Снаружи раздался скрежет, будто кто-то дерёт доски когтями.
— А вот и он, нагулялся уже, — Альбертик поднялся по ступенькам и открыл дверь. — Супец почуял? Ну, заходи. Скоро обедать будем.
В берлогу вместе с холодом и облаком снега, звеня примёрзшими к шерсти ледышками, ввалилось лохматое существо.
— Красавчик! — я, пересиливая боль, приподнялся на локте.
— Кто? — растеряно улыбнулся Альбертик.
— Где же ты, скотина, пропадал?
— Э-э… Он погулять ходил. Он всегда так…
Блудный питомец прыгнул ко мне и лизнул в лицо, едва не содрав обмороженную кожу шершавым языком.
— Так вы знакомы? — промямлил старик.
— Давно я здесь?
— Ну… это… — поставил мой вопрос старика в тупик.
— День, два?
— Вчера был, — начал загибать Альбертик пальцы, — позавчера был, за день до того был, за день до того, как до того…
— Ясно. Можешь не продолжать.
— У Альбертика с памятью-то не очень, — виновато пожал старик плечами. — Бывает, выйдет Альбертик из дому, а зачем вышел — не помнит, ну и обратно. А потом, глядь, в штаны напустил. Пописать, значит, собирался. Мамуля ругает…
— Из дому, чтоб поссать? Заведи себе парашу.
— Так это ж по теплу. Правда, забывает иногда Альбертик, как там, снаружи. Однажды вот спросонья пошёл по большой нужде, да и отморозил себе всё. Во, глянь — потянулся он к ширинке.
— Избавь, — отвернулся я, но тут же, терзаемый внезапным приступом паники, приподнялся на локтях и откинул одеяло. — Фух.
— Цел вроде, — подтвердил мой диагноз Альбертик. — Покраснел только.
— Что с Убежищем? — снова упал я на скрученное тряпьё, заменяющее мне подушку.
— Нет-нет-нет, — замотал дед башкой, съёжившись, будто его собираются побить.
— Что "нет"?
— Альбертик не ходит к Убежищу. Больше нет. Мамуля сердится. Мамуля говорит, что плохие люди из Карпинска крутятся у входа, и даже… — старик на полусогнутых подковылял ко мне и зловеще прошипел в ухо: — И даже внутри. Да-да-да. Ворота открыты. В Убежище что-то случилось. Что-то плохое. Плохие люди выносят оттуда мертвецов! Я сам видел! Ой! — прикрыл Альбертик рот ладонью и затараторил, озираясь: — Прости мамуля, прости меня. Я случайно там… Совсем недолго, только одним глазком. Прости-прости.
— Кто они такие?
— А? — прервал старик сеанс общения с духом усопшей мамаши.
— Плохие люди из Карпинска. Кто они?
— Просто люди, — пожал Альбертик плечами. — Которые едят других людей. Если смогут поймать.
— Их много?
— Альбертик не знает, — попытался он съехать с темы. — Не спрашивай про них. Они плохие. Мамуля не разрешает…
— Она не слышит тебя.
— Что?
— Твоя мамаша отдала концы полвека назад.
— Нет, — нервно ощерился Альбертик. — Зачем ты так говоришь? Это неправда.
— Последняя запись в её дневнике от ноября. Она ведь умерла зимой, да? А ты — совсем пацан. Нихера не умеешь. Без жратвы. Один, с трупом в землянке. Как ты поступил с ней, дружище? В жизни не поверю, что сумел вытащить наверх и похоронить. По крайней мере, целиком. Ты разрубил её, да?
— Замолчи, — прошипел Альбертик, попятившись в дальний угол.
— Разрубил топором, как свиную тушу.
— Замолчи, — обхватил он голову руками.
— Она ещё не успела стухнуть. Только небольшой душок. О… Так много мяса. А ты так голоден. Безумно голоден.
Альбертик сел и зажал голову между согнутых коленей.
— Замолчи-замолчи-замолчи…
— Я не виню тебя. Я всё понимаю. Но ты должен признать, что мамули больше нет. И это не твоя вина. Просто, так вышло.
Плечи старика затряслись от всхлипов.
— Знаешь, — продолжил я, — думаю, она бы одобрила твоё решение. Уверен, что одобрила бы. Это тебя спасло. А что может быть важнее для матери, чем жизнь своего ребёнка?
Альбертик не выдержал испытания жалостью и зарыдал в голос. А когда взял себя в руки и успокоился, начал говорить. Обо всём, не затыкаясь.
