На миг я онемела. Могу ли я просить ее никому больше об этом не рассказывать? Или мне рассердиться за то, что она подслушивала? Ни единой толковой мысли не приходило в голову, но одно я знала точно: нельзя принять ее помощь, это слишком рискованно. Я и сказать ничего не успела, а она спрятала руки под шаль и покачала головой.
– Забудь… – Иззи выглядела такой одинокой – какой она и была долгие годы, целую жизнь. – Это глупая идея. Прости.
– Не глупая, – сказала я. – Просто опасная. Я не хочу, чтобы ты пострадала. Если Комендант об этом узнает, она убьет нас обеих.
– Может, это и лучше, чем жить вот так. По крайней мере, я умру, сделав что-то полезное.
– Я не могу этого допустить, Иззи. – Мой отказ ранил ее, и я чувствовала себя из-за этого просто ужасно. Но я не настолько отчаялась, чтобы подвергнуть ее жизнь риску. – Прости.
– Ты права, – она вернулась в свою скорлупку. – Не обращай внимания. Просто… забудь.
Я приняла правильное решение. Я знала это. Но так больно было видеть, когда она уходила, одинокая и несчастная, и сама мысль, что плохо ей из-за меня, заставляла страдать еще больше.
Я попросила Кухарку, чтобы она почаще отправляла меня со всякими поручениями, чтобы бывать на рынке каждый день, но встретить никого из Ополчения никак не удавалось.
Пока наконец на третий день после подслушанного разговора, пробираясь через толпу перед курьерской конторой, я почувствовала, как на мое запястье легла рука. Я инстинктивно оттолкнула локтем наглеца, который решил, что может хватать меня, но меня тут же поймали и за вторую руку.
– Лайя, – пробормотал в самое ухо тихий голос. Голос Кинана.
Я затрепетала от знакомого запаха. Кинан выпустил мою руку, но тут же крепко обнял за талию. В первый миг захотелось вырваться, сказать, чтобы он не смел меня касаться, но в то же время я почувствовала, как по позвоночнику прокатился приятный озноб.
– Не оборачивайся, – сказал он. – Комендант послала за тобой хвост. Он пытается продраться сквозь толпу. Мы не можем рисковать и встречаться сейчас. У тебя есть что-нибудь?
Я подняла письмо Коменданта к лицу и начала им обмахиваться, чтобы прикрыть губы, пока говорю.
– Есть. – Меня потряхивало от возбуждения, но я чувствовала напряжение Кинана.
Я повернулась посмотреть на него, и он предупреждающе сжал руку. Однако я успела увидеть мрачное выражение его лица. Мой восторг тотчас угас. Что-то не так.
– С Дарином все в порядке? – прошептала я. – Он…
Я не могла вымолвить ни слова. Страх сковал меня, и я замолчала.
– Он в камере смертников в Серре, в Центральной Тюрьме, – Кинан говорил мягко, таким же тоном Поуп сообщал пациентам плохие новости. – Его должны казнить.
Весь воздух вышел из легких. Я перестала слышать, что кричал клерк, не замечала, как меня толкали чьи-то руки, не чувствовала запаха пота в толпе.
Казнят. Убьют. Умертвят. Дарина не станет.
– У нас еще есть время, – к моему удивлению, голос Кинана звучал искренне.
«Мои родители тоже мертвы, – сказал он, когда я видела его в последний раз. – А точнее, вся моя семья». Он понимал, что значит для меня казнь Дарина. Возможно, он – единственный, кто понимал.
– Его должны казнить после того, как провозгласят нового Императора. Возможно, это случится не так скоро.
Вовсе нет, подумала я.
«Через две недели, – сказал человек-тень, – у вас будет новый Император». У моего брата нет времени. У него всего две недели. Я должна была сказать об этом Кинану, но, повернувшись, увидела легионера, который стоял у входа в курьерскую контору и наблюдал за мной. Хвост.
– Мэйзена не будет завтра в городе, – Кинан наклонился, будто поднимал что-то с земли.
Буквально кожей чувствуя шпиона Коменданта, я продолжала смотреть прямо перед собой.
– Но послезавтра, если сможешь выбраться и сбросить хвост…
– Нет, – пробормотала я, снова обмахиваясь письмом. – Сегодня вечером. Я еще раз выйду. Ночью, когда она уснет. Она не выходит из комнаты до рассвета. Я выберусь и найду тебя.
