— Погаси свет, я выйду...
Он облегчённо выдохнул, вернулся в переднюю и выключил торшер. Невеста, точнее законная жена, сама открыла дверь и бесшумно, плавно перетекла в коридор. Терехов подал руку: для передвижения в малознакомом пространстве ей ещё требовался поводырь.
— Знаешь, мне сейчас показалось...
— Тебе не показалось, — прошелестел голос Алефтины. — Они приходили.
Прошла самостоятельно в комнату и опустилась в кресло.
— Приходили? Кто?
— Не знаю... Их было трое.
— И что?!
— Прошли по квартире, заглянули в шкафы, туалет...
— И в ванную заходили?
Она поправила паранджу — на улице зажглись фонари.
— Несколько раз... И ушли минут пять назад.
Оказывается, он чудом не столкнулся с ними где-нибудь
у подъезда!
— И тебя не заметили?
— Нет... Я спряталась.
В ванной однокомнатной квартиры было тесновато, к тому же там стояла стиральная машина и разобранный шкаф в упаковке, собрать который не доходили руки.
Он даже не стал спрашивать, где и как там можно спрятаться человеку высокого роста — поверил на слово, потому что Алефтина сидела перед ним целой и невредимой. Однако всё это не добавляло ощущения надёжности укрытия, напротив, вызвало чувство близкой и реальной опасности. Люди, проверявшие квартиру, могли явиться в любой момент и даже устроить засаду. И удивительно, что они не оставили её здесь при первом визите. Возможно, решили ждать хозяев на улице, на дальних подступах, не исключено — отслеживали его машину, полагая, что они уехали из квартиры вдвоём.
А сдал Алефтину, безусловно, Сева Кружилин!
Образ предавшего напарника отчего-то в тот миг напомнил Андрею о женитьбе, и ему захотелось сейчас же сообщить об этом невесте. А то так и будет существовать в неведении, однако взвесил её возможную реакцию и смолчал, оставив эту новость для более подходящего момента.
— Нам нужно исчезнуть отсюда, — озвучил Терехов мысль, которой ещё мгновение назад не было. — Здесь ловушка.
— Да, пожалуй, — согласилась она. — Замкнутое пространство... А нам всё время нужно быть в движении.
— На улице стемнело, но там фонари. Придётся потерпеть. Сейчас мы уйдём.
— Я потерплю.
Терехов опасался засады во дворе, однако надо было рисковать и выходить наудачу. Он хотел достать из рюкзака лишь фонарик, но рука сама нащупала там нож в ножнах и помимо воли переложила его в боковой карман куртки.
Один рюкзак он взял за спину, другой, полегче, за лямки в руку, после чего приоткрыл дверь и прислушался — на площадке никого.
— Иди всё время за мной, — прошептал он и, ослепив видеокамеру фонарём, вышел из квартиры задом, одной рукой запер дверь.
Эти самодеятельные ухищрения в тот миг показались умными, почти гениальными.
Алефтина держалась за рюкзак на спине, и даже под его тяжестью, сквозь многослойную ткань и спрессованные вещи Терехов ощущал её лёгкую, почти невесомую руку. Вторая камера, над подъездом, тоже вытаращила мутный глаз и ослепла от света. На детской площадке подростков уже не было, однако в глубине дворика, за качелями, мелькнула неясная тень человека.
Андрей убрал фонарик в карман и, нащупав рукоять ножа, отстегнул фиксатор. Он повёл Алефтину вдоль стены дома, затем обогнул ограждение и с облегчением ступил под шелестящие кроны жёлтых деревьев. Человеческая тень настигла его и здесь, но оказалось, что это кто-то из соседей выгуливает собаку на поводке, которая потянула к прохожим, и послышался женский голос:
— Фу, рядом!
Возле машины в соседнем дворе никого не было, по пешеходной дорожке гуляла мамаша с коляской. Держа сигарету в зубах, она ещё успевала говорить по телефону. И всё равно Терехов прошёл сначала мимо, будто бы направляясь к дальнему подъезду, затем резко свернул и оказался с другой стороны стоянки. Вещи он покидал на заднее сиденье и туда же посадил Алефтину, на миг ощутив её ледяную и вспотевшую руку. Со двора он выехал без света, хватало отблеска фонарей, и, оказавшись на улице, сразу же развернулся в обратную сторону, проехал немного и прижался к бордюру.
