Постепенно к Авроре вернулось некое подобие ощущения времени. В аду, к слову, оно текло по какому-то одному ему ведомому маршруту: то ускоряя, то замедляя свой бег, а иной раз и вовсе замертво падая на пламенеющую землю, заставляя грешников вечность переживать неистовую муку. Все это не поддавалось никакому разумному объяснению, но тем не менее существовало и сводило с ума.
Иногда случалось, что красноватый свет, прорезая мрак темницы, врывался в сознание Авроры сквозь сомкнутые веки, но по истечении нескольких часов тьма опять накидывала на нее свою черную мантию, унося в некое подобие кошмара. Подумать только, даже в огненной Геенне людям было позволено спать!
Вскоре по красным зарницам девушка решила попробовать измерять сутки, но приступила к своему пугающему отсчету не сразу, пытаясь совладать со временем. Однако чем дольше она считала, тем больше впадала в отчаяние, готовая в любую секунду потерять веру и возможность прийти в сознание. День беспамятства, два, три… неделя… Это было невыносимо. Видимо, в том и был смысл адского наказания: все чувствовать, томиться ожиданием, но не иметь возможности узреть окружающий ужас. Осознание собственной беспомощности ввергало душу в еще большую пучину уныния, чем неспособность управлять собственным телом.
В конце концов, она забросила эту ужасную затею, предпочитая забвение горькому знанию, но тогда Аврору стали одолевать ненужные мысли, от которых нельзя было убежать или отмахнуться. Что будет дальше с ее душой? Возможно ли отчаянными молитвами выпросить себе прощение? Возможно ли докричаться до небес из самых глубин адской бездны?
Казалось, целая вечность прошла с того момента, как у адских врат девушка простилась со своим проводником. Последние слова Лионеля до сих пор обжигали ее слух, туманя разум: «Запомни, в аду нельзя верить надежде!»
Смысл этих слов она до конца не понимала, о какой надежде могла идти речь в этих чертогах. Это светлое чувство оставляло своих носителей в преддверии преисподней, страшась даже переступить порог грешной обители. Здесь люди должны страдать! Здесь нет места свету и вере! Здесь есть только одна царица, и имя ей – обреченность!
Каждый раз Аврора старалась прислушаться к тихому бормотанию где-то вдалеке, надеясь вынести из него хоть какую-то полезную информацию, но этот нескончаемый поток слов сливался в сознании в непонятную какофонию адских звуков. Это было ужасно! Казалось, единственной ее реальностью стала нестерпимая боль, без устали терзавшая тело, но к своему отчаянию, сколько не пыталась, девушка не могла разомкнуть век и посмотреть на своих обидчиков. Все пытки, когда-либо придуманные человечеством, меркли в сравнении с тем, что приходится испытать тем, кто попадает в ад. Действительно, Люцифер и его прихвостни обладали поистине богатой фантазией и, главное, возможностью претворить ее в жизнь.
Единственное, что удерживало несчастную от падения в пропасть истинного безумия – это способность мыслить.
«Я мыслю, значит, еще существую», – без устали твердила она, вспоминая слова учителя в сельской школе. Только эта истина и молитва поддерживали в ней крупицы здравого смысла. День ото дня она старалась прийти в себя, попробовать пошевелить пальцем или открыть глаза, но чем больше девушка старалась, тем большая боль обрушивалась на ее истерзанную душу. «Они хотят меня сломить, – подумала Аврора. – Хотят, чтобы я смирилась со своей участью и перестала бороться!»
Это мысль стала для нее настоящим открытием: в смирении был ключ к откровению. Оно было великой добродетелью, которая, видимо, почиталась и обитателями ада. Путь к нему лежал по дороге отрешенности. Только оставив за спиной свое смертное бытие, она получала возможность открыть для себя новую сферу мироздания, будь то ад или рай. Именно этого ждали от нее ее мучители. Что ж, если такова ее судьба, она покорится.
Образ Лотти, детские забавы, нежные объятия матери, долгие разговоры с отцом, поистине божественный вид на зеленеющие холмы и городской пейзаж, – все, что когда-то доставляло радость, должно было остаться за пределами этого мира, ибо в аду не было места ни для любви, ни для радости, ни для сострадания. Это обитель греха и порока, и сюда люди входили лишь с грузом отчаяния и обреченности, чтобы никакая земная мелочь не могла отвлечь их от страданий, выпавших на их долю. Таковы были законы, и не простым смертным менять этот уклад.
Не успела девушка до конца осмыслить эту истину, как на нее вылили ушат кипящей воды, мигом вырвав из объятий лихорадочного забытья. Кожа тут же вздулась отвратительными на вид ожогами, а крик боли вырвался из груди. С ужасом девушка уставилась на руки, покрытые струпьями, которые, не успевая затягиваться, образовывались вновь.