Из безудержного потока слов удалось выяснить, что квартирующие в Карпинске людоеды вовсе не местные, а пришлая лет пять назад банда, свихнувшаяся в полном составе на творящихся в этом городе странностях. Народу там — человек сорок. Сейчас уже за вычетом дюжины. А заправляет ими некая старуха, известная в банде как Чёрная Анна. Старуха, судя по всему, реально древняя, потому что даже Альбертик, отнюдь не вчера родившийся, называл её старой каргой. Анна, по его словам, была кем-то вроде колдуньи, если я верно помню обширно цитируемую моим информатором сказку о Бабе Яге, и могла управлять мороком. Но самое главное, что мне удалось выяснить, так это то, что банда Чёрной Анны частенько совершает набеги на окрестные поселения, в том числе и на Березники с Соликамском. А из этого следует, что у них есть транспорт.
— Ты видел у них машины? — спросил я Альбертика, когда тот приготовился присесть мне на уши с очередной историей о своём моральном разложении.
— Машины? Нет, не видел. Но слышал. Звук мотора. Когда твой друг Ткач проезжал по этой дороге, Альбертик как раз решил, что это они, и спрятался. Потому что, знаешь, если они поймают Альбертика…
— Да-да, я помню. Спустят с тебя шкуру, выпотрошат и засунут в кипящий котёл.
— Нет-нет-нет, — помотал головой Альбертик, возмущённый моим неточным пересказом. — Сначала засунут в кипящий котёл, а уж потом выпотрошат!
— Как скажешь.
— Это не шутки, — испуганно округлил старик глаза. — Ты не видел, что они делали с разведчиками из Убежища. А Альбертик видел. Хуже этого ничего быть не может.
— Может. Поверь.
— Хуже, чем свариться живьём?!
— Ну, подумай сам. Сколько ты протянешь в кипящем котле, да ещё со спущенной шкурой? Минуты. Я на месте плохих людей предпочёл бы запечь тебя в шкурах.
— Как это? — выдохнул Альбертик.
— Ничего сложного. Берётся один связанный старикан, две больших шкуры, большая игла, жилы и верёвка. Шкуры кладутся крест-накрест, старикан сажается в центр. Шкуры сшиваются жилами промеж собою. Нужно сделать так, чтобы башка начинки наружу торчала, но больших дыр между шеей и шкурами не было. Получается этакий кожаный кувшин. Вся эта конструкция подвешивается в метре над землёй, а снизу разводится костерок. Преимущество данного способа приготовления в том, что длится это дело несколько часов. Начинка медленно тушится в собственном соку. При чём, первый час обычно уходит на вырабатывание этого самого сока. Начинка пытается слезть с огня и раскачивает мешок, извивается там, орёт благим матом. При этом обильно потеет, опорожняет кишечник и мочевой пузырь. Ко второму часу выбивается из сил, и начинается собственно готовка. Сначала готовятся ноги, жопа и гениталии.
— Чего? — пискнул Альбертик, насилу разомкнув побледневшие губы.
— Причиндалы твои.
— А.
— Потом, к четвёртому-пятому часу, когда низ уже покрылся румяной корочкой, жар добирается до ливера. Тут хорошо бы взбодрить начинку шмалью позабористее, иначе отключится. А так будет в сознании, пока кишечник и почки доходят до кондиции. Подыхает начинка уже наполовину пропеченной. Время приготовления может быть и больше, если грамотно поддерживать нужный огонь. Говорят, особо умелые повара пекут по десять часов кряду.
В землянке повисла молчаливая пауза. Альбертик смотрел на меня, не мигая и, кажется, перестал дышать.
— Эй, — повёл я забинтованной клешнёй у него перед носом.
— Кто ты? — прошептал старик. — Кто ты такой?
— Человек. Просто человек. Который убивает других человеков. Если сможет поймать. Но перед этим я говорю с ними.
— Ты убьёшь Альбертика?
— Возможно.
— Почему?
— Потому, что возможно всё. А я не даю обещаний, которых не могу сдержать. Но если ты будешь вести себя хорошо, и я пойду на поправку, мы расстанемся добрыми друзьями. Скажу больше. Если поставишь меня на ноги, я избавлю тебя от соседей.
— Правда? — воспрял духом Альбертик. — Ты сможешь?
— Смогу.
— Один?!
— Нас двое, — кивнул я на Красавчика.
— Но их сорок!
— Тогда тебе лучше поторопиться с моим излечением, чтобы успеть до весны.
— До весны? — нахмурился старик.
— Будет обидно, если столько мяса пропадёт, стухнув.
— А что ты будешь делать потом?