– Ночью будет слишком много патрулей. Лунный Фестиваль…
– Патрули будут выискивать группы ополченцев, – возразила я. – Они не заметят одну рабыню. Пожалуйста, Кинан. Мне надо поговорить с Мэйзеном. У меня есть важные сведения. Если я передам их, он сможет скорей вызволить Дарина.
– Хорошо, – Кинан ненароком взглянул на легионера. – Приходи на фестиваль. Я тебя там найду.
В следующую секунду он исчез. Я отнесла письмо в курьерскую контору, заплатила по счету и через несколько секунд вышла на улицу, глядя на людей, снующих по рынку.
Будет ли достаточно тех сведений, которые у меня есть, чтобы спасти брата? Чтобы убедить Мэйзена вызволить Дарина прямо сейчас, а не позже?
Так и будет, решила я. Так должно быть. Я зашла так далеко не для того, чтобы видеть, как мой брат погибнет. Сегодня вечером я должна убедить Мэйзена освободить брата. Я пообещаю ему остаться рабыней, пока он не получит всю информацию, какую захочет. Пообещаю вступить в Ополчение. Я сделаю все, что потребуется. Но прежде всего надо подумать, как я смогу выбраться из Блэклифа ночью.
24: Элиас
Пение – это река, что, извиваясь, струилась сквозь мои сны, пронизанные болью, спокойно и сладко. Она вызывала воспоминания о жизни, почти позабытой, жизни до Блэклифа. Убранный шелком караван медленно пересекал пустыню кочевников. Мои приятели мчались к оазису, их смех звенел колокольчиками. Мы гуляли с мамой Рилой в тени пальм. Ее голос звучал ровно, словно гул жизни в окружавшей нас пустыне.
Но когда пение прекратилось, сны растаяли и я погрузился в ночной кошмар, в черную яму боли. Боль преследовала меня неотступно, как мстительный брат-близнец. В надвигающейся тьме открылась дверь, и чья-то рука схватила меня сзади, пытаясь вытянуть.
Затем я снова услышал пение, и оно было словно нить, ведущая к жизни в бесконечной темноте, я дотянулся до нее и сжал так крепко, как только мог.
Я пришел в себя, но голова кружилась так, будто я пролежал без сознания долгие годы. Я ожидал, что будет болеть каждая косточка, но руки-ноги двигались легко, и я сел.
На улице уже зажгли вечерние лампы. Я знал, что нахожусь в лазарете, потому что во всем Блэклифе только здесь стены выкрашены в белый цвет. В комнате не было ничего, кроме моей кровати, маленького столика и простого деревянного стула, на котором дремала Элен. Выглядела она ужасно, все ее лицо покрывали синяки и царапины.
– Элиас! – она тотчас открыла глаза, как только услышала, что я зашевелился. – Слава небесам! Ты пробыл без сознания два дня.
– Напомни мне, – прохрипел я. В горле пересохло, голова раскалывалась. Что-то случилось в скалах. Что-то странное…
Элен плеснула мне воды из кувшина, что стоял на столике.
– Во время Второго Испытания на нас напали ифриты, когда мы спускались со скалы.
– Один из них перетер веревку, – вспомнил я. – Но затем…
– Ты втолкнул меня в грот, но тебе не хватило ума удержаться самому, – Элен сверкнула на меня сердитым взглядом. Ее руки тряслись, когда она подала стакан воды. – Затем ты упал как свинцовое грузило. Ударился головой во время падения. Скорее всего, ты умер бы, но веревка между нами задержала тебя. Я пела во все горло, пока не исчез последний ифрит. Потом спустила тебя в пустыню и спрятала в маленькой пещере позади перекати-поля. На самом деле удобная маленькая крепость. Легко обороняться.
– Тебе пришлось сражаться? Снова?
– Пророки пытались убить нас еще четыре раза. Скорпионов я заметила сразу, но гадюка едва до тебя не добралась. После появились еще существа – маленькие злые твари, совсем не такие, как в историях. Убить их тоже оказалось довольно хлопотно – пришлось давить всех, как клопов. Хотя хуже всего были легионеры, – Элен побледнела, и усмешка в ее голосе угасла. – Они шли и шли. Я покончу с одним-двумя, а на их месте еще четверо. Они набрасывались на меня, но вход в пещеру был слишком узким.
– Скольких ты убила?
– Многих. Но тут или они нас, или мы их. Так что мне трудно чувствовать вину.
