Кухарка умолкла. Я осознала, что, замерев, держу утюг на весу. Иззи открыла рот, забыв о полировке. Сверкнула молния, и порыв ветра ударил в окна и двери.
– Зачем мне нужно знать эту историю? – спросила я.
– Сама мне ответь, девочка.
Я глубоко вдохнула.
– Потому что это правда, да?
Кухарка криво улыбнулась.
– Ты видела ночного гостя Коменданта. Я поняла это.
Иззи уставилась на нас.
– Какого гостя?
– Он… он назвал себя Князь Тьмы, – пролепетала я. – Но этого не может быть…
– Он есть именно тот, кем себя назвал, – сказала Кухарка. – Книжники привыкли закрывать глаза на правду. Дескать, гули, рэйфы, джинны и прочие сущности – это всего лишь истории. Мифы кочевников. Сказки у костра… Такое высокомерие, – фыркнула она. – Такая надменность. Не допускай ту же ошибку, девочка. Раскрой глаза или закончишь так же, как твоя мать. Князь Тьмы был прямо перед ней, а она никогда об этом не узнала.
Я поставила утюг на стол.
– Что вы имеете в виду?
Кухарка заговорила тихо, будто боясь собственных слов:
– Он проник в Ополчение. Принял человеческое обличие и выступал как… как боец. – Она стиснула челюсти и фыркнула, затем продолжила дальше. – Тв… твоего от…отца… поймали. Князь Тьмы… по… помог. П… пр…предатель. Пере… перехитрил Джахана и… и сдал твоих родителей Керис… не… я…
– Кухарка? – Иззи подскочила к старой женщине, та держалась одной рукой за голову, другой оперлась о стену. – Кухарка!
– Прочь… – старуха толкнула Иззи в грудь, и та почти упала на пол. – Убирайся!
Иззи подняла руки, ее голос стал тихим, как будто она разговаривала с напуганным зверем.
– Все хорошо…
– Иди работай! – Кухарка выпрямилась. Спокойствие, что прежде было в ее глазах, исчезло, теперь в них плескалось нечто близкое к помешательству. – Оставьте меня!
Иззи спешно утащила меня из кухни.
– Она иногда становится такой, говоря о прошлом, – шепнула подруга, когда мы отошли подальше, чтобы нас не услышали.
– Как ее имя, Иззи?
– Она никогда не называла. Наверное, не хочет вспоминать его. Думаешь, это правда? То, что она сказала о Князе Тьмы? И о твоей матери?
– Не знаю. Зачем бы Князю Тьмы преследовать моих родителей? Что они ему сделали?
Но едва задав вопрос, я уже знала ответ. Если Князь Тьмы ненавидит книжников так сильно, как говорит Кухарка, то ничего удивительного, что он стремился уничтожить Львицу и ее лейтенанта. То, что они делали, было единственной надеждой для их народа.
Мы с Иззи вернулись к работе в полном молчании, размышляя о гулях, рэйфах и праведном огне. И еще я не могла перестать думать о Кухарке. Кто она? Насколько хорошо она знала моих родителей? Как могла женщина, которая устраивала для Ополчения взрывы, стать рабыней? Почему просто не взорвать Коменданта и не отправить ее в преисподнюю?
Внезапно на ум пришла мысль, отчего внутри все похолодело. А что, если Кухарка и была предателем? Всех, кого поймали вместе с моими родителями и кто мог бы знать предателя, убили. И еще Кухарка рассказывает мне о том времени такое, чего прежде я никогда не слышала. Как она могла это знать, если не была там? Но тогда почему она осталась рабом в доме Коменданта, если передала Керис самую крупную добычу?
– Может, кто-нибудь в Ополчении узнает, кто она, – сказала я Иззи тем вечером, войдя в спальню Коменданта с ведрами и тряпками. – Возможно, они помнят ее.
– Ты должна спросить своего рыжего ополченца, – поддержала Иззи. – Он выглядит знающим.
– Кинан? Может быть…
– Я знала это! – возликовала Иззи. – Он тебе нравится. Я вижу это по тому, как ты произнесла его имя. Кинан.