Обведя взглядом свою камеру, Аврора содрогнулась от страха. Каменные стены, залитые какой-то вязкой жидкостью, судя по виду кровью, причем ее собственной, хранили в себе две ниши, в которых из пустых глазниц на нее смотрели два черепа, оскалив ряды белоснежных зубов; почерневшая от копоти решетка представляла собой еще более устрашающее зрелище: между широких зазубренных прутьев застряла человеческая душа, а точнее, лишь часть ее физической оболочки. Окровавленными руками, с которых клочьями свисала плоть, несчастный, ставший ее сокамерником, беспомощно тянулся к свободе, шепча себе под нос что-то невразумительное. Из его полупустых глазниц падали толстые белые черви, которые, коснувшись раскаленной земли, зажаривались заживо, распространяя запах печеного мяса.
Живот тут же свело от мучительного голода, подчиняясь какому-то животному порыву, девушка рванулась к решетке, желая заполучить хоть какую-то пищу после стольких недель голодовки, но тут же рухнула на каменные плиты, разбив колени. Только сейчас несчастная заметила раскаленную докрасна цепь, сковавшую ее ноги. Она прожигала мышцы почти до кости, причиняла боль, но не убивала, навечно приковав узницу к стене. Обернувшись, Аврора увидела свое посмертное ложе, сплошь состоящее из окровавленных игл, которые во сне должны были впиваться в кожу, обрекая на вечные муки. Собственно, на этом все убранство темницы заканчивалось.
Это было ужасающе, даже воздух, тяжелый и пропитанный серой, был наполнен здесь мрачной обреченностью, с каждым вдохом проникающий в легкие и разрывающий их изнутри, вырываясь из груди кровавым кашлем.
В очередной раз взглянув на своего сокамерника, которым, судя по всему, был мужчина, девушка попыталась окликнуть его, но тот был настолько погружен в океан адского безумия, что не удостоил ее даже взглядом, продолжая тянуться за поджаривающимися личинками и к стакану воды, стоящему на недосягаемом расстоянии. Подумать только, они так же, как и в жизни мучились от голода и жажды, молили о смерти, но умереть уже не могли.
– Простите, – проговорила Аврора, но тут же осеклась, не узнав собственного голоса, так жалобно он прозвучал. – Давно Вы здесь заключены? – прошептала узница, но мужчина не удостоил ее своим вниманием. Она попыталась подвинуться к нему, потрясти за плечо, но безумный в тоже мгновение сорвался со своего места, бросившись на нее подобно бешеному зверю. Если бы не цепь, привязавшая его у противоположной стены, он наверняка растерзал бы несчастную в клочья.
Что ж, адские тюремщики весьма продумали конструкцию камер: как бы не тянулись узники к своим сокамерникам, даже при максимальном натяжении цепей они всегда оставались в дюйме друг от друга, пугая до ужаса, но не причиняя вреда.
Отпрыгнув в сторону, с каким-то первобытным страхом Аврора устремила свой взор к несчастному. Существо, рвущееся к ней, уже не было человеком – это был зверь, безумный и неистовый. Однако истинный ужас овладел девушкой в тот час, когда в очередной раз не сумев дотянуться до личинок, мужчина уселся на игольчатую кровать и принялся с жадностью глодать собственную руку, вырывая целые куски плоти и корчась от боли. Теперь ей стала понятна причина такого скорбного вида заключенного – за годы заточения, сойдя с ума от голода, он начал пожирать сам себя. Одна рука его была уже обглодана до кости, на ногах отсутствовали пальцы, кое-где на груди зияли почерневшие от сажи ребра. Одна мысль о том, что через несколько лет, проведенных в этих казематах, подобная участь постигнет и ее, заставила душу девушки похолодеть. Не в силах отвести взгляд от этого зрелища, она даже не заметила, как окружённая ореолом едкого дыма, в их темнице появилась высокая фигура.
– В аду всегда рады новой душе! – скрипучим, режущим словно пила голосом проговорила женщина. – Я – Лоа! Назначена на должность верховного надзирателя адской темницы.
Демоница, источая сильный запах серы, заставила девушку задыхаться приступами кровавого кашля. Внешне тюремщица напоминала скорее высокую сгорбленную старуху, чем адскую тварь, примерившую на себя личину клыкастого монстра. Ее спутанные седые волосы клочьями спадали на плечи, скрывая светящиеся символы на спине, на лице застыла насмешливая гримаса, сделавшая и без того уродливое лицо поистине устрашающим. И только выцветшие, почти белые глаза смотрели на нее с какой-то усталостью, выдавая в ней скорее человека, утомившегося нести свой крест и желающего поскорее сбросить с плеч тяжкое бремя, чем прислужницу Сатаны. Грязная, покрытая сажей и кровью туника, клочьями свисавшая с плеч, скрывала ее худую фигуру и кривые ноги, покрытые драконьей чешуей. В жилистых руках она сжимала стальную трость с навершием в виде головы живой змеи, оскалившей на несчастную свои клыки. От одного лишь взгляда на нее, сокамерником Авроры овладела такая паника, что он с душераздирающими криками начал метаться по темнице, снова и снова кидаясь на раскаленную решетку.