Они или мы. Я подумал о четырех солдатах, которых убил на лестнице. Полагаю, стоило возблагодарить судьбу, что мне не пришлось пополнить свой список жертв.
– На рассвете явилась Пророчица. Приказала легионерам отнести тебя в лазарет. Она сказала, что Маркус и Зак тоже ранены, и поскольку я – единственная, кто остался цел, то в этом Испытании победителем назвали меня. А еще она подарила мне это. – Элен оттянула ворот туники и показала мерцающую серебром облегающую рубашку.
– Почему ты сразу не сказала, что победила? – вздохнул я с облегчением. Я бы сломал что-нибудь, если бы победу одержал Маркус или Зак. – И они дали тебе… рубашку?
– Сделанную из живого металла, – пояснила Элен. – Ее сделали сами Пророки, как и наши маски. Она способна защитить от любых лезвий, по их словам, даже от мечей из серранской стали. Хорошая вещь. Кто знает, с чем нам придется столкнуться в следующий раз?
Я тряхнул головой. Призраки, ифриты, твари. Истории кочевников воплотились в жизнь. Я даже не представлял, что такое возможно.
– Пророки все не уймутся, да?
– А чего ты ждешь, Элиас? – тихо спросила Элен. – Они выбирают нового Императора. Это не пустяк. Тебе… нам надо доверять им.
Она вздохнула и торопливо заговорила.
– Когда я увидела, как ты упал, подумала, что ты умер. А мне столько всего нужно было сказать тебе! – Она неуверенно поднесла руку к моему лицу. Ее глаза смотрели робко и говорили со мной на незнакомом языке.
Не так уж он тебе и не знаком, Элиас. Лавиния Таналья смотрела с тем же выражением. И Серес Коран. Прямо перед тем, как ты их поцеловал.
Но сейчас это была Элен. И что? Ты хочешь проверить, на что это похоже? Ты знаешь, что хочешь. Как только я об этом подумал, испытал к самому себе отвращение. Элен не может стать легкомысленным приключением или девушкой на одну ночь. Она – мой самый верный друг и заслуживает лучшего.
– Элиас… – ее голос прошелестел тихо, как летний бриз. Она закусила губу. Нет. Не позволь ей. Я отвернулся, и она отдернула руки, будто от огня, ее щеки заалели.
– Элен…
– Не думай об этом. – Она пожала плечами, в ее голосе слышалась напускная легкость. – Думаю, я просто счастлива видеть тебя. В любом случае, ты так и не сказал, как твое самочувствие.
Я поразился, как быстро она переменилась, но испытал облегчение, что удалось избежать неловкого разговора. Поэтому я тоже притворился, что ничего не произошло.
– Голова болит. Плывет все. Я слышал… пение. Ты не знаешь..?
– Вероятно, тебе это снилось, – Элен, смущаясь, отвела глаза в сторону. И хотя я не полностью пришел в себя, но ясно видел – она что-то скрывает.
Двери распахнулись, и вошел лекарь, Элен подпрыгнула на стуле, явно обрадованная присутствию постороннего.
– А, Витуриус, – произнес тот. – Наконец очнулся.
Мне он никогда не нравился. Тощий напыщенный осел, который обожает рассуждать о своих методах лечения, пока пациенты корчатся от боли. Он склонился надо мной и снял повязку с ноги.
У меня отвисла челюсть. Я ожидал, что там будет кровоточащая рана, но обнаружил лишь заживший старый шрам. Он заныл, когда я коснулся его, но боли я не почувствовал.
– Южная припарка, – сказал врач, – моего собственного приготовления. Я применял ее много раз, но, признаюсь, с тобой я добился совершенной формулы.
Врач снял повязку с моей головы. Там не осталось и пятнышка крови. Тупая боль чувствовалась за ухом, и я нащупал там рубец. Если то, что рассказала Элен, – правда, эта рана должна была выбить меня из колеи на несколько недель. И тем не менее я исцелился всего за два дня. Просто чудо какое-то! Я посмотрел на лекаря. Слишком чудесно для этого самодовольного мешка с костями. Вряд ли этого его рук дело.
Элен, я заметил, намеренно отводила взгляд.
– Приходил ли Пророк? – спросил я лекаря.
– Пророк? Нет. Только я сам и ученики. И вот Аквилла, конечно, – он раздраженно взглянул на Элен. – Сидела тут и пела колыбельные при каждом удобном случае. – Он достал бутылку из кармана: – Сыворотка лапчатки от боли.