Всё это проделал автоматически, будто опытный шпион, отслеживающий, нет ли хвоста. И через минуту хмуро посмеялся над своими мыслями и страхами, пообещав себе быть хладнокровней.
Соблазн сейчас же поехать к Рыбину в Белоярку был велик, и Мишка наверняка не раз уже звонил, но если приходили проверять квартиру, то наверняка информация уже пошла по постам ДПС на выездах. По глупости можно вляпаться на первом же, и это уже не психоз, не мания преследования — реальность. А надо как-то перекантоваться до утра, не попасть никому на глаза, рано утром подъехать к монастырю, получить от Репья пропуск в погранзону, потом паспорт — и можно брать билеты...
Терехов будто споткнулся на этой мысли и почувствовал пустоту под ложечкой: если по доносу забирались в квартиру и искали Алефтину, сигнал уже пошёл не только по постам! Он точно не знал, как действуют милицейские розыскные опера, но ещё с училища помнил, какими способами и средствами перекрывается граница, вероятные пути подхода или отхода нарушителя. Вряд ли менты изобрели ещё что-либо, план перехвата похож, как две капли воды. И виноват сам: нахвастал шефу про женитьбу, да ещё свидетельство о браке показал. Невеста ещё не знает своей новой фамилии, а она уже впечатана в каких-нибудь электронных поминальниках авиакасс, аэропорта, вокзалов...
Он досадовал и ругал себя, одновременно отлично понимая, что, повторись ситуация, сделал бы то же самое, поскольку в тот миг испытал грубоватое мужское торжество варвара, повергнувшего противника наземь. Всю жизнь ему не хватало именно этого чувства, дающего уверенность победителя, и сейчас, схватившись в поединке с незримой, но осязаемой системой, он ощущал невероятный прилив сил и был почему-то уверен, что выход найдётся из любой, самой безвыходной ситуации. Только всякий раз надо прислушиваться к себе, ловить некие импульсы и повиноваться сиюминутному внутреннему движению, даже если оно идёт вразрез с логикой и разумным представлением о мире.
Где переждать ночь, он даже не задумывался, отъехал несколько кварталов, свернул в переулок и втиснулся в первый попавшийся полупустой двор пятиэтажки. Здесь он перенёс рюкзаки в багажник, превратив салон в спальню, и только угнездившись на откинутом водительском сидении, вдруг с каким-то весёлым азартом подумал, что это их первая брачная ночь.
Привыкший к экспедиционному бродяжничеству, он не ощущал чувства бездомности, которое началось именно с того мгновения, как они покинули стены квартиры. И опять возникло желание сообщить Алефтине о её гражданском состоянии замужней женщины, но прислушался к её ровному дыханию и понял, что молодая жена преспокойно спит, положившись на его интуицию.
До пяти утра он слушал это дыхание, словно стук маятника часов, и, эмоционально притомившись за день, даже ни разу не задремал. В шестом часу Терехов запустил двигатель и выехал из случайного двора. Законная супруга спала на заднем сидении, плотно сложившись пополам, как складной шведский нож, однако на повороте её рука откинулась и, вялая от сна, оказалась между передних спинок. Длиннопалая кисть напоминала гроздь созревшего винограда, который ещё называют «дамскими пальчиками». Он ехал и любовался изяществом и наполненной, сочной зрелостью этой безвольной руки, чувствуя, как ей хорошо и безмятежно спится.
Близко к воротам Репьёвского пристанища он подъезжать не стал, оставил машину на затуманенной прибрежной улице и пешим добрался к задымлённому густой влагой и отпотевшему монастырю.
Они недоговаривались о конкретном месте встречи, почему-то упустили столь важный момент для послушника, лишённого собственной воли. Однако тот уже был на ногах и поджидал возле стены, стоя, как пограничник, у столба с вмонтированной иконой, как с госсимволикой, только вместо автомата в руках была сторожевая трещотка. Вероятно, в ночное время он исполнял обязанности охранника, поэтому был до утра свободен.
За изгородью обители вернувшийся из самоволки Жора выглядел проще, поэтому вместо приветствия сразу же спросил:
— Где она?
— Дома, — влёт соврал Терехов. — Где же ещё?
Алефтина тем часом спала в машине, пользуясь густым туманом, который не пробивало рассветное солнце.