Она улыбнулась мне, и моя шея пошла красными пятнами.
– Он – красавчик, – добавила подруга. – И ты это заметила, как я поняла.
– На это нет времени. Моя голова занята другими мыслями.
– Перестань, – отмахнулась Иззи. – Ты – человек, Лайя. Тебе позволено влюбляться в парня. Даже если маски нас подавили. Даже я…
Мы обе замерли, когда внизу грохнула входная дверь. Задвижка открылась, и леденящий порыв ветра с воем ворвался в комнату.
– Рабыня! – раздался из холла голос Коменданта. – Подойди сюда.
– Иди, – Иззи подтолкнула меня. – Быстрее!
С тряпкой в руке я поспешила вниз по лестнице. Комендант ждала меня в сопровождении двух легионеров. Она посмотрела на меня, и отвращение, что обычно читалось на ее серебряном лице, уступило место задумчивости, как будто я превратилась в нечто неожиданно пленительное. В тени, за спинами легионеров, я заметила четвертую фигуру, чья кожа и волосы были белыми, как кости, выгоревшие на солнце. Пророк.
– Ну, – сказала Комендант, бросая настороженный взгляд на Пророка, – эта?
Пророк смотрел на меня черными точками, плавающими в кроваво-красном море. По слухам, Пророки умели читать мысли, а мыслей в моей голове было предостаточно, чтобы отправить меня прямиком на виселицу. Я заставила себя думать о Поупе, Нэн, Дарине. И на меня обрушилась знакомая острая тоска. Читай теперь мои мысли! Я встретила взгляд Пророка. Читай мою боль, что причинили мне твои маски!
– Эта. – Пророк не отвел глаз, словно зачарованный моим гневом. – Приведите ее.
– Куда вы меня ведете?
Легионеры связали мне руки.
– Что происходит?
Они узнали, что я шпионка. Наверняка так оно и есть.
– Тихо. – Пророк накинул капюшон, и мы вышли за ним из дома в шторм.
Когда я закричала и попыталась вырваться, один из солдат сунул мне в рот кляп и завязал глаза. Я ожидала, что Комендант пойдет следом, но она захлопнула за нами дверь. По крайней мере, они не взяли Иззи. Она в безопасности. Но надолго ли?
За несколько секунд я промокла насквозь. Я боролась с легионерами, но только порвала платье, и теперь оно едва на мне держалось. Куда они меня ведут? В темницу, Лайя. Куда же еще?
Мне вспомнилась история, которую рассказывала Кухарка, – о пареньке-шпионе, присланном Ополчением до меня. «Комендант раскрыла его. Несколько дней она пытала парня в школьной темнице. Иногда ночами мы слышали его крики».
Что они со мной сделают? Возьмутся ли потом и за Иззи? Слезы лились из глаз. Я должна была спасти ее. Я должна была помочь ей выбраться из Блэклифа.
Несколько бесконечных минут мы пробирались сквозь шторм, потом остановились. Дверь отворилась. Меня подхватили, перенесли по воздуху и бросили на холодный каменный пол. Я попыталась подняться и закричать сквозь кляп, но веревка на запястьях лишь глубже впивалась в кожу. Я попыталась сорвать повязку с глаз, чтобы увидеть, где я.
Безрезультатно. Замок щелкнул, шаги стихли, и я осталась одна в ожидании своей судьбы.
40: Элиас
Лезвие кинжала пронзило кожаные доспехи Элен. Часть меня кричала: «Элиас, что ты наделал? Что ты наделал?» Но внезапно кинжал сломался. Я все еще смотрел в ошеломлении, когда чья-то сильная рука схватила меня за плечи и оттащила от Элен.
– Претендент Аквилла, – голос Каина звучал холодно. Одним взмахом он поднял тунику Элен. Под ней сверкала серебром рубашка, сделанная Пророками, – приз Элен за победу в Испытании Хитрости. Она, как и маска, больше не отделялась от ее тела. Она растворилась в ней, став второй защитной кожей. – Ты помнишь правила Испытания? Боевые доспехи запрещены. Ты дисквалифицирована.
