— Михаэль настоящий патриот, он понимает, что у вашего образа жизни нет будущего. Будущее есть только у государств, а у вас не государство, у вас анархия, бардак. В вашем обществе у талантливых молодых людей не было никакой возможности сделать карьеру, — откинулся в кресле Эран, — или копаться в земле, или с железками возиться. Никаких управленческих должностей, как так можно жить? Никакой возможности разбогатеть, никакой возможности жить по-человечески. А у нас — широкие карьерные перспективы.
— Это вряд ли, — я посмотрел на Мишку, и повторил, — вряд ли ты карьеру сделаешь, сучонок. Предателей нигде не любят, так что быть тебе вечным «подай-принеси». И поделом тебе.
Мишкины глаза забегали, бледное лицо пошло пятнами, он переводил растерянный взгляд с меня на Эрана.
— Не обращай внимания, Михаэль, это он от бессилия, зубами щелкает, как пойманная крыса, — со смехом прокомментировал Эран мои слова. Смех его прозвучал натянуто, вымученно, и я понял, что попал в десятку, никакой карьеры у Мишки не будет.
— А ведь тебе с этим жить, Мишка, живи долго, со временем ты поймешь, что совершил, еще локти себе сгрызешь. Тебе с этим жить, слышишь! — кричал я уже в спину выскочившему из комнаты багровому Мишке.
— Если б ты знал, как тяжело было побрать к нему ключик, — притворно вздохнул Эран, откидываясь в кресле.
Лежа на кровати в своей камере, я много думал. Рассматривал отдельные факты и фактики, крутил их так и этак, потом укладывал в общую головоломку. Понемногу, картина происшедшего прояснялась, часть прояснили слова Эрана, часть я домыслил сам.
Нас действительно обыграли, обыграли вчистую, как взрослый дядька обыгрывает сопляков. Не знаю, как они нашли подходы к Мишке, что ему пообещали, но это было неважно, главное, что нашли, соблазнили, и превратили в своего агента. Остальное уже было делом техники: Мишка все время крутился рядом, его никто не замечал, и ничего от него не секретил. О каждом нашем шаге тут же узнавали враги, это тут же свело к нулю нашу операцию с узкоглазыми, зная, что те работают на нас, Эран мог сливать нам дезу. Плюс Профессор, которого и вербовать-то не надо было, до того он нас ненавидел. В результате, мы видели и слышали то, что хотел Эран. Не знаю, кому из них пришла в голову идея подложить бомбу, но решение пощадить меня было простым, как все гениальное, я, поневоле, восхищался изяществом этого хода. Они нашли единственно возможный вариант. Взорви они нас всех, и вставшее на дыбы население Республики тут же выбрало бы новый Комитет, не хуже нашего. Пойди они на нас войной, результат был бы тем же — сплоченный единый фронт. Они подложили бомбу, пощадили меня, а затем свалили на меня и взрыв, и убийство несчастного Стаса со всеми его домочадцами. Зная о моей репутации безбашенного отморозка, в это легко было поверить. В результате, дезориентированный народ сидит по домам, не зная, кому верить, а они преспокойно захватывают власть, укрепляя свои позиции не по дням, а по часам. И все это без кровопролития и усилий. Оставалась только одна неясность: что произошло с Вайнштейном. Эран молчал, обходил эту тему, а я не спрашивал. Во мне теплилась надежда, что Вайнштейн, умная голова, понял все, и сумел сбежать.
Допросы прекратились на целую неделю, видимо, Эран был занят, потом пришел ко мне в подвал, пододвинул себе стул, сел.
— У меня к тебе есть предложение, Коцюба, — начал он, — сделай две вещи, и я тебя отпущу.
— Не отпустишь, — покачал я головой, — ты же знаешь, что я за тобой приду.
— Две вещи, — Эран сделал вид, что не слышал, — первое: ты объяснишь мне, как пройти к индиго. И второе: сделаешь признание по всем правилам, на камеру. Я тебя отпущу, дам машину с полным баком, оружие. Могу яхту дать, если хочешь. Дай слово, что не вернешься, ведь ты всегда свое слово держишь, и можешь ехать…
— Что, не получается взять индиго под контроль? — усмехнулся я. — Что вы за народ, не можете жить спокойно, до всего вам есть дело, все хотите своими жадными лапами загрести…
— Так поможешь, или нет?
— Нет, — растянул я губы в глумливой ухмылке, — сами решайте свои проблемы. Вы же такие всемогущие, всезнающие.
— Ладно, решим, тебе же хуже. Сдохнешь, как крыса, — Эран встал, и пошел к двери подвала, его подручные за ним.