— Зачем ты оставил её в квартире? — взъелся Репей. — Вообще не соображаешь? Это же опасно!
— Ты пропуска достал? — невозмутимо спросил Андрей. — Мне некогда.
Послушник Егорий опомнился, сделался покорным и даже услужливым.
— Прости, брат... Вот пропуска.
Достал из-под куртки спортивного костюма и подал бумажки, свёрнутые вчетверо. Они и в училище бегали в самоволки точно в таких же зелёных костюмах с белыми полосками на рукавах, и назывались они олимпийками.
— Билеты лучше купить через Интернет, — посоветовал Репей. — Если сторожок стоит, вылезет какая-нибудь хрень, вирус — это знак.
— Ладно, разберусь...
— Ты торопишься? Мне сказать тебе надо...
Похоже, он опять приставал со своей исповедью.
— Говори, только коротко и быстро.
— Вы когда улетаете?
— Не скажу, — ответил Терехов. — Из конспиративных соображений.
— И правильно, — одобрил Репей. — А знаешь, что обратной дороги не будет?
Вслух Андрей ничего сказать не успел, даже шёпотом, но сделал некое движение губами вслед за своей мыслью, и Жора считал ответ.
— Хотел проводить и вернуться? — с насмешливостью искушённого старца спросил он. — Не выйдет у тебя, брат. Это я могу сейчас повесить трещотку на ворота и уйти. Куда глаза глядят. Не веришь?
Терехов пожал плечами. А Жора и в самом деле повесил её и показал руки.
— Видишь — свободен! Нигде ещё не был таким вольным, как здесь. Меня никто насильно не держит. Я в добровольном послушании перед Богом. Он милостив, пожелаю — и отпустит. А ты — перед прекрасной, но всё-таки земной женщиной. Это значит — в полной зависимости. Как ты думаешь, чья воля и власть сильнее, а чья справедливее?
Андрей бы и слушать его не стал, ушёл, но возникла уверенность: Жора пристанет, попрётся провожать, а в машине — Алефтина.
— Что ты хочешь доказать мне, Репей? — спросил он.
— Хочу, чтобы ты подумал. Хорошо подумал, прежде чем покупать билет в один конец. Готов ли ты служить женщине? Не заметишь, как она переведёт тебя на рабское положение. Разве не видишь, как она захватывает всё твоё время, желания, чувства? Ты уже принадлежишь ей, как вещь.
— Спасибо за помощь, — Терехов подал ему трещотку. — Неси службу, божий воин. Мне пора.
Как и ожидалось, Жора поволокся за ним.
— Слушать не хочешь? Напрасно! Да, ты её привезёшь на Таймыр, доставишь, куда попросит, а потом она уйдёт от тебя!
— Отстань, Репей, — сдержанно попросил Терехов и остановился. — Что тебе надо?
— Она уйдёт от тебя, Шаляпин. Уйдёт в свой мир! Или к другому. И ничем ты её не остановишь. Свидетельство о браке — липа! Её ничто не держит! Твои заботы, хлопоты, деньги? Грош этому цена! Исполнишь её капризы — и поминай как звали. Чувства? Да плевать ей на чужие чувства. Ей важнее свои собственные. Там эгоизм беспредельный! И она уйдёт на твоих глазах. Выпорхнет, как птица, и не поймаешь!
— Я и ловить не собираюсь!
— Неужели отвезёшь и выпустишь?
— Отвезу и выпущу.
Жора рассмеялся мелко, скрипуче, со звуком сторожевой трещотки.
— Ты-то выпустишь, в это можно поверить! Но отпустит ли она? А я знаю: не отпустит. И ты будешь рыскать в холодных горах! Искать, вспоминать, заново переживать. И выть на луну, как одинокий волк!
— Это ты о себе? — спросил Терехов, вспомнив полнолуние на Укоке и красные ракеты, запускаемые солдатами.
— О себе, Шаляпин, — честно признался Репей. — Ещё на Алтае уберечь хотел. Отвести беду от тебя.
— Благодарствую, отец Егорий! Или как там тебя величают?
— Не ёрничай! — вдруг сурово оборвал Жора и забежал вперёд. — Перед тобой должен признаться. И покаяться...
— Слушать не хочу! — Андрей оттолкнул его грудью, не прикасаясь руками. — Заткнись! И прочь с дороги.