Мой боевой запал угас, и я почувствовал себя полностью опустошенным. Я знал, что этот образ будет преследовать меня вечно: застывшее лицо Элен, мокрый снег, воющий ветер, не способный заглушить звук смерти.
Ты почти убил ее, Элиас. Ты почти убил своего лучшего друга.
Элен молчала. Глядя на меня, она приложила руку к сердцу, как будто до сих пор ощущала удар кинжала.
– Она не догадалась снять ее, – сказал голос за моей спиной. Из тумана появилась легкая тень: Пророчица. Приблизились и другие тени, образовав кольцо вокруг меня и Эл.
– Она вообще об этом не подумала, – продолжила Пророчица. – Она носила рубашку с того дня, как мы ее вручили. И рубашка приросла к ней, как и маска. Это честная ошибка, Каин.
– Но тем не менее ошибка. Ее победа аннулирована. И даже если бы она не…
Я бы все равно победил. Потому что я бы убил ее.
Мокрый снег перестал кружить. Туман рассеялся, обнажив картину кровавой бойни. В амфитеатре повисла странная тишина, и я лишь сейчас заметил, что трибуны полны народа: курсантов и центурионов, генералов и политиков.
Моя мать взирала на нас с переднего ряда, как всегда, с непроницаемым видом. Дед сидел за несколько рядов от нее, сжимая в руке меч.
Лица солдат моего взвода расплывались как в мареве. Кто выжил? Кто погиб?
Из моего взвода выжило двенадцать человек. Остальные восемнадцать лежали в задней комнате лазарета, холодные, накрытые белой простыней. Взвод Элен пострадал сильнее – выжили лишь десять. До нас друг с другом сразились Маркус и Зак, но, похоже, мало кто знал об исходе их битвы.
Солдаты взводов знали, с каким врагом им предстояло биться. Все понимали, что это будет за Испытание. Все, кроме Претендентов. Фарис сказал мне об этом позже. Или, может быть, Декс.
Я не помнил, как пришел в лазарет. Здесь царил хаос. Главный лекарь и его ученики буквально разрывались, стараясь помочь раненым. Но их беспокойство было напрасным. Удары, которые мы наносим, смертельны, и лекари довольно быстро осознали правду.
С наступлением ночи в лазарете, заполненном телами и призраками, стало тихо.
Большинство выживших сами выглядели как призраки. Элен закрылась в отдельной палате. Я ждал за дверью, бросая мрачные взгляды на учеников лекаря, пытавшихся меня выдворить. Я должен был поговорить с ней. Я должен знать, все ли с ней в порядке.
– Ты не убил ее.
Маркус. Я не вынул оружие, заслышав его голос, хотя имел с десяток под рукой. Если Маркус захочет меня сейчас убить, я и пальцем не пошевельну, чтобы остановить его. Но впервые в нем не было злобы. Его доспехи, как и мои, покрывала кровь и грязь, но выглядел он иначе. Казалось, он сжался, уменьшился, будто у него отняли нечто жизненно важное.
– Нет, – ответил я. – Я не убил ее.
– Она была твоим врагом на поле боя. Это не победа, пока ты не поразишь врага. Так мне сказали Пророки. Ты должен был убить ее.
– Но я не убил.
– Он умер так легко… – В желтых глазах Маркуса вместо привычной злости плескалась такая боль, что я едва узнавал его. Подумалось даже, а видит ли он меня или видит просто человека – кого-то живого, кого-то слушающего. – Клинок… прошел сквозь его тело, – выдавил Маркус. – Я хотел остановиться. Я пытался, но все случилось слишком быстро. Знаешь, первое слово, которое он произнес, было моим именем. И… и последнее. Прямо перед смертью он назвал его. «Маркус», сказал он.
До меня наконец дошло. Я не видел Зака среди выживших. И не слышал, чтобы кто-нибудь звал его.
– Ты убил его, – сказал я тихо. – Ты убил своего брата.
– Они сказали, что я должен убить командира противника, – Маркус поднял глаза на меня. Он казался потерянным. – Все погибли. Наши друзья. Он попросил меня прекратить это. Остановить. Он просил меня. Мой брат. Мой младший брат.
