всего нашего отделения.
– Это чёй-то, а? Это ктой-то тута на ногах не стоит, лыка не вяжет? А-а, да ить энто опергруппа безбожная зенки бесстыжие залила да и на царский двор за опохмелкой сунулась…
Ответом послужил хоровой стон Митьки, Яги, кобылы и меня, которому проклятая чугунная подкова окончательно отдавила ногу. По счастью, на мой голос дьяк внимания не обратил, ибо резко опомнился.
– А вот энто что, во телеге? Нешто совесть у милиции проснулась и вы в первый раз к царю-батюшке с подарками заявились? Вот за то хвалю, вот энто правильно! Однако же тут каждый подарок описи требует, взвешивания и оценки. Подайте тележеньку вон туда, за забор, от стрелецких глаз подальше, там и поделимся… тьфу ты, дела наши грешные, то исть взвесимся!
– Митя, – тихо попросила Яга, – ты вон ту подковку передай Филимону Митрофановичу, пущай взвесит…
Шум, богатырский взмах, хруст костей, падение тела – и, как я понимаю, хитрозадый дьяк лежит в пыли, с двухпудовым чугунным изделием на воробьиной груди, смешно дёргая лапками.
– Пропустить ко мне родную опергруппу! – громогласно приказал Горох откуда-то сверху. – А ты, добрый молодец милицейский, сенца с собой захвати. Да поболее!
Столь странному приказу Гороха никто особенно не удивился, государь у нас известен своими закидонами. Все привыкли, никто не дёргается, да и смысл? Ну, бывает, на каторгу пошлёт, – конечно, как без этого? Однако голов по праздникам не рубят, и ни одной виселицы я за всю свою службу не видел. Да и не то чтоб царь у нас слишком добренький был, а просто после того, как он догадался ввести милицейскую службу по охране закона и правопорядка, многое изменилось в положительную сторону. Не идеал, идеальных государственных систем вообще в природе не бывает, но власть хотя бы стала с нами советоваться и прислушиваться.
«Не сразу, не всё, не всегда, но в целом прогресс есть – теперь без милиции в Лукошкине ничего не решается. Ни суда, ни делопроизводства, ни казней! Это, несомненно, плюс», – думал я, пока Митя на руках нёс копну сена с моей светлостью в государевы апартаменты. Яга торопливо семенила следом.
Царские стрельцы демонстративно закатывали глаза. Хоть мы с ними никак не пересекаемся (куда уж нам, простой милиции, до их благородий?!), но в целом парни относились ко мне вполне лояльно. Сколько себя помню, ни разу не было случая, чтоб наши стрельцы с царскими схлестнулись, тьфу-тьфу, не сглазить. Вроде как два разных ведомства, но от служебных недоразумений удерживаемся покуда…
– Жив? – Горох пропустил нашу троицу в свои покои и самолично выкопал меня из сена. – Жив, хороняка! Ох и напугал ты меня, Никита Иванович… Ещё раз попробуешь так помереть, я ж за тобой следом от сердечного приступа в ящик сыграю!
Государь от всей души обнял меня, троекратно, по-русски, расцеловав в обе щеки, и осторожно усадил на лавку.
– Может, попотчевать чем? Пряники есть, тульские медовые печатные, хошь рыбкой, а хошь котиком! Наливка малиновая, полезная, а ежели нервы винтом, так и на боярышнике пара стопочек сыщется…
– Мне пряник! – первым поднял руку доверчивый Митяй и в ту же минуту был безапелляционно выдворен за дверь. Бдить на всякий случай! Но, разумеется, с пряником! Царь у нас умный, знает, как любое наказание превратить в поощрение…
– Ты уж не серчай, Никита Иванович, а только разговор у нас серьёзный будет. Не для твоего балабола ушей.
– Может, и мне выйтить? – скромненько потупила очи Баба-яга.
– Да как же мы без вас-то, бабушка?! – в непритворном ужасе всплеснул руками Горох. – Тут ить дело тонкое, семейное, души нежной девичьей касаемое. Без вашего женского пригляду в такой ситуации никак нельзя!
– Давайте уж по существу, гражданин царь, – тихо, но твёрдо потребовал я. – В чём, собственно, суть вопроса?
– Рассказываю как на духу, – честно перекрестился Горох. – Сестра у меня есть двоюродная, до зрелых лет в нарофоминском монастыре проживавшая, а ныне…
Далее пущу дело по короткому милицейскому протоколу, потому что если всё воспроизводить дословно, прямым текстом, как нам царь-батюшка рассказывал, то никакой бумаги не хватит. Короче, перехожу к сжатой и выверенной информации.
Дочь двоюродной сестры мамы нашего Гороха (то есть ему-то она уже троюродная сестра получается), милейшая девица Марьянка, после смерти родителей до осознания себя в совершеннолетнем возрасте воспитывалась в монастыре. Попала туда ещё совсем крохой, лет пяти, и по причине большущих глаз и длиннющих ресниц сразу угодила под личную опеку матери настоятельницы. А та хоть и держала весь монастырь в ежовых рукавицах за… эти самые (тьфу, о чём это я?!), в общем, сама матушка молодость провела бурную и в келье сохранила немало французских романов. Да-да, тех самых, о любви, естественно! Всякие там, знаете ли, рыцари короля Артура, Лоэнгрины, Роланды с разбитыми рогами… или одним рогом?
