Драгомыслов отказываться не стал. И первым же делом вернул офис Ночного Дозора на прежнее место, в дом целителя Вильгельма Пеля. Свое решение он аргументировал так: во-первых, небольшой особняк, спрятанный в недрах исторического центра города, еще вмещал прежний штат сотрудников, коих насчитывалось всего пятеро, но совершенно не подходил для расширенного контингента. Во-вторых, незадолго до назначения Геннадия Петровича в доме с Башней грифонов случился двойной пожар. И пока пострадавшую от огня аптеку восстанавливали, Драгомыслов быстро и без особых хлопот смог продавить переезд в новый-старый офис на Васильевском острове.
Несомненно, главной изюминкой, привлекающей к офису Ночного Дозора в новом тысячелетии, являлась башня. Необычный вид и архитектурная изысканность этой дымовой трубы делали ее похожей на башню замка, как будто спрятанную от посторонних глаз внутри двора-колодца. Десять метров в высоту и два метра в диаметре, она служила превосходной вытяжкой для алхимической лаборатории Вильгельма Пеля. Вход в лабораторию давно был укрыт от людских глаз, алхимическое оборудование вывезли Инквизиторы и спрятали в недрах Михайловского замка, но туристы все равно продолжали приходить сюда каждый день и даже каждую ночь.
Байки и городские легенды до сих пор гласили, что башня была способна радикально менять судьбы людей в лучшую сторону, хотя Драгомыслов строго следил за тем, чтобы ни один сотрудник не смел следовать по стопам алхимика Пеля. Особенно пристально он следил за Осипом Валерьяновичем.
Но дозорные даже и не думали ни о чем подобном. Хотя кое-какие хулиганские выходки себе позволяли. После переезда в новый офис у сотрудников появилась своеобразная традиция. Чтобы дежурство прошло спокойно, Светлые Иные, прежде чем отправиться патрулировать улицы спящего города, входили на первый слой Сумрака и разрисовывали башню цифрами. Цифры на кирпичах башни постоянно менялись, то появляясь, то исчезая. Недоумевающие жильцы дома лишь пожимали плечами и списывали все на причуды молодежи. Драгомыслов на проделки подчиненных смотрел неодобрительно и наверняка надавал бы по шее, если бы застал кого-то из сотрудников за этим занятием, однако поймать кого-то на горячем пока не смог.
Естественно, таинственные символы тут же вдохновили обывателей на создание новой городской легенды, которая гласила, что в определенные моменты цифры выстраиваются в код счастья. И если человек окажется перед башней в счастливый момент, его желание сбудется. Скоро в легенде появилось уточнение, что страждущему следует быть аккуратным со своими желаниями. Ведь тот, кто придет к башне со злыми намерениями, пожалеет о своих мечтах, потому что код счастья влияет только на судьбу того, кто просит. Скорее всего эта оговорка появилась с подачи сотрудников Дозора.
В конце концов Драгомыслову надоело тратить время на постоянный отвод глаз любопытствующим туристам. И дабы избежать возможного недовольства со стороны московского руководства, Геннадий Петрович позаботился о том, чтобы свободный проход к их офису был закрыт не только для посторонних Иных, но и для людей. И теперь во дворе аптеки Пеля можно было встретить лишь жильцов и их гостей. А парадный вход охранялся не только магией, но и суровыми сотрудниками ЧОПа.
Как раз мимо этих охранников сейчас и проходили оперативники, возвращающиеся с неудачного задержания.
– Привет, бойцы! – браво гаркнул дядя Саша охранникам.
– И вам не хворать, – ответили хмурые чоповцы, провожая вкатившийся во двор «уазик», за рулем которого сонно зевал Кирилл Батурин, штатный водитель Ночного Дозора. На самом деле Кирилл не зевал, просто таким образом он активировал дежурное заклятие, отводившее взгляды охранникам и одновременно стирающее воспоминания о том, что они пропустили не числящийся среди местных автомобиль. После чего Батурин ловко припарковался у башни в центре двора и выбрался наружу. Вслед за ним из кабины выбрался дядя Саша, и они вместе распахнули задние дверцы кузова.
К машине уже спешили Осип Валерьянович и Женька, не забывшие прихватить с собой брезентовые носилки.
