Немного обвыкнувшись, Терехов попытался ещё раз осмотреть аркан, но всё двоилось. Он зашёл в кунг за лупой, однако солдаты от его хождений всё-таки проснулись, рядовой уже стоял у плиты, сержант чистил обувь.
— Вопрос на сообразительность, — озадачил их Андрей. — Кто определит: канат оторван или отрезан?
Сержант Рубежов поднёс конец верёвки к свету и осмотрел.
— Отрезан, — заключил тоном следопыта. — Очень острым ножом или опасной бритвой. Концы нитей не размочалены.
Рядовой Ёлкин вытер руки о белый фартук и тоже уставился на верёвку.
— Срезан, — подтвердил он. — Только не ножом и не бритвой, а чем-то типа лазера, причём мгновенно.
— Ладно тебе, лазером... — ухмыльнулся мрачноватый сержант. — Вы Ёлкина не слушайте, он наговорит...
— Ты пощупай! — посоветовал Ёлкин. — Русский глазам не верит, ему щупать надо. Канат на срезе твёрдый. Капроновые нити мгновенно оплавились и остыли.
В пограничники дураков по-прежнему не брали, и это было отрадно. Терехов пощупал: место среза и впрямь слегка затвердело, мог бы и сам догадаться.
Он достал нож и тут же срезал другой конец каната — срез был мягким, шелковистым...
По глазам солдат понял: всё видят, понимают, но лишних вопросов не задают.
— Ну и кому мне верить?
— Своим глазам, — многозначительно заметил рядовой Ёлкин и встал к плите. — Здесь только этому и можно верить.
Чем сразу как-то расположил к себе, тем паче, что звали его Андреем — тёзка.
— У меня в глазах двоится, — признался Терехов.
— Ещё бы! — обронил Рубежов. — Тут у всех двоится...
Видимо, они обсудили вчерашнюю попытку поймать лошадь и пришли к некоему своему заключению. Но озвучивать свои домыслы не хотели.
— Не проморгаюсь, день актируем, — сказал Андрей и открыл дверь.
— Это как? — не понял сержант.
— Отдыхаем.
Погранцы переглянулись, но восторга не выказали.
Терехов пошёл к озеру, где вечером паслась кобылица, и, насколько смог, осмотрел всё вокруг. Ни на траве, ни на камешнике никаких особых следов поединка он не нашёл, отпечатков копыт вокруг было множество, и ему не грезилось вчера, что лошади носились вокруг него. Сырая зелёная трава ближе к озеру была выбита большим полукругом, который не терялся даже на крупном щебне широкой высыпки, подёрнутой лишайником.
Андрей прошёл рядом с этой тропой и нашёл то, что искал, — петлю аркана. И по тому, как она была срезана — возле самого узла, стало понятно, что вчера он и впрямь набросил её на что-то тонкое, толщиной в руку — уж никак не на лошадиную шею.
Конец верёвки так же был оплавлен...
Это никак не укладывалось в голове, поэтому Терехов старался не думать, как и чем отсекли аркан. Ответ мог быть самым простым: например, из-за свойств химволокна, из которого свит канат, при резком и сильном натяжении может произойти мгновенный разогрев. Явление известное: при текучести материала температура в зоне разрыва резко повышается. Это касаемо стальных тросов, но вот к верёвкам относится это или нет?
День и впрямь пришлось актировать: Андрей специально поставил теодолит на треногу и заглянул в трубу. Обе части сдвоенного мира допускали слишком большую погрешность. Погранцы заметили его опыты и предложили свои глаза: мол, если научить, как измерять эти злосчастные углы, считывать показания по верньерам, то под чутким руководством мы смогли бы... Терехов этот лепет и слушать не стал, а к обеду на стоянку завернул «Урал», дабы перетащить кунг на новое место. Пришлось дать отбой.
Терехов заварил крепкого чая, после чего слегка отжал нифель, завернул в бинт и наложил на веки. Говорили, что примочки чайной заваркой помогают от глазных болезней, особенно, если насмотришься на сварку. Пролежал час и незаметно уснул — натопленный кунг и кровать располагали. Проснулся уже затемно и в поту, служивые дров не жалели и перестарались. Заварка хоть и не вернула зрение, однако глаза начали гноиться, и почти исчезла светобоязнь. Погранцы заступили на службу, то есть рядовой спал, сержант ушёл в дозор и, вероятно, забрал с собой тепловизор.
