Сам Эйхгорн в медицине был полным профаном. Знал ровно столько, сколько знает любой нормальный человек. Этого хватило, чтобы поставить диагноз — тут кто угодно бы справился, — но вылечить себя Эйхгорн не мог. У него имелась только походная аптечка. Бинты, йод, несколько простых лекарств… а нужен хирург!
Эйхгорн слышал о врачах, что в критической ситуации вырезали себе аппендикс сами — но то врачи. Сам он имел о хирургии чисто теоретическое представление… да и инструментов у него нет…
При королевском дворе есть лекарь и костоправ — но первый врачует в основном изжогу у короля и мигрень у королевы, а второй вправляет вывихи и переломы. Никаких операций. Вряд ли кто-то вообще в этом средневековом мире умеет лечить аппендицит.
Разве что волшебством… да, конечно, волшебством! Надо срочно найти настоящего волшебника!
И тут Эйхгорн вспомнил о настойках, оставшихся в шкафу от прежнего хозяина башни. Там совершенно точно была микстура от боли в животе!
Извлекши ее на свет, Эйхгорн минут пять изучал темную жидкость. Он понятия не имел, что это за бурда, из чего сварена. Химического состава на этикетке нет, да и сама этикетка совсем потускнела, некоторые буквы почти не читаются. Срок годности почти наверняка давно закончился.
Какой вообще срок годности положен по ГОСТу волшебным зельям?
У Эйхгорна не было никакой гарантии, что эта сомнительная бурда поможет. Даже если это действительно что-то волшебное, а не просто вода с глиной, она называется «Микстура от боли в животе». Вовсе не «Микстура от аппендицита». Может, она лечит расстройство желудка? Или пищевое отравление? Или вообще грыжу? В животе очень много всякого может болеть.
Но хуже Эйхгорну от нее точно не станет. Решив так, он вынул пробку и залпом опорожнил пузырек.
Стало хуже.
Боль в животе не только не исчезла — она усилилась в разы! Эйхгорн едва сдержался, чтобы не закричать в голос, настолько плохо ему стало. Перед глазами все поплыло…
— Мэтр, вы все еще болеете? — донесся откуда-то звонкий голосок.
Эйхгорн не без труда понял, что провалился в бессознательное состояние и пребывал там… неизвестно сколько. Возможно, несколько часов. Его по-прежнему мутило, во рту было сухо, как в пустыне. Рядом валялся все еще включенный диктофон — интересно, что он там записал?
— Да… болею… — с трудом выдавил он.
— И волшебство не помогает? — посочувствовал Еонек.
— Нет… Я выпил микстуру… от боли в животе… но меня только сильнее скрючило!.. — пожаловался Эйхгорн.
— Что за микстура? Вы сами приготовили?
— Нет… от прежнего волшебника осталась… испортилась, наверное… Вон пузырек…
Еонек поднял пустой флакончик, пригляделся к этикетке, поковырял ее ногтем и укоризненно сказал:
— Мэтр, вы невнимательно прочли! Смотрите, тут же написано — это микстура ДЛЯ боли в животе!
Эйхгорн выхватил у него пузырек. И в самом деле. Между словами стоял предлог «I0», который читался как «аб» — «от». Однако на самом деле то оказалось не «0», а «θ», просто поперечная черта от времени стерлась! И читалось это уже как «ап» — «для»!
Чертовы каламбуры. Эйхгорн всегда их ненавидел.
— Но вы не волнуйтесь, мэтр, я нашел вам лекаря! — заверил Еонек. — Он уже поднимается, сейчас будет!
— Волшебника?.. — с надеждой прошептал Эйхгорн. — Пожалуйста, скажи, что это волшебник!
— Лучше, мэтр! Гораздо лучше!
В люк тем временем пролез мужчина лет сорока. Был он бледен, худ, со впалыми щеками. За спиной большой берестяной ранец, а одет… одет он оказался в рясу. Белую рясу с вышитым на груди зеленым листом.
— Здравствуйте, мэтр, — произнес гость. — Меня зовут брат Рокабриан, я прибыл врачевать вас.
Эйхгорн тихо застонал. Только этого не хватало. Его будет лечить монах. Ужас. Хорошо, если дело ограничится молитвами — от них, по крайней мере, хуже не станет.
А если этот тип сторонник кровопускания?