– Как он? – озабоченно спросил Гранкин целителя, наблюдавшего со стороны за тем, как оперативники аккуратно и сноровисто перемещают все еще бессознательного Илью из недр «уазика» на носилки.
– Жить будет, не переживайте, – поспешил успокоить коллег Осип Валерьянович, сканирующий ауру Золотухина. – Несите его в мой кабинет, дальше я сам справлюсь.
Гранкин, дядя Саша, Батурин и Женя взялись за ручки и в мгновение ока занесли носилки в дом. Шедший следом целитель остановился и посмотрел в одно из окон на третьем этаже. Света в окне не было, но Осип Валерьянович и без этого прекрасно видел замершего с другой стороны оконной рамы Драгомыслова.
– Не волнуйтесь, Геннадий Петрович, – тихо произнес целитель, – он парень крепкий, выкарабкается.
Темный силуэт в окне слегка кивнул в знак благодарности.
Глава 4
Домой я вернулся совершенно разбитым.
Мне нравились моя работа и моя жизнь. Но даже и в них иногда случались встряски, подобные побоищу, устроенному фанатами на матче накануне.
Открыв наконец банку пива и раскладывая на столе широкие сотейники, чтобы приготовить яйца пашот, я еще раз мысленно прокручивал в голове события на стадионе. Драгомыслов в ответ на мой отчет по телефону кисло рассказал, что поймать нарушителя нашим так и не удалось. Кроме того, попытавшуюся перехватить Темного оперативную бригаду Ночного Дозора тот раскидал словно щенков и ушел через второй, а быть может, и третий слой Сумрака. Да так лихо, что Илья Золотухин до сих пор отлеживался в кабинете Осипа Валерьяновича. Начальство подало жалобу в Дневной Дозор, а там пообещали разобраться и помочь в поисках виновного. А это, само собой, означало, что спешить они не будут.
Осторожно опустив предварительно разбитые яйца в едва закипевшую воду, закрученную сотейником в воронку, чтобы пошировать их по-французски, я вооружился шумовкой и засек четыре минуты, выжидая, чтобы белок сделался плотным, а желток остался жидким.
Неторопливо «колдуя» над ужином, я продолжал размышлять. Полноценными составами Ночной и Дневной Дозор работали в Санкт-Петербурге сравнительно недавно. Причин для этого было немало. Сперва в Питере навел шорох Ямаец со своей сворой диких Иных, затем сам город чуть не стал Иным, но был развоплощен объединенной группой Высших Темных и Светлых Иных, выступивших единым фронтом под руководством Инквизиции. После этого многострадальную северную столицу отдали на откуп Инквизиции. Те еще времена.
Но тем не менее ситуация на стадионе не лезла ни в какие ворота. А Темный, однако, знал, куда пойти, чтобы напитаться под прикрытием извечной ретивости футбольных фанатов.
По всему выходило, что Драгомыслов послал меня туда не просто для того, чтобы сделать несколько эмоциональных снимков. Тогда что? Чуйка? Заранее разгаданная провокация Темных, которую меня как бы невзначай послали задокументировать? Может быть. Ведь по всему выходило, что именно я должен был оказаться там и увидеть на вираже зенитовских болельщиков применение воздействия и возмущение в Сумраке, вызванное колдовством Темного Иного, спровоцировавшего фанатский вираж на беспорядки, – летали выдернутые с корнем кресла, дымили файеры, началась массовая драка и столкновение с полицией и ОМОНом. Такого на футболе я не видел давно.
И все равно толку от меня пока было мало. Разве что помогут снимки. Может, среди прочего какая-то зацепка и попала в объектив.
Достав из воды дошедшие яйца, я переложил их в кастрюльку с холодной водой, чтобы остановить процесс поширования и смыть уксус. Затем образовавшиеся нити белка аккуратно срезал кухонными ножницами и поглядел на плоды своих трудов, выложенные на поджаренные тосты с ломтиками зелени. Затем сгреб грязную посуду в раковину и, открыв вторую банку пива, неторопливо принялся за еду, вкус у которой, по моему скромному мнению, был просто восхитительным.