Андрей не собирался искать лошадей, хватило вчерашнего опыта, хотел проветриться на улице, благо ночь выдалась звёздная, тихая и с морозцем.
Он отошёл от кунга на сотню метров, когда из-за горы выкатилась луна и расчертила плато длинными редкими тенями. В такую минуту хотелось замереть, дабы не нарушать редкостного покоя на плато. И вдруг среди замерших теней появился частокол движущихся, и Терехов догадался — идут два коня, один за другим! Причём глазом самих не увидеть, мешал призрачный лунный свет, вызывая резь в глазах, но тени от восьми ног чёткие и два колеблющихся пятна над ними.
Он присел, затаился: лошади бесшумно двигались наискосок, в сторону кунга, словно предлагая ещё раз погоняться за ними. Луна поднималась быстро, тени укорачивались, становились контрастнее, да и расстояние до лошадей сокращалось. Оставалось шагов двадцать, когда Андрей внезапно увидел, что тень впереди идущего коня имеет длинное и острое продолжение — всадник! Очертания его колыхались на неровностях земли, но отчётливо виднелась голова в островерхом, как будёновка, шлеме, плечи и даже руки. Фигура казалась богатырской!
Лошади уже были совсем близко, но из-за луны оставались пока что незримыми и шли бесшумно. Однако угол освещённости быстро менялся, и вдруг — словно серебро в темноте засветилось — заиграли переливчатые отблески чёрной масти! Всадник ехал впереди на гнедом! А мутная, призрачная серая в яблоках шла за ним, словно привязанная. И ещё пахнуло острым весенним запахом ландыша, который тут не встречался, да и цвести в это время никак не мог! Ещё бы несколько секунд — и тот, кто оседлал жеребчика, выехал бы из-под слепящего лунного света, предстал во всей красе, но в этот миг из-за кунга с шелестом взлетела красная ракета, и чуть позже послышался хлопок.
Андрей вздрогнул от неожиданности, тени забегали, завертелись, и в этой мешанине он потерял их из виду. Остался лишь едва уловимый запах ландыша. Скорее всего, кони резко повернули назад — эхом откликнулся глухой удаляющийся топот по заиндевелой, но ещё мягкой земле.
6
Терехов проводил взглядом угасшую ракету и побежал к вагончику, вспомнив, что красный сигнал — тревога на границе, прорыв или проникновение. Пока бежал, рядовой Ёлкин успел запустить электростанцию и включил прожектор над входом.
— Что стряслось? — спросил Андрей.
— Ничего, — спокойно отозвался тёзка и закурил. — Командир просил обозначить место.
— А почему красная?
— Зелёных нету. А этих куча.
— Заблудился, что ли, командир?
Ёлкин ухмыльнулся.
— Вроде того.
— Службу проверяет? — будто между прочим спросил Андрей.
— Да ну... Судьба у нашего командира такая. Как полнолуние, так бессонница. Садится верхом — и поехал. У него и погоняло...
Недоговорил, сообразив, что болтает лишнее. Догадаться, каким прозвищем наградили его солдаты, было нетрудно.
— К нам-то заедет?
— Кто его знает, — Ёлкин зарядил ракетницу. — Пути начальника неисповедимы. И выстрелил в звёздное небо.
Терехов полюбовался ракетой.
— Долго палить будешь?
— Каждые десять минут, пока не поступит команда, — тёзка зябко поёжился — выскочил из натопленного помещения в летнем камуфляже. — А что? В любом случае полезно! Дозорные не спят и враги боятся. Прётся, к примеру, шпион — вдруг красная ракета!
— Иди, оденься, — наставительно сказал Терехов. — Простынешь.
Тот послушался, заскочил в кунг и скоро вышел в бушлате и с раскладным брезентовым стульчиком.
— Присаживайтесь, — поставил он стульчик к колесу. — Вы-то днём выспались, а мой сон накрылся. Через час в дозор.
— Давай я постреляю, — предложил Андрей. — Ты ложись.
Эта его готовность понравилась Ёлкину, но он помнил службу.
— Не положено. У нас в волчьи дни вся застава бодрствует.
Хотел ещё что-то добавить, но из природной скромности опять посчитал лишним.
— Почему волчьи?