Ну, суть не в этом, а в том, что малолетняя мартышка царской крови уже к девяти годам свободно говорила, читала и писала на трёх европейских языках! Соответственно, когда государю пришло письмишко, что девушка созрела, то он, не задумываясь, вызвал её в столицу, изображая доброго старшего брата. Причём, зная нашего Гороха, я охотно поверю, что он был искренен и от всей души желал дальней сестрице счастья в личной жизни. Просто бедняга никак не ожидал, что взгляды на это «счастье» у них настолько разные. Ну приблизительно как Сочи и Нижневартовск, как-то так…
Мадемуазель Марьяна (именно мадемуазель, ибо образ традиционно русской девицы для неё уже не прокатывал) честно обозначила все свои взгляды на грядущее замужество в первый же день приезда. И мать моя юриспруденция, если они не были запредельно нереальными…
– Требует с каждого знания шести иностранных языков! – явно нервничая, загибал пальцы царь. – Обширное королевство с работящим и любящим народом, выходом к морю, золотой горой, серебряной или медной. Никаких родственников, но благородное, желательно волшебное, происхождение! Да и чтоб белый конь был, а сам рыцарь – золотоволос, учтив, начитан и чтоб своего же коня одной рукой поднимал! Не, ну она просто издевается, да?!
– Угу, – не сговариваясь, поддакнули мы с Ягой, поскольку именно так оно и было.
– А я ить, честно говоря, думал тебя, Никита Иванович, до неё пристроить. Был бы ты государев зять, ни одна дума боярская на тебя б хвост пушить не посмела. Да вдруг ты отравился не вовремя…
– По-моему, так очень даже вовремя, – пробормотал я, стуча себя кулаком в грудь.
Перспектива иметь рядом столь начитанную и, главное, требовательную супругу венценосных кровей не прельщала ни на миллиметр. Ну его, институт брака, к лешему, мне пока и так не очень хорошо, мутит, как котёнка. Куда уж и дальше ещё самому себе жизнь портить…
– Э-э, прошу прощения, ваше величество, но тогда мне неясно, зачем мы вам тут вообще понадобились? Милиция насильно никого замуж не выдаёт и психологической консультацией по матримониальным вопросам не занимается. Это ж не уголовщина какая-нибудь…
– Да тут, понимаешь, с какого боку посмотреть, – вновь грустно вздохнул царь. – Тут, вишь, у нас ещё и женишки вдруг объявились.
– Ну так и слава богу! Выдавайте девицу.
– Так-то оно так, я не против, да ведь за ней полцарства отпиливать придётся, а энто уже серьёзная геополитика.
Я хотел было хихикнуть, но, подумав, захлопнул рот. О таком перспективном развитии событий меня почему-то не предупреждали. Хотя по идее почти во всех сказках в приданое царевне отдаётся полцарства, но я, честно говоря, почему-то думал, что это чисто литературное выражение. Однако вот она, прямо тут, патовая ситуация, потому что из-за брачных женских капризов резать целую страну по живому никак нельзя! Но надо…
– Хорошо, давайте по порядку. Кто у нас женихи?
Оказалось, что претендентов на данный момент всего трое. Классика, конечно, лично я почему-то думал, что их будет куда больше. Ну там хотя бы штук десять – пятнадцать. Оказалось всё и проще, и сложнее: перед тем как просить руки царевны, требуется предоставить ряд определённых документов и соблюсти кучу обязательных условий.
Во-первых, титул претендента никак не ниже чем принц, царевич, королевич. Во-вторых, возраст не моложе шести и не старше восьмидесяти. Люфт приличный, однако тут же вклинивалось обязательное требование по знанию русского языка. Не экзамен по правописанию, но всё-таки на бытовом разговорном уровне знать должен. Да, плюс ещё серьёзные требования религиозного характера. Жениху было бы желательно иметь православную веру либо католическую, в самом крайнем случае мусульманское вероисповедание, но уж никак не индуизм, буддизм или, ещё того хлеще, иудаизм! Ну и ещё желательно, чтобы свадьба была не односторонним актом передачи юной девы из одного государства в другое, а ещё и неким политическим актом, с далеко идущими добрососедскими отношениями, совместными военными действиями и серьёзными льготами в торговле…
– Первый претендент с Таллинауса, младший сынок ихнего королька Клауса. В рифму сказал, да? Фон Паулюсус вроде. Весь из себя европейский рыцарь в дедовских латах. Второй только-только с гор спустился, грузинский царевич Сосо Павлиношвили, с кинжалом до колен. А третий – средний сын Бухатур-хана из Крымских степей, молодой Бельдым-бек, – торопливо пояснял Горох. – Их всех на постоялом дворе поселили, чтоб у терема царского лишнее время не тёрлись. Ну и с моих гневливых глаз, от греха подалее…
– Понял. – Я быстренько сделал очередную пометку в блокнот. – И всё равно получается, что вопрос выдачи замуж вашей милой сестры относится скорее к ведомству боярской думы, но уж никак не к милиции. Состава преступления нет.