— Запомни мои слова! — он отстал лишь на углу монастырского забора. — Когда у тебя возникнет желание её убить, вспомни меня! Мою участь. И не делай этого! А убить её захочется! Порвать на куски!
Густой туман смягчил ударную, жёсткую силу его слов, и они били в спину, позволяя устоять на ногах. Терехов всё же оглянулся и сначала не увидел Жоры, потом всё же разглядел: почему-то он стал маленький, вдвое убавившись в росте, хотя в тумане вроде бы, наоборот, всё вырастает. И догадался: Репей стоял на коленях и тянул к нему руки.
— Прости, брат! — взывал, как блаженный. — И прими покаяние! Столько напраслины возвёл! Оговорил я её! Охаял! До смерти греха не искупить!
И зачем-то ещё стал крутить трещотку над головой. Несвязная его речь напоминала городской шум, а он что-то говорил, сбивчиво, торопливо, но голос его уже путался с трещащим звуком и увязал в тумане. Слух у Терехова, как у всех людей поющих и себе на уме, был избирательным и не воспринимал ненужных нот. Потому что в этот миг он твёрдо решил покупать билеты и вылетать не из Новосиба, а, получив паспорт, переехать в Красноярск и стартовать оттуда, полагая, что розыскная волна катится медленно и вряд ли достигнет соседней области через неделю.
11
Если это был дух ископаемой шаманки, то обитал он в той же реальности, что и Терехов, был вполне плотным, имел современные модельные формы и даже определяемый на глаз возраст — эдак лет до тридцати. И кофе варил соответствующего нынешней цивилизации вкуса и качества, а судя по мокрым ботинкам и рюкзаку, передвигался пешим и всё своё носил с собой, вплоть до маленькой ручной кофемолки и двух керамических чашек на три-четыре маленьких глотка. Кроме всего, этот дух ещё тянул сигареты «Кэмел» и после первых затяжек покашливал, выдавая тем самым значительный стаж курильщика.
Это была не та девица, которую звал в бреду несчастный турист и перед которой благоговел Сева Кружилин, но впечатление на мужчин она производила и притягивала внимание не только ярким костюмом и высоченным ростом. Если смотреть издалека, то вроде бы воздушная, приблизишься — приземлённая, без комплексов, которые бы воздвигали некие барьеры. Обычно такие люди с первой минуты вызывают чувство, будто их давно знаешь. Оставалось лишь гадать, откуда, с каких подиумов Репьёв снял эту деву и так оперативно послал на помощь одинокому геодезисту в каменистую дикую пустыню.
Они выпили по чашке кофе, прежде чем Терехов спросил имя.
— В прошлой жизни звали Полиной, — призналась она, разглядывая его скользящим неуловимым взглядом. — Но можешь звать Палёна.
У неё в одной реальности шла вторая жизнь. Женщины на Укоке носили имена редкие, замысловатые и наверняка верили, что по своей или чужой воле поменяв его, меняли и судьбу.
— Сама придумала? — усмехнулся Андрей.
— Нет... Так окрестил Репьёв, а мне нравится — Палёна... В их деревне так называли анютины глазки, цветы.
— Красиво звучит...
— Ты же сейчас гадаешь: откуда Георгий взял такую девицу? — провидчески спросила она и усмехнулась. — Хочешь, сама расскажу?
— Потом, — уклонился он, ощущая некую паутинную завораживающую липучесть её голоса. — Нам давно пора на работу.
Она словно не услышала, продолжая плести кокон из вкрадчивых, легко слетающих с уст слов.
— Знаешь, Репьёв предложил назваться Ландой. Поэтому ссадил за километр, чтобы явилась сама... Ты слышал про Ланду? Так называют дух принцессы Укока.
— Слышал. И что же не назвалась?
— Ты бы не поверил, правда?
Терехов окинул её взглядом.
— Не поверил бы. Её вон милиция ловит — поймать не может. А тут является сама...
— Вот, а Георгий просил сыграть, — Палёна улыбнулась. — Хотел приколоться. Нет, я бы смогла, и даже репетировала, пока шла. Не впрямую назваться, а всего лишь намекнуть, чтоб сам догадался. Но когда увидела, поняла: у тебя высшая степень самоконтроля. Репьёв плохо тебя знает. Про таких говорят: себе на уме. Я права?