Внутри меня поднялось отвращение. Годами я презирал Маркуса, считая его Змеем, не более. Сейчас я мог только жалеть его, хотя никто из нас не заслуживал жалости. Мы убили своих же людей, тех, кто был одной с нами крови. Я не лучше, чем он. Я смотрел и ничего не делал, когда умирал Тристас. Я убил Деметриуса, Энниса, Леандра и многих других. Если бы Элен, сама того не желая, не нарушила правила Испытания, я убил бы и ее.
Дверь в палату Элен приоткрылась, я встал, но лекарь покачал головой.
– Нет, Витуриус. – Он выглядел бледным и подавленным. Все его бахвальство исчезло. – Она не готова к приему посетителей. Иди, парень. Отдохни немного.
Я чуть не засмеялся. Отдохни!
Я повернулся к Маркусу, но тот уже ушел. Я должен был найти моих солдат. Проверить их. Но не мог встретиться с ними взглядом. И они, я знал, не хотели меня видеть. Мы никогда не простим себя за то, что сотворили сегодня.
– Я хочу видеть Претендента Витуриуса, – из-за дверей лазарета доносилась старческая брань. – Это мой внук, и я, черт побери, хочу быть уверенным, что он… Элиас!
Я вышел на улицу. Дед, растолкав перепуганных учеников лекаря, привлек меня к себе и крепко обнял.
– Я боялся, что ты погиб, мой мальчик, – прошептал он мне в макушку. – Аквилла дралась лучше, чем я думал.
– Я чуть не убил ее. И остальных. Я стольких убил. Так много. Я не хотел. Я…
Подкатила тошнота. Я отвернулся от него, и меня стало рвать прямо на дверь лазарета, безостановочно, пока в желудке ничего не осталось. Дед потребовал принести стакан воды и, поддерживая меня за плечи, спокойно ждал, пока я выпью.
– Дед, – сказал я, – я хотел бы…
– Мертвые – мертвы, мой мальчик, пусть и от твоей руки. – Я не хотел слышать этих слов, но нуждался в них, потому что это было правдой. Прятаться от нее стало бы оскорблением для погибших от моей руки. – Как бы ты ни хотел, этого уже не изменить. Теперь тебя будут преследовать призраки. Как и всех нас.
Вздохнув, я посмотрел на свои руки. Я не мог унять дрожь.
– Я должен пойти к себе. Я должен… помыться.
– Я могу проводить тебя…
– Это необязательно, – из тени появился Каин, такой же долгожданный, как чума. – Пойдем, Претендент. Я хочу поговорить с тобой.
Я тяжело поплелся за Пророком. Что я делаю? Что я скажу существу, которого ничуть не заботит ни преданность, ни дружба, ни чья-то жизнь?
– Я не верю, – обронил я тихо, – в то, что вы не знали о защитной рубашке Элен.
– Конечно, мы знали. Почему, как ты думаешь, мы ей вручили ее? Испытания не всегда касаются самих действий, но иногда и намерений. Тебе и не полагалось убивать Претендента Аквиллу. Мы только хотели посмотреть, сможешь ли ты, – он взглянул на мою руку, которая неосознанно потянулась к рукояти меча. – Я говорил тебе раньше, Претендент, мы не можем умереть. Кроме того, ты ведь и так сегодня немало душ отправил на тот свет, верно?
– Зак и Маркус, – я едва мог говорить. – Вы заставили его убить брата.
– А-а. Закариус. – Печаль легла на лицо Каина, вызвав во мне еще большее бешенство. – Закариус, он – другой, Элиас. Закариус должен был умереть.
– Вы могли дать нам любых других противников, – я не смотрел на него. Мне не хотелось, чтобы меня снова вырвало. – Ифритов или рэйфов. Или варваров. Но вы заставили нас драться друг с другом. Почему?
– У нас не было выбора, Претендент Витуриус.
– Не было выбора?! – Страшный гнев охватил меня, жестокий и мучительный, как тошнота. И хотя он правильно заметил, я уже слишком многих сегодня отправил на тот свет, прямо сейчас я хотел одного – вонзить меч в черное сердце Каина. – Вы придумали эти Испытания. Естественно, у вас был выбор.