– Щас будет! – Горячий Горох резво вскочил со скамьи и бросился к дверям. – Марьянку сюда! Сей же час поставить предо мной сестру мою двоюродно любимую!
Я поднял на него недоумевающий взгляд. Бабка тоже мало что поняла…
– Вот щас она при вас про свои пожелания к женитьбе петь начнёт, а я её прибью, ибо нервы не железные, и вот те на состав преступления!
Мы с Ягой попробовали было протестовать, но государь, как говорится, уже закусил удила и пёр на танки грудью в рваной тельняшке и с нездоровым блеском в глазах. Вот благодаря такой породе русских людей мы и победили Гитлера…
– По рюмочке наливки не желаете ли, покуда ждём?
– Мы на работе.
– А ежели сам царь угощает? – привычно выгнул бровь соболиную Горох, но на нас оно давно не действовало. Да и ждать, честно говоря, пришлось недолго.
С чего-то жутко вежливый Митя, предварительно постучав, распахнул дверь, впустив в горницу рыжеволосую копию классической Настеньки из «Морозко». Царевна Марьяна, чинно шурша подолами, поклонилась сначала царю, потом Бабе-яге, потом мне, а моего младшего сотрудника опять вытолкали за дверь. Пряник со стола он успел цапнуть сам и без спросу. Мы же лицом к лицу встали с новой проблемой нашего государя…
– Здравствуйте. Садитесь. Представьтесь, пожалуйста, – буднично попросил я.
Царевна даже не повернула в мою сторону чуть вздёрнутый носик, полностью игнорируя вопрос. И почему мне кажется, что всё это уже где-то было…
– Отвечать, когда тебя сам участковый спрашивает! – рявкнул Горох, хлопая по столу ладонью.
От неожиданности подпрыгнули все, даже стрельцы за дверями. Но не царевна!
– И как же мне представиться? – холодно уточнила она. – Нешто я уже преступница какая или грех за мной смертный, что меня без суда да следствия в Сибирь на каторгу шлют?!
– Марьянка, не начинай…
– Нешто я не царского роду, что простой холоп в погонах, без чину, без звания, без роду-племени, мне допрос чинит? И ладно б ещё был красавец писаный, что ты мне на его счёт намёки всякие делал. Кому угодно готов сестрицу с рук сбыть…
– Марьянка, уймись, богом прошу… – скрипнув зубом, во второй раз попытался влезть Горох, но я остановил его.
Знаете, таких экзальтированных девиц мне в Москве столько насмотреться пришлось, что уже ничем не удивишь. Будут орать, ныть, оскорблять, цепляться к мелочам, требовать семейного адвоката, грозить звонками папе, рвать на себе колготки, пытаться курить в отделении, материться, плакать, угрожать, но на самом деле – пшик… Пустышка беспомощная и закомплексованная.
– Гражданка Марьяна…
– Рюриковна, – подсказал царь.
– Рюриковна, – с нажимом записал я. – Пожалуйста, сядьте. Никто ни в чём вас не обвиняет. Ни на какую каторгу вы не пойдёте, не надо портить людям законный отдых в Сибири. Мы просто хотели поговорить о вашем предстоящем замужестве. И поскольку…
– А-а-а-а-а-а!!! – Без малейшего предупреждения и хоть какой-нибудь логики царевна запрокинула голову в кокошнике и ударилась в неконтролируемый слезоразлив.
– Начинаются дни золотые-е… – дружно вздохнули мы.
Царь ещё раз молча подмигнул в сторону заветного шкафчика, я подумал и согласился. Моя домохозяйка отрицательно покачала головой, честно терпела минут пять, а потом встала и закатила девице такую оплеуху, что та едва удержалась на ногах! Каких усилий стоило нам с царём не зааплодировать, кто бы знал…
– У? – спросила девица Марьяна, мгновенно прекращая рёв.
– Угу, – дополнила бабка. – Ты чего орёшь-то как оглашенная?
– Замуж хочу.
– Дура, – чётко определила Яга. – Ты на меня глянь, я по жизни стольким мужикам головы крутила, что со счёту сбилась. Но замуж свободу свою девичью никогда не продавала. Так что давай, девка, не мути, говори правду! А не то…
– Заарестуете, что ли? – недоверчиво шмыгнула носом царевна.
– Факт, и к гадалке не ходи!
Марьянка исподлобья глянула на нас с царём, подумала и со вздохом перешла к конструктивному диалогу. Детально пересказывать всё, о чём они там с Бабой-ягой болтали, у меня ни сил, ни терпения не хватит. А вы сами пробовали хоть когда-нибудь законспектировать разговор вашей тёщи из деревни с курящей девушкой из соседнего подъезда? Это ж одних выяснений отношений на полтора часа, если без драки. Вот и мы с государем не вмешивались…