Посмотрим, что удастся раскопать на снимках. Снимал я много, что-то да должно было засветиться в кадре. Да и этот непонятный пьяный тип в толстовке – может, что и разгляжу более детально. Покончив с едой, я провозился в студии какое-то время и таки смог разглядеть на снимках что-то более-менее конкретное. Даже перепроверил изображения в Сумраке.
Отложив наконец работу и допив пиво, я отправился на личный доклад к Драгомыслову. И тут вдруг напомнил о себе мобильный телефон. Взглянув на аппарат, я нисколько не удивился тому факту, что звонил шеф.
– А я как раз в офис собирался, Геннадий Петрович. Я тут снимки просматривал с матча и заметил одну деталь…
– Это хорошо, Степан. Расскажешь лично, как ты и планировал. – Голос шефа звучал устало и даже как-то немного отрешенно. – Только сперва проведай мать, ладно?
– Что?.. – Во рту у меня мигом пересохло. – С ней что-то случилось? Геннадий Петрович, скажите сразу!..
– Тихо ты, тихо! – поспешил успокоить меня начальник. – Ничего не случилось, извини, если я тебя невольно напугал. Просто совестливо мне, что я тебя гоняю вовсю, к матери в больницу заглянуть не даю. Вот и решил исправить ошибку.
На сердце у меня сразу полегчало.
– Спасибо, Геннадий Петрович, – тепло поблагодарил я Драгомыслова, – спасибо большое. Я быстро, честное слово.
– Сдурел ты, Степан? Проведи с матерью столько времени, сколько нужно. А потом уже приходи в офис. Ну все, Оксане Алексеевне от меня привет передавай.
– Непременно передам, Геннадий Петрович, – еще раз поблагодарил я и нажал отбой.
Несколько месяцев назад в моей семье случилось несчастье, моей маме неожиданно диагностировали рак. Врачи делали все возможное, мы с моей младшей сестрой Светой мотались по всевозможным клиникам, но вердикт оставался неизменным – опухоль мозга была неоперабельна.
Хоть я и был Иным, но без особого разрешения не мог помочь. Светка тем более. Даже для того, чтобы хоть чуточку облегчить боль. От этого бессилия мне каждый раз хотелось на стены лезть, глядя, как мать угасает.
Светлане было двадцать два. Она училась на четвертом курсе журфака, просила иногда сделать репортажные снимки для своих статей. Тексты у нее были неплохие, Свету даже печатали в нескольких изданиях. В ней была та особая искорка, которая при упорстве и усидчивости помогает развить талант. Искорка Иной. Хоть и очень, очень слабенькой. Но все равно Свет в Свете.
За ней несколько лет ухаживал парень с ее же курса. Я как старший брат, конечно, ревновал, но это было естественное чувство. Витя был обычным человеком, хорошим парнем из интеллигентной семьи, нравился нашей маме. Да и мне в принципе тоже. Ребята хотели пожениться. Дело молодое.
Отца в нашей семье не было, родители развелись, когда мне исполнилось пятнадцать, а Света была еще совсем крохой. Я слышал версию, что мужчины чувствуют, что ребенок Иной, и уходят из семьи. Поэтому мы старались помогать матери как могли.
Я периодически пытался подавать запрос Драгомыслову на применение воздействия, чтобы вылечить мать, но начальник на все отвечал отказом, хоть я и видел, что ему было искренне жаль меня.
Сейчас мама уже вторую неделю находилась в клинической больнице имени Соколова, и, к нашему со Светой удивлению и радости, врачи начали говорить о некоторых улучшениях. Пусть и незначительных, но все равно это вселяло надежду.
Дежурили мы у мамы по очереди, приносили фрукты, журналы, которые она выписывала, да и просто ради того, чтобы посидеть рядом, поговорить, побыть с близким человеком. Сейчас у нее должна была находиться Света.
В палату я вошел очень тихо, но, как я и предчувствовал, мама еще не спала в отличие от сестренки, забравшейся с ногами в кресло рядом с больничной койкой.
– Привет, мам, – полушепотом сказал я, аккуратно поставив на пол два полиэтиленовых пакета с продуктами.
– Привет, Степушка. – послышался знакомый с детства голос. Слабый, но такой родной.
– Я не поздно? – на всякий случай спросил я и посмотрел на часы – вечерний обход уже вот-вот должен был закончиться. – Как ты? Я тебе фруктов принес, соков и марципаны, твои любимые. Как себя чувствуешь?