В любой другой ситуации Эйхгорн послал бы такого «врача» куда подальше. Но сейчас у него не было сил даже чтобы шевелиться. Он лишь мог слабо смотреть, как монах ставит ранец на пол и моет руки в миске с водой.
Что ж, он хотя бы моет руки… Уже что-то…
Несколько следующих минут брат Рокабриан осматривал страдающего землянина. Приложил ко лбу холодную ладонь, заставил открыть рот, тщательно прощупал живот и задал несколько вопросов о самочувствии, особенно интересуясь стулом. Эйхгорн покорно отвечал, хотя не видел в этом никакого смысла.
— У меня аппендицит! — наконец не сдержался он.
— Да, я уже понял, — невозмутимо кивнул монах.
— А, так вы знаете такую болезнь? — ядовито хмыкнул Эйхгорн. — Ну тогда вы должны и знать, что она не лечится!
— Зато оперируется, — сказал монах к великому удивлению Эйхгорна. — И если будет на то воля Бога Исцеляющего, сейчас я избавлю вас от этой хвори, мэтр.
Эйхгорн понял, что сбывается его худший кошмар. Монах собирается его оперировать. Врагу своему такого не пожелаешь.
— Может, не надо? — слабо запротестовал Эйхгорн.
— Если операцию не сделать в ближайшие часы, вы умрете, мэтр, — спокойно ответил монах. — Я не могу этого допустить.
— А анестезия-то хоть будет? — тоскливо спросил Эйхгорн.
— Будет, но местная, — ответил брат Рокабриан.
Эйхгорн недоверчиво моргнул. Монах понял слово «анестезия». Более того — он в курсе, что она бывает местная.
А потом брат Рокабриан раскрыл свой ранец, и глаза Эйхгорна полезли на лоб. Там лежали десятки разноцветных пузырьков и кулечков с порошками, но кроме того — там был полный хирургический набор! Тончайшие скальпели, ланцеты, иглы, пинцеты, зеркальца, пила, молоточек, долото, кусачки, плоскогубцы, расширители, отвертки…
Монах совершил странное движение — словно бы перекрестился, только лба коснулся дважды, в области бровей. Прошептав несколько слов, он извлек нож и нечто вроде шприца без иглы. Молниеносное движение — и нож рассекает Эйхгорну мышцу на бедре. В следующий миг брат Рокабриан вставил туда этот странный «шприц» и капнул какого-то раствора из пузырька.
После этого он просто уселся напротив и принялся выжидать, продолжая что-то бормотать. Эйхгорн полагал, что монах молится, но прислушавшись, обнаружил, что тот просто размеренно считает.
Досчитав до тридцати, монах встал и надавил Эйхгорну на живот.
— Чувствуете что-нибудь? — спросил он.
— Нет… — растерянно ответил Эйхгорн.
Он и в самом деле ничего не чувствовал. Боль исчезла полностью — вместе со всеми прочими ощущениями. Низ живота и верхнюю часть ног словно заморозили.
Монах кивнул, поставил рядом с собой ранец, смазал чем-то живот Эйхгорна и сделал первый надрез.
Выглядело это… невероятно. Худые руки мелькали с умопомрачительной быстротой, хватая то одно лезвие, то другое, рассекая, перетягивая и зажимая окровавленные кусочки. Инструменты так и порхали в тонких пальцах, скальпель вибрировал, точно живой.
На лице монаха ничего не отражалось. Полностью отрешенное, оно выглядело гипсовой маской. Молча и сосредоточенно он резал Эйхгорна, и тот видел это, понимал — но ничего не чувствовал.
Действительно, прекрасная анестезия.
Вот пинцет извлек наружу окровавленный отросток. Аппендикс. Эйхгорн смотрел на него затуманенным взглядом — и не верил.
Брат Рокабриан же прижал к разрезу гладкий темно-красный камень и попросил Эйхгорна:
— Подержите так, мэтр.
— Что это… за камень?..
— Эстетль. Его еще называют кровяным камнем.
— И что он… делает?
— Останавливает кровотечение.
Кровило действительно уже меньше. Монах вооружился иглой-крючком и произнес:
— Именем божьим, зашиваем разрез.