— Погоди, — бросил я ему, когда он уже переступал порог. Он остановился, повернул голову, я продолжил: — Знаешь, почему тебе не достать индиго? Тебе нечего им предложить, Эран. Нечего! — я раскатисто захохотал. Эран с перекошенным лицом вышел из подвала, с грохотом захлопнув дверь. Это был последний допрос, больше он не приходил.
Первым, что я услышал, когда проснулся, было поскрипывание переборок и негромкий плеск волн. Просыпался я медленно и тяжело, страшно болела голова, слипшиеся веки никак не хотели подыматься. Наконец, я с трудом продрал глаза, оказалось, что я лежу на койке, надо мной так близко, что можно дотянуться рукой, еще одна койка. Мерное раскачивание не оставляло сомнений в том, что я нахожусь на судне, а повернув голову, я узнал обстановку. Это была моторная яхта Вишневецкого, он ее нашел после Песца, восстановил, и мы даже пару раз выходили на ней в море, отдыхали. Когда Эран предложил мне яхту, я сразу понял, о какой яхте он говорит.
Я попытался приподняться, но головокружение тут же бросило меня назад на подушки. В пересохшем горле першило. Заметив в сетке на стене бутылку воды, я схватил ее, и жадными глотками выпил. Когда мне немного полегчало, я все-таки сумел встать, шатаясь, подошел к двери, и вышел на корму, по лесенке взобрался наверх надстройки, к штурвалу. Осмотрев горизонт в бинокль, я не обнаружил ни следа берега, вокруг расстилалось открытое море. Подергав штурвал, я понял, что он намертво заклинен, экран навигационного компьютера был разбит, компас в гнезде отсутствовал. К штурвалу липкой лентой был примотан какой-то конверт, я содрал его, обламывая ногти, открыл, и прочел. Отпечатанный на бумажке текст гласил:
«Коцюба, извини, что так вышло, но иначе я поступить не мог. Поверь, что мне было нелегко принять такое решение, но интересы сообщества превыше всего. Жаль, что ты не принял моего предложения, ведь все могло бы сложиться иначе. Твои друзья индиго вступились за тебя, пригрозили, что уйдут, если мы тебя хоть пальцем тронем. Мы не могли допустить, чтобы они ушли, люди их слишком любят. Поэтому я дал им слово, что отпущу тебя целым и невредимым. Как видишь, я сдержал его: ты жив, здоров, и свободен.
Эран.
P.S. В ящике стола, слева от кухонной плиты, ты найдешь свой пистолет.»
Листок записки выпал из моих пальцев, его тут же подхватил порыв ветра, и унес. Я сел в кресло рулевого, и задумался. Ситуация тупиковая. Я один на яхте посреди моря. Один бог знает, сколько дней я пролежал в наркотическом сне, и все это время, подчиняясь командам автопилота, яхта уходила неизвестно куда. Теперь до берега, любого берега, были сотни километров, горючего в баках по нулям, воды и еды нет, столь неосмотрительно выпитая мной бутылка была единственной на борту.
В ящике стола, и правда, оказался мой пистолет, с полной обоймой. Я усмехнулся: мне бы хватило и одного патрона, а тут целых пятнадцать. Впрочем, так легко я сдаваться не собирался, задвинул ящик с пистолетом обратно, задумался. Шансы выжить стремятся к нулю, но вот так сдаваться было не для меня, у меня есть цель — отомстить за ребят. Значит, я должен приложить все усилия, чтобы выжить. Застрелиться я всегда успею. Поддерживаемый этой мыслью, я стал лихорадочно обыскивать яхту, ища что-нибудь, что могло бы помочь мне выжить. Опять подошел к плите, щелкнул переключателем. Они убрали с яхты всю воду, а вот газовый баллон оставили, не подумали. Весьма непредусмотрительно с их стороны, весьма.
— Ну, значит, потрепыхаемся, — пробормотал я под нос, увидев, что над горелкой расцвел прозрачный цветок голубого пламени. В моем далеком детстве сосед, запойный алкаш, показывал мне примитивный самогонный аппарат, сварганенный из двух кастрюль и миски. Кто бы мог подумать, что сейчас это нехитрое знание если не спасет, то хотя бы, продлит мне жизнь. Зачерпнув ведром на веревке соленой забортной воды, я наполовину наполнил кастрюлю, и водрузил на плиту. В кастрюлю опустил миску, она закачалась на поверхности воды, затем накрыл кастрюлю крышкой, выпуклой стороной вниз. Сверху на крышку я поставил вторую кастрюлю, и зажег огонь.
Вода в кастрюле кипела, я убрал огонь на минимум, чтобы через оставленную дырочку вырывалось как можно меньше пара. Заглянул внутрь — пар, сконденсировавшийся на перевернутой крышке, по капельке стекал в плававшую миску, за полчаса миска наполнилась на две трети. Слив полученную пресную воду в бутылку, я долил в кастрюлю свежей воды, а в верхней полностью сменил. Проблема с питьевой водой решена, пока есть газ, у меня будет вода. Насколько хватит газа, я старался не думать.