– Да ничего. Таблеток напилась, укол сделали, вот лежу, со Светой только о тебе говорили. Умаялась она со мной, уснула.
– Что врачи говорят, есть новости?
– Да что говорят, вроде поспокойнее стало. Но все равно без уколов побаливает.
Света наконец-то проснулась, посмотрела на меня и улыбнулась.
– Степка, ты чего пришел? Сегодня же моя очередь с мамой сидеть. Или я напутала?
– Да нет, все хорошо, – махнул я в ответ, – я на минутку к вам забежал, перед работой. Как наша подопечная?
Но за сестру, слабо рассмеявшись, ответила мама:
– Ваша подопечная, судя по аппетиту, идет на поправку.
Я изо всех сил хотел в это верить.
– У тебя у самого как дела, Степушка?
– Работы немного накопилось, как разгребусь, сразу приеду обязательно. Чего тебе привезти?
– Да ничего не надо, – привычно ответила мать, хотя мы оба прекрасно знали, что ни я, ни Светка никогда не навещали ее с пустыми руками. – Журналов разве каких.
– Журналы, отлично. Ладно, что-нибудь придумаю, – бодро ответил я.
– А как у тебя с работой? Фотографируешь что-то интересное?
– Да так, по мелочам, – уклончиво ответил я, невольно вспомнив про лежавшую в кармане пальто флешку с фотографиями погрома на Петровском. – Котиков, цветочки, облака.
– Ну хорошо. – Мама явно удовлетворилась таким ответом. – Главное, чтобы платили.
– Да куда они денутся, – улыбнулся я.
– Вы у меня умнички, – ласково сказала мать. – Вон какие выросли. Ты фотограф, Света журналистом будет.
Светка что-то фыркнула в ответ.
– Ну а еще чего расскажешь? – По голосу матери я понял, что она уже начинает уставать от разговора. – А чего не постригся до сих пор? Ходишь словно пугало огородное.
– Да все руки не доходят. – Я машинально провел рукой по волосам. – Успею.
– Ну и ладно.
В этот момент дверь в палату неслышно приоткрылась, и к нам заглянула миловидная медсестра.
– Извините, но Оксане Алексеевне уже пора спать.
– Конечно-конечно, – поспешно засобирался я. Поочередно поцеловал сестру и маму. – Мамуль, я скоро тебя навещу. Кушай и старайся побольше отдыхать.
– Да мне тут больше ничего другого не остается, – тихо усмехнулась мама.
– Целую.
– И я тебя. Не засиживайся долго.
– Постараюсь. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Степа.
От разговора с матерью на душе стало тепло. Я смотрел на мелькающие за окном моего автомобиля освещенные ночными огнями улицы Питера и думал о том, что еще раз попробую упросить Драгомыслова выдать мне разрешение на вмешательство. Немного успокоив себя таким образом, я прибавил скорость и влился в неплотный уличный поток из машин.
По дороге к кабинету Драгомыслова мне навстречу попался Илья Золотухин, член оперативной группы дяди Саши, плечистый детина с простоватым лицом и ершистым, хоть и добрым характером.
– Жив, курилка! – радостно воскликнул я при виде коллеги. – Говорят, потрепал тебя Темный?
– Здорово, Балабаныч. – Он сдавил мою ладонь своей могучей пятерней. – Да стараниями Осипа Валерьяныча покопчу еще небо. Ты чего так рано-то?
Это для обычных людей поздний вечер являлся концом рабочего дня. А для нас, сотрудников Ночного Дозора, с наступлением сумерек работа только начиналась.
– Да вот как раз по делу того Темного хулигана зацепку нашел. Ну и еще… – Я стыдливо осекся, но Золотухин и так понял, о чем я еще хотел поговорить с шефом. О моих попытках последние месяцы подступиться к шефу знали все.
– А-а-а, – покачав головой и нахмурившись, протянул Илья. – Опять воздействие просить идешь.
– Иду, – согласился я. Золотухин застал меня на лестнице и стоял на ступеньку выше, массивной глыбой нависая над моей головой, хотя на самом деле мы были одного роста. Сейчас наши позиции меня слегка нервировали.