Сыворотка лапчатки. Слова пробудили во мне неясное воспоминание, но оно быстро ускользнуло.
– Твоя форма в шкафу, – сказал лекарь. – Ты свободен и можешь идти, хотя я не рекомендую напрягаться. Я предупредил Коменданта, что ты не сможешь тренироваться или заступить в дозор до завтра.
Как только врач вышел, я обратился к Элен.
– Ни одна припарка в мире не смогла бы вылечить такие раны. И сюда не приходили Пророки. Только ты.
– Раны, должно быть, оказались не так плохи, как ты думал.
– Элен, расскажи, как ты пела.
Она открыла рот, как будто хотела что-то сказать, затем стремительно ринулась к двери. К несчастью для нее, я этого и ожидал.
Я поймал Элен за руку. Ее глаза вспыхнули, и я видел, что она взвешивает свои возможности. Драться ли мне с ним? Стоит ли оно того? Я выжидал, и она смягчилась, высвободила пальцы из моих рук и снова села.
– Это началось в пещере. Ты все бился, как будто в судорогах. Когда я стала петь, чтобы отогнать ифритов, ты успокоился. Цвет лица стал лучше, рана на голове перестала кровоточить. Поэтому я… я продолжала петь, хоть и устала… и пела слабо, как будто у меня жар. – В ее глазах вдруг взметнулась паника. – Я не знаю, что это значит. Я никогда не пыталась призвать духов мертвых. Я не ведьма, Элиас. Клянусь…
– Я знаю, Эл.
Небеса, что бы моя мать сделала за это? Вызвала бы Черную Гвардию? В любом случае, ничего хорошего. Меченосцы верят, что сверхъестественную силу дают души мертвых и только Пророки могут обладать такими душами. Любой другой, наделенный хоть толикой такой силы, будет немедленно обвинен в колдовстве и приговорен к смерти.
Вечерние тени причудливо танцевали на лице Элен, и это напомнило мне, как Роуэн Голдгэйл вдохнул в нее свой странный свет.
– Мама Рила, бывало, рассказывала мне истории, – начал я осторожно, боясь напугать Элен. – Она рассказывала о людях с необычными способностями, которые обнаруживались у них после столкновения с чем-нибудь сверхъестественным. Некоторые обретали нечеловеческую силу, другие меняли погоду, третьи могли исцелять голосом.
– Невозможно. Только Пророки имеют истинную силу…
– Элен, мы сражались с рэйфами и ифритами две ночи назад. Кто может утверждать, что возможно, а что – нет? Может быть, ифрит, который коснулся тебя, пробудил в тебе что-то?
– Что-то странное. – Элен протянула мне форму. Я вызвал в ней еще большую неуверенность. – Нечеловеческое. Это что-то…
– Это что-то, возможно, спасло мне жизнь.
Эл схватила меня за плечи, ее тонкие пальцы впились в кожу.
– Обещай, что никому этого не расскажешь, Элиас. Пусть все думают, что лекарь творит чудеса. Пожалуйста. Я должна… понять это первой. Если Комендант узнает, она передаст Черной Гвардии… И они будут пытаться очистить тебя.
– Это наш секрет, – произнес я, и Элен немного успокоилась.
Когда мы вышли из лазарета, друзья встретили меня радостными криками. Фарис, Декс, Тристас, Деметриус, Леандр улюлюкали и хлопали по спине.
– Я знал, что ублюдкам не удастся обойти тебя…
– Прекрасный повод, чтобы отпраздновать. Давайте напьемся?
– Попридержите коней, – возразила Элен. – Дайте ему отдышаться.
Ее прервал бой барабанов. Всех новоиспеченных выпускников призывали немедленно явиться на тренировочное поле для боевых занятий. Сообщение повторилось, и все простонали, закатив глаза.
– Сделай нам одолжение, Элиас, – попросил Фарис. – Когда ты победишь и станешь великим повелителем, вызволи нас отсюда, ладно?
– Эй, – сказала Элен. – А что насчет меня? Что, если я выиграю?
– Если ты победишь, тогда доки позакрывают и нам уже никогда не повеселиться, – подмигнул мне Леандр.
– Смеешься, Леандр! Я бы не закрыла доки, – начала раздражаться Элен. – Только потому, что я не люблю бордели…