— Полнолуние, волки воют, — сдержанно пояснил Ёлкин, подавляя желание поговорить. — Тут их много. Но вот слышите вой? Нет. На луну только наша застава воет...
Опять поймал себя за язык и умолк.
— Сколько служишь? — спросил Терехов.
— Срочную на границе, — рядовой немного расслабился. — В одном отряде с Рубежовым. Он из-за фамилии на границу попал, но был музыкантом. На дудке играл, в оркестре, а я через день на ремень... А тут с девяносто третьего, как эту мёрзлую шаманку из кургана выкопали...
— Так вы после срочной на контракт пошли?
Ёлкин помялся, заговорил с сожалением:
— Нет... Гражданская жизнь, прямо сказать, не попёрла. А хотели весь мир окучить. Рубежов золотую жилу нащупал, сотовая связь только развивалась. На третью позицию уже выходили! Между прочим, в Москве работали, на Рублёвке чуть ли не первыми поселенцами были... Но конкуренция... Нам и обломали рога.
— После Рублёвки на Алтай? — искренне изумился Терехов. — Да вы герои!
И неожиданно подвиг на откровенность.
— Всё дело случая, стихия, — скромно заметил солдат. — Особняки, машины ушли за долги. Едем однажды в метро, бездомные, голодные, как волки. Банки на нас охоту открыли, в окладе держат... Тут объявление: набор по контракту! В пограничные войска! В общем, мы теперь наёмники, солдаты удачи! Почти «дикие гуси». Вот уже на третий срок подписались. Главное — нас тут банки не достают. С Алтая, как с Дона, выдачи нет!
И осёкся, поняв, что наболтал чужому незнакомому человеку слишком много. Потом спохватился, послал ракету в небо и попытался сделать собеседника своим.
— Слышал, вы тоже поносили зелёную фуражечку? И с нашим командиром заканчивали погранучилище.
Ему хотелось что-то расспросить про своего начальника заставы, но теперь удерживала излишняя осторожность.
— Было дело, — усмехнулся Терехов. — На курс старше учился. А погоняло носил — Репей. Приставучий был, фамилии соответствовал...
Ёлкин на провокацию не поддался, сдержал любопытство относительно командира и запустил ещё одну ракету. В ответ на его груди мерзким голосом забормотала рация. Андрей не понял ни единого слова, однако погранец выслушал и обронил:
— Это тебе не на дудочке играть, — и опять вспомнил про «принцессу Укока». — Как эту шаманку откопали и увезли, на Алтае весёлая жизнь началась. Землетрясения, наводнения... Как наука считает — связано это с ней или нет?
— Предрассудки, — односложно отозвался Терехов.
— Я тоже так считал... Пока у командира духи коня не угнали. Всей заставой искали. Такой же гнедой был, как у вас...
— Хочешь сказать — и моего духи взяли?
— Люди здесь чужих лошадей не трогают. Тем более угнать коня с погранзаставы! Мы же всех тут раком поставим, простите — на уши.
— На что духам лошади, если они бесплотные, — усмехнулся Андрей, — и летают по воздуху?
— Этот дух плотный, — уверенно заявил Ёлкин. — Командирского жеребчика вернули едва живого. Копыта — в хлам, холка седлом сбита до мяса. Рёбра торчат. Но самое главное — на лбу глубокая вмятина. Овальный след, и ещё кровоточит...
— Убить хотели?
— Нет, — солдат сделал многозначительную паузу. — Если бы убить... Рог отломили. Или сам отпал.
— Рогатый жеребец? — рассмеялся Терехов. — Забавный ты сказочник, рядовой Ёлкин!
— Его на племя в округ забрали, — не обиделся тот. — Можете сами посмотреть! На конной базе содержат, в Новосибе.
— Духи катались?
— Видел я этого духа, — вдруг признался «солдат удачи». — Правда, издалека... Метра три ростом, если с шапкой.
Терехов внутренне вздрогнул, вспомнив пляшущую тень всадника.
— У страха глаза велики...
— Не один я видел, многие не раз наблюдали, — Ёлкин будто рассердился, — и в рапортах указывали. До сих пор видят... Но капитан приказал не писать больше, особенно срочникам. Будет расценено как попытка закосить под дур-ку и уклониться от службы. Пока эту шаманку не трогали, никаких духов тут не было и коней не угоняли. И алтайцы видят этого духа земли, требуют вернуть мумию на место. Тогда, мол, и успокоится. Они считают её своей царицей или богиней.