Через пару минут брат Рокабриан уже снова мыл руки, а Эйхгорн лежал на кровати, озадаченно глядя на живот. Онемение еще не прошло, но какие-то ощущения уже появились. Снова понемногу начинало побаливать, но теперь это была совсем другая боль. От операции, а не от воспаленного аппендикса.
— Швы можно будет снять через десять дней, — произнес монах, ставя на стол баночку с мазью. — Просто разрежьте нитки тонким стерильным лезвием, аккуратно вытяните и перебинтуйте — полагаю, с этим вы легко справитесь и сами, мэтр. Чтобы не было заражения, дважды в день смазывайте вот этим. Если будет сильно болеть, глотните отвара из мандрагоровых яблок — но не больше одного глотка за раз. В больших дозах он смертелен. Пищу первые три дня употребляйте только жидкую, потом можете переходить на кашу, яйца и рубленое мясо. Только много не ешьте, блюдите диету. Вставать можно с завтрашнего дня. Не поднимайте тяжелого, не пейте вина, не курите, не познавайте женщин. Я пробуду в этом городе еще шесть дней — если возникнут осложнения, посылайте за мной пажа.
— Спасибо вам… святой отец… — с трудом выговорил Эйхгорн. — Сколько я вам должен?..
— Это мой священный долг, мэтр, — покачал головой брат Рокабриан. — Да хранит вас Бог Исцеляющий.
Чуть позже, лежа в постели и прихлебывая бульон из брабулякра, Эйхгорн спросил у Еонека:
— Что это был за монах, где ты его нашел?
— Просто какой-то чернец из ордена Подорожника, — пожал плечами паж. — Кто-нибудь из них все время околачивается в городе.
— Так их таких что, много?..
— Конечно, мэтр. Целый орден. Говорят, у них даже собственная страна есть на каком-то острове.
— И все умеют… лечить?
— Ну а как же, мэтр? — удивился Еонек. — Они же служат Медеору, Богу Исцеляющему. Если вас не смогут вылечить в ордене Подорожника — вас не смогут вылечить нигде.
— И они лечат бесплатно?
— Конечно, бесплатно. Им так их бог велит. Но если хотите, вы можете сделать их ордену пожертвование. Многие делают.
Эйхгорн откинулся на подушку и издал слабый смешок. Дрожащей рукой он поднес к губам диктофон и сделал аудиозаметку:
— Информация к размышлению — монахи бывают полезными. Кто бы знал…
Глава 21
В постели Эйхгорн пролежал семь дней, периодически прохаживаясь лишь для того, чтобы не образовались спайки в кишечнике. Скрупулезно исполнял предписания монаха-врачевателя, соблюдал диету, воздерживался от спиртного. В первые дни пару раз пил упомянутый отвар из мандрагоровых яблок — тот нашелся у дворцового лекаря. Это действительно оказалось очень мощное обезболивающее — неудивительно, что монах предостерегал от больших доз.
Большую часть времени Эйхгорн читал художественную литературу. Проглотил все тома «Рыцаря Парифата», пролистал со скабрезной усмешкой «Брата Кюлота», а в конце концов дошел даже до Ктавы. Первый ее раздел, Севигиада, читался даже с интересом — это оказался сборник мифов, изложенных в стихах. Продолжительная эпическая поэма, причем написанная на редкость талантливо.
Остальные разделы были не так увлекательны. Второй являлся по сути религиозным кодексом — там подробно излагались правила и установления, перечислялись заповеди, приводились образцы молитв и описания обрядов. Скучноватое чтиво, но Эйхгорн изучил его самым внимательным образом — он явно в этом мире надолго, если не навсегда, так что нужно знать, чем тут живут люди.
Третий раздел по структуре напоминал «Божественную комедию». Там описывался тот свет — в виде своеобразного путеводителя. Практического значения это не имело, так что Эйхгорн читал по диагонали, задерживаясь лишь на незнакомых терминах.
Ну а четвертый раздел был чем-то вроде приложения. Своего рода авторский дневник наблюдений и размышлений — многочисленные афоризмы, притчи, философствования. Единым сюжетом это связано не было, практического значения тоже не имело.
А после четвертого раздела располагалось уже настоящее приложение. Биографическая справка, пара страниц об авторе. В отличие от Библии, у Ктавы имелся один конкретный автор — живший в глубокой древности мудрец, Сакор Дзидоша.