— Потом… Двину на Запад. Хочу повидать старого друга. В последний раз.
Эпилог
Молодая голубоглазая женщина с СВД за плечом сидела на корточках возле врытой вертикально металлической плиты и водила ладонью по сухой прогретой солнцем земле перед нею.
— Мы ради этого сделали такой крюк? — раздражённо спросил стоящий рядом мужчина в степном камуфляже, поправляя висящий поперёк груди АКМ.
— Да, — ответила женщина.
— Ну, и кто здесь лежит?
— Кол, — кивнула женщина на плиту с темя выбитыми на ней буквами.
— Спасибо, я умею читать. Кто он?
— Охотник за головами, убийца, и просто хороший человек, — поднялась женщина на ноги и отряхнула ладони.
— Должно быть, он последний, из хороших людей, похороненных в Нижнем Новгороде, — язвительно заметил мужчина.
— Вероятно, — согласилась его спутница без тени иронии.
— Что он тут забыл?
— Проплывал мимо, — указала женщина на обгоревший остов трёхпалубного теплохода, зарывшийся в песчаный берег напротив развалин Кремля.
— Это была его посудина?!
— Да.
Мужчина присвистнул.
— Небедный сукин сын.
— Он много и усердно работал. И всегда доводил начатое до конца.
— Я тоже много работаю, и довожу до конца. А на теплоход так и не скопил.
— Хм… — усмехнулась женщина, глядя на каменистую землю возле надгробия. — Когда-то, очень давно, он связался с одним человеком, и они вместе отправились на Северный Урал за богатой добычей. Без транспорта. Зимой. Не имея чёткого плана. Не зная местности…
— Сумасшедший. Это ж самоубийство.
— Верно. А они дошли. Но человек, с которым он отправился на поиски, предал его и бросил умирать.
— Эка невидаль. Похоже, этот Кол не так уж и крут был, раз его кинули как лоха, — ощерился мужчина белозубой улыбкой.
— Он сумел выжить, — продолжила женщина, лишь поиграв желваками в ответ на неосторожную реплику, — и добраться до ближайшего города. Правда, чуть не остался калекой. Из него вынули девять пуль. Восстанавливался шесть лет.
— Везунчик, — хихикнул мужчина.
— А потом он ушёл на запад. Искать своего бывшего компаньона…
— Идиот. Это ж всё равно, что иголку в стоге сена искать. Через шесть-то лет. Походу, ему из башки десятую пулю достать забыли.
— И нашёл. Он его выследил. Подкараулил в ночлежке на окраине Иваново. Придушил прямо на крыльце, когда тот вышел перекурить. Связал, кинул в телегу и увёз.
— Зачем? Над трупом поглумиться.
— Он не убивал его. Нет. Привёз к себе в дом, посадил на цепь и заставил рыть тоннель. Подземный ход длиной в сто пятьдесят метров. Строительство заняло два года. Когда работа была окончена, он перестал кормить своего землекопа и наблюдал, как тот медленно умирает. А потом скормил его труп Красавчику.
— Кому?
— Дай мне лопату, — протянула женщина руку, игнорируя вопрос своего спутника.
— Что за Красавчик?
— Его ручной мутант. Дай лопату.
— Ты серьёзно? Ручной мутант?! То есть, это какая-то уродливая хищная тварь?
— Да. Он привёз его из Москвы. Дай лопату.
— Из Москвы?! Надо быть совсем больным, чтобы туда соваться!
— Дай уже мне чёртову лопату, — в голосе женщины появились едва заметные металлические нотки.
— Зачем? — вытащил мужчина из рюкзака требуемый предмет. — Ты что, собираешься откопать этого чокнутого ублюдка?
— Я должна убедиться.
— Ну, держи, — усмехнулся мужчина и в следующую секунду осел с раскроенным пополам черепом.
— Спасибо, — упёрлась Ольга подошвой в его лицо и, вырвав из мёртвой головы остро отточенную 'сапёрку', воткнула её в землю.
Плотная каменистая почва поддавалась с трудом. Дующий с Волги ветер швырял пыль в лицо, а солнце немилосердно пекло на лишённом тени берегу. Но, наконец, лопата коснулась содержимого могилы.
Ольга копнула ещё несколько раз, отбросила 'сапёрку' и, встав на колени, принялась отбрасывать землю руками, пока не замерла, глядя вниз.
— Кол… — на её покрытом пылью лице засияла улыбка, а взгляд голубых глаз устремился вдаль, будто ища кого-то на заросших ивами берегах. — Сукин ты сын.