Когда мы последний раз выходили на яхте в море, у Марины порвался пакет с продуктами, и его содержимое высыпалось на пол в жилом отсеке. Понятно, что все вымести не удалось, да никто особо и не старался. Настил на яхте был собран из деревянных реек, сбитых решеткой, я отодрал эти рейки, и аккуратно собрал все, что под ними было, набралось немного крупы, успевшей засохнуть кукурузы, какие-то огрызки сухофруктов. Я ссыпал все на стол, отделил явно несъедобные, гнилые куски, остальное аккуратно сложил в банку с завинчивающейся крышкой. Пошарив по углам, нашел десяток обгрызенных куриных костей, Дик, пес Вишневецкого, вечно растаскивал еду по углам. Теперь остатки его пиршества пополнили мои запасы продовольствия. Настоящей находкой стала банка кильки в томате, которую я обнаружил под раковиной.
Я растягивал еду и воду, как мог, варил супчик — бросал в кастрюлю жменю крупы, кильку, крошил растолченную куриную кость, полчаса варил, и быстро глотал. Вкус у варева был отвратительный, но в моем положении выбирать не приходилось. Конечно, этого было недостаточно, на третий день я уже с трудом поднялся с койки. Глядя в зеркало, я видел там исхудавшего, обросшего, незнакомца с лихорадочно горящими голодными глазами. Перебарывая лень, брился забытой кем-то одноразовой бритвой, раздевшись, обливался холодной морской водой, но через неделю голодного сидения и на это уже сил не хватало. Дни я проводил на корме, пытался рыбачить, но так ничего и не поймал. Сидел, смотрел на море, и думал, думал…
Мысли меня посещали невеселые, мрачные. Было отчего загрустить — я потерпел неудачу по всем фронтам, упустил все шансы, что судьба мне давала. Друзья убиты, дело, которому отдано столько сил, проиграно, пацан, который был мне как сын, предал. Горше всего было осознавать правоту Джека. Он говорил, что будущего у нас нет, и только теперь я понял, насколько он был прав. Песец дал нам свободу, мы могли построить свою жизнь так, как захотим Весь мир лежал у наших ног. И как мы ее использовали? Чуть только перспектива смерти от холода и голода отодвинулась, мы стали заниматься любимым делом людей с древних времен: воевать. «Свобода от» не дала нам ничего, «свободу для» мы использовали для разрушения и убийств. Люди действительно тупиковая ветвь, будущее за индиго. Иногда я ловил себя на злорадной мысли, что Эран ничего не добился, индиго все равно не останутся. Они уйдут от людей и построят свое общество, подальше от стада злобных обезьян с отвертками. Индиго ушли бы и от нас, а уж от фашиста Барзеля и подавно уйдут. Заставить их остаться он не сможет, а предложить им нечего, что он может им предложить? Ударный труд на благо чмуликов? Впрочем, что мне до этого, моя жизнь кончена. Ну, протяну еще недельку-другую, и все, конец истории.
Доведенный этими мыслями до отчаяния, я однажды спустился вниз, достал пистолет, приставил к голове, и долго сидел на койке, убеждая себя нажать на спуск, но так и не нажал. С матом я отбросил пистолет в угол, с трудом подавив желание выкинуть его за борт, чтобы не соблазнял меня. Нет уж, я и так не стану стреляться, еще поживу, хоть день, да мой.
На девятый день я проснулся оттого, что слетел с койки на пол. Яхту швыряло из стороны в сторону, в иллюминаторах было темно, волны с грохотом били о борт. Шатаясь, я добрел до ведущей на корму двери, распахнул ее, на меня тут же обрушилась волна, приложив о косяк. Промокший до нитки, я протер глаза, и увидел, что вокруг яхты стеной стоят волны, высотой с трехэтажный дом. Сверкали молнии, по небу неслись черные облака, выл ветер. Яхта скрипела и содрогалась под ударами волн. Я быстро отпрянул вглубь яхты, захлопнул и задраил дверь. Возникла мысль надеть спасательный жилет, но я отбросил ее, все равно в такой шторм никаких шансов выжить нет. Оставалось надеяться, что яхта выдержит, если же нет… значит, нет. Я лег на койку, и стал ждать. Шторм продолжался несколько часов, потом пошел на спад, ветер стал стихать, волны уже не валяли яхту с боку на бок. К вечеру ветер стих, уплыли облака, и я долго смотрел на звезды, сидя наверху.