Правда, Эйхгорн усомнился, что это реальное историческое лицо — скорее уж собирательный образ, которому авторство только приписывается. Ведь этот Дзидоша, если верить биографической справке, был величайшим мудрецом в истории Парифата. Непревзойденный богослов, философ, поэт, математик и врачеватель. С богословием и философией все понятно — профессии смежные. С поэзией тоже — Севигиада говорит сама за себя.
Но вот математика и медицина… это уже перебор.
Хотя с другой стороны, земная история тоже знает разносторонних гениев. Леонардо да Винчи был не только великим художником, но и великим изобретателем. Исаак Ньютон кроме огромного вклада в физику оставил и немало богословских трудов. Омар Хайям прославился не только своими рубаи, но и алгебраическими трактатами. Ричард Фейнман был не только великим физиком, но и незаурядным художником. Михайло Ломоносов вообще брался за все подряд — и во всем был неподражаем.
Подлинно великий ум велик во всем — это Эйхгорн знал по себе.
На восьмой день Эйхгорн начал вставать. Он и раньше вставал, конечно, но в основном только на горшок. А теперь рана затянулась, послезавтра Эйхгорн планировал снять швы, но самое худшее — книги закончились. Он прочел все, что имелось в башне, сделал кучу аудиозаметок и хотел заняться чем-нибудь практическим.
За время болезни Эйхгорн о многом передумал. Ему на ум пришло немало того, что он мог бы усовершенствовать во дворце — всякие мелочи, ерунду.
Начать он решил с самого тривиального, низменного дела — уборной. После аппендицита Эйхгорну было ужасно трудно справлять нужду местными способами. В этом мире явно еще не появилась фирма «Унитас».
И теперь, слегка оправившись, Эйхгорн решил восполнить пробел. Благо эта… технология предельно проста, ее можно осуществить даже в условиях античности.
В Альбруине оказалось достаточно умелых ремесленников. Еонек доставлял им чертежи Эйхгорна, расплачивался и приволакивал в башню результат — иногда с помощью лакеев. Каменотес сделал бак для воды и сиденье, взяв за работу шесть серебряных регентеров и восемь ту. Кузнец за серебряный регентер, два сердика и восемь ту сковал две трубы — сливную и заливную. Через первую вода и фекалии будут уходить наружу, а через вторую в бак будет попадать вода.
Дороже всего обошелся водовод, соединяющий бак и сиденье. Слишком тонкая и непривычная работа. Еонек не без труда разыскал в городе медника, согласившегося изготовить подобное за семь серебряных регентеров.
Сливной механизм Эйхгорн сделал уже сам — из пробки, цепочки, гвоздя и пары кусков проволоки.
Конечно, без водопровода и канализации настоящий унитаз не получится. Отходы по-прежнему будут отправляться просто наружу и падать в ров. А воду для смыва придется таскать вручную или ждать дождя.
Крайне неэффективная и малополезная конструкция, если вдуматься.
Но Эйхгорну ужасно хотелось приложить руки и интеллект хоть куда-нибудь. А теперь у него по крайней мере есть нормальный унитаз — больше не придется раскорячиваться над люком. Можно посидеть в комфорте, почитать книжку… хотя книжки закончились. Перечитывать Эйхгорн ничего не перечитывал — слишком уж прочно запоминал все с первого же раза.
Однако мозг настойчиво требовал какой-нибудь работы. Любой, неважно. Эйхгорн еще не дошел до того, чтобы начать пересчитывать буквы в Ктаве, но был к этому уже близок.
День сегодня удивительно ясный. Ни облачка на небе. Сидя на унитазе, Эйхгорн в задумчивости глядел вдаль, рассматривал горизонт… и все яснее понимал, что Парифат больше Земли. Чересчур далеко видно. На планете размером с Землю горизонт должен быть ближе.
Собственно, Эйхгорн и раньше об этом догадывался — просто как-то не до того было. А теперь вот выпало много времени для раздумий. И ему стало интересно — а на сколько именно Парифат больше? Разница не должна быть слишком уж велика — сила тяжести ведь такая же.
Начать Эйхгорн решил с нахождения высоты точки обзора. То есть своей башни. Приблизительную ее высоту он прикинул в первый же день, но теперь ему хотелось выяснить точно.
Всегда полезно знать, на какой высоте ты находишься.