Андрей встал со стульчика, помахал руками, поприседал, испытывая странное желание встряхнуться всем телом, как это делают собаки.
— Да бред всё это! Я с академиками разговаривал... Курган скифский и мумия уж никак на алтайку не похожа. Мне её скульптурное изображение показывали. Русская женщина! Такой тип в каждой нашей деревне.
«Солдат удачи» глянул на часы, зарядил ракетницу и поднял ствол к небу.
— Мне тоже показывали. Только в натуре. Красивей женщин не видел. А я их повидал в Новосибе! Новосиб — город красавиц. Не обратили внимания?
И выстрелил. Ракета ушла вертикально вверх и не описала дуги, как другие, растаяла в лунном небе.
— Что ты мог разглядеть? Ночью все кошки серы...
— Почему ночью? Я и днём видел. На командирском коне проехала, метров сто от меня. Даже поводья не держит, конь сам несёт.
— Сто метров!
Недоверчивый тон Терехова, а может, эти воспоминания почему-то начинали злить Ёлкина:
— Так я в бинокль смотрел! Тюрбан метровый на голове, а глаза завязаны.
— Зачем?
— Кто знает? Может, маска такая.
— Как же ты красоту рассмотрел?
— А красоту и маской не прикроешь, — нашёлся рядовой. —Хотел ближе подойти...
— Почему же не подошёл?
— Будто не знаете! — сердито ответил «солдат удачи». — А потом в санчасть? С похмельным синдромом или белой
горячкой? И прямым ходом — на дембель! Мне служба дороже.
Терехов вспомнил Севу Кружилина.
— Погоди... То есть по-твоему выходит — кто с духом пообщается, у того «похмелье»?
— Ну да! С нашей заставы только за последний год двоих комиссовали. Проверками замордовали, командир воет волком! Представляете? На гражданке нормальному работы не найти, а тут берут со справкой из психушки и наркодиспансера! Теперь же всё в базу забивают... Я на вашего напарника глянул и сразу понял — контактёр.
— Хочешь сказать, что Сева видел этого духа?
— Конечно! — самоуверенно заявил Ёлкин. — Не просто видел — вступил в контакт, что делать можно только шаманам. И то не всем. И Зырян с катушек съехал! Был нормальный пацан, бизнесом занимался...
— Какой Зырян? — спросил Терехов.
— Тот, которого вы на заставу привозили, костоправ, или Вова Чёрный. Да вы у алтайцев спросите, они про духов всё знают.
— Где их взять-то? — усмехнулся Терехов. — За всё лето на Укоке ни одного туземца не видел!
У погранца был на всё ответ:
— Боятся! Нынче летом дух активизировался. И знаете почему? У него появился молодой гнедой жеребец. Дух питается энергией коня... Командирского шаманка изъездила в прах. Потом угнала коня из Кош-Агача. Там один мужик хотел турбизнесом заняться, организовать конные прогулки на плато. В первом же туре потерял жеребца и голову. Увезли в Горный с известным диагнозом. А дух и эту лошадь укатал. Теперь на вашем единороге будет рассекать.
— Единороге? У моего гнедого вроде не было рогов.
— Уже отрос. Днём не видно — ночью светится. И вы в этом убедились. Когда порванную верёвку показали, я сразу понял: пытались заарканить единорога. Было же?
— Было, — осторожно признался Терехов. — Только кобылицу.
— Единорожицу.
— Разве единороги не бесполые?
Ёлкин заговорил хладнокровно.
— Вам ещё трудно осмыслить, мешает предубеждение. «Этого не может быть», — думаете вы. Но это существует помимо нашего сознания. И это не плод вашего воображения. В бесполый мир духов верят только идиоты. Если у лошадей отрастают рога, пол сохраняется, как у оленей. Говорят: поймать единорогов невозможно — ерунда полная! Ловят! Вот и вы аркан набрасывали... А знаете, сколько стоит рог единорога на чёрном рынке?
— Их что — продают? — изумился Терехов.
— Продавали когда-то, по весу алмазов, — со знанием дела пояснил Ёлкин. — То есть каратами взвешивали, и цена, как у бриллиантов чистой воды. Потому почти всех истребили ещё в средние века.