Наутро обнаружилось, что яхта тонет. Шторм не прошел даром, он что-то повредил, и яхта медленно, но верно наполнялась водой. Я пытался обнаружить течь, но безрезультатно, текло где-то за обшивкой, а где — непонятно. Вода прибывала быстрее, чем я вычерпывал, и скоро стало ясно, что она утонет. Я собрал остатки еды в полиэтиленовый мешок, взял бутылку с водой, и надел спасательный жилет. Потом отстегнул контейнер с плотом, и бросил его за борт, выдернув чеку. С громким хлопком контейнер распался на две половинки, и ушел под воду, а на воде надуваемый сжатым воздухом, стал разворачиваться плот. Плот, это такая надувная платформа из плотного непромокаемого брезента, с чем-то вроде палатки наверху, оранжевого цвета. Я уже было собирался перелезть на него, как вспомнил о пистолете, и полез внутрь яхты. Воды там уже было по колено. Я прошел к ящику, где лежал пистолет, достал его, и сунул за пояс, затем, секунду поколебавшись, открыл соседний ящик, и достал флаг. Эран, наверное, думал, что увидев все, что осталось от Республики, я возрыдаю и тут же застрелюсь, но его расчет не оправдался. Я не был фетишистом, и к любым символам был равнодушен, но этот флаг напоминал мне о друзьях, о тех, за чью смерть я так и не отомстил. Я взял сверток с флагом, и вышел назад на корму. Подтянув за конец плот, я бросил внутрь бутылку с водой, и сверток с флагом, затем перелез через борт, и плюхнулся в воду, два гребка, и я оказался у плота. Ослабевшие руки отказывались подчиняться, и на плот я залез только с третьей попытки. Яхта затонула через полчаса, к тому времени плот уже отнесло от нее.
Оказалось, что на плоту был запас воды и продовольствия на четырех человек, шесть литров воды, и сухпаек. И, хвала Вишневецкому, вода оказалась свежая. Появилась надежда прожить еще немного.
Я растягивал оставшуюся воду и еду как мог. Прошло еще три дня, и еще три дня. Я лежал на плоту, головой к выходу, и смотрел на небо. Сил двигаться не было, я просто лежал, и смотрел. Начались галлюцинации: прилетел шаман, и усевшись на конек крыши «палатки», болтая ногами, заговорил:
— Что, Коцюба, — голосом Эрана проквакал шаман, — довели тебя старые методы? Ай-яй-яй, не оправдал ты моих надежд, — я махнул на него рукой, и он растворился в воздухе, а на его место тут же спланировал Вайнштейн.
— На флаг и герб равняйсь! — прокричал он, и лицо его скривилось, он заплакал.
Я стал забываться, с кем-то спорил, ругался, и уже не в состоянии был отличить сон от яви. Так прошло еще несколько дней, не знаю, в какой-то момент я перестал их считать. Кончилась вода, и остатками сознания я понял, что — все, скоро моя история кончится. Сбывался сон, что приснился мне в день Песца: скоро я умру, умру в одиночестве. Я уже давно на плоту, и знаю, что никто не придет мне на помощь, никто не пришлет за мной спасательный вертолет. Нет больше никаких вертолетов, потому что никого, кроме меня в мире не осталось.
Когда сквозь плеск волн ветер донес до меня еле различимый звук мотора, я принял его за галлюцинацию. Впрочем, терять было нечего, с трудом дотянувшись до кармана «палатки», я достал ракету, и, отставив ее в сторону, дернул за шнурок. С шипением ракета унеслась в небо, а я опять растянулся на плоту. Зачем-то я взял сверток с флагом, и прижал его к груди. Шум приближался, вскоре над плотом, заслонив солнце, навис борт корабля. С плота он казался неимоверно высоким, избитый волнами, покрытый серой краской, весь в потеках ржавчины, он доставал до облаков. Раздалась пронзительная трель звонка, какие-то голоса, затем с борта, точно ангел, спустился человек. Он покачался на тросе, примериваясь, зацепил плот ногой, подтянул, и встал на него, так, что моя голова оказалась точно между его ботинок. Лица его я не разглядел, оно терялось в ореоле света. Повернув голову вверх, он что-то крикнул, оттуда прилетела веревка. Он приподнял меня, попытался вырвать у меня из рук сверток но я напряг все силы, и не отдал, тогда он продел у меня подмышками веревку, завязал узел, и махнул рукой. Веревка натянулась, меня стали медленно подымать, плот становился все меньше. Меня подняли, и множество рук осторожно подхватили меня, и уложили на палубу. Я лежал на палубе, и чувствовал спиной, как где-то внизу ворочается, дышит мощная машина. Надо мной, склонившись, стояли моряки, они оживленно о чем-то переговаривались на непонятном языке, часто повторяя слово «лавай».