– Я… – начала было девушка, но тут же получила удар тростью по спине, согнувшись от пронзительной боли.
– Не сметь говорить, пока тебя не спросят! – прошипела старуха, снимая цепь со стены. – Пойдем со мной!
Она рванула девушку с такой силой, что та рухнула на пол, издав сдавленный стон. Сил сопротивляться не было, да и смысла тоже. Все равно бежать ей было некуда. Поэтому, понурив голову, Аврора обреченно поплелась вслед за своей мучительней.
Оставив позади темницу, они вышли на нескончаемые просторы Ада, где взгляду открылся поистине устрашающий и завораживающий пейзаж. Вокруг тянулись каменистые дали, скрывающиеся в серных облаках. В центре преисподней находилась огромная гора, напоминающая усыпанную пещерами спираль, которую оплетали сразу две реки. С севера на юг нес свои кровавые воды могущественный Ахерон, с запада на восток – лавовый Стикс.
У самого основания горы, окруженной неким подобием лабиринта, состоящего из секций, находилось некое подобие селения, объятого адским пламенем. Сотни одноэтажных домишек, рассыпавшихся кругом, и сотни душ, прикованных к ним раскаленными цепями, стенали от ужаса, неся свое скорбное бремя.
Идя вслед за своей надзирательницей, обжигая стопы о раскаленную землю, Аврора все больше впадала в отчаяние. Сначала ее взгляду открылись тысячи кающихся, распластавшихся на раскалённых камнях. Обдуваемые всеми ветрами, они, подобно распятому Прометею, день ото дня ждали возвращения стервятников преисподней, которые без устали терзали их плоть.
– Сластолюбцы, – презрительно фыркнула старуха, не удостоив ни одного несчастного даже своим взглядом, спускаясь по некоему подобию винтовой лестницы, выдолбленной прямо в скале. Ступив на изъеденную трещинами землю, из которой сочилась раскаленная лава, они пошли вперед, сопровождаемые стонами, доносившимися со всех сторон. Всю дорогу их окружали привязанные к крестам вверх ногами грешники, около которых были разложены блюда с бесчисленными яствами. Изнемогая от голода, вдыхая их сладостный аромат, они изо всех сил тянулись к заветной пище, но не могли ее достать.
– Это чревоугодники, – коротко пояснила Лоа, рванув за раскаленную цепь. Пройдя сквозь монолитную арку, охраняемую церберами, они будто переступили незримую границу преисподней, где царила уже другая картина.
Все тело тут же сотрясло от пронзительного ветра, продирающего до самых костей. Перебираясь по небольшой тропе с камня на камень, они оказались в центре кровавого болота, где утопали скупцы и расточители. Алчные и жадные при жизни, в аду они захлебываясь в смрадной жиже, погружаясь в нее с головой, а потом снова всплывая на поверхность.
– Они обречены вечно тонуть, но умерший однажды, не может познать смерть снова, – проговорила тюремщица. – Их удел испытывать страх и боль утопающего вечность. – Аврора неуверенно сглотнула. Помня о том, какие нестерпимые муки она претерпела, сгорая заживо без вины виновная, страх сковал ее ноги. В ужасе девушка застыла, не смея сделать и шага. Лоа, взглянув на свою узницу, посмевшую противиться ее воле, что было сил ударила ее тростью в живот, волоком потащив за собой. И рада бы была Аврора подняться на ноги, но тюремщица не давала ей никакой возможности, лишь ускорив свой шаг.
Пройдя по арочному мосту над кипящей лавой Стикса, девушка увидела тысячи несчастных, хватающихся за почерневшие берега и пытавшихся выбраться из бурного течения. Их плоть горела и обугливалась, смрадный запах наполнил всю округу, но никому, казалось, не было дела до их страданий. Мелкие бесы, суетившиеся по берегу, с нескрываемым наслаждением наблюдали за этой пыткой, стегая плетьми тех, кому вопреки всему удавалась выбраться из кипящей лавины.
– Стикс – это вотчина Азазеля. Вечная кара для тех, кто позволил гордыне затмить свой разум, – прошипела Лоа, наконец позволившая несчастной подняться. Видимо, старуха изрядно устала тащить на себе вновь прибывшую душу, которая еще не успела растерять в аду свой вес. – А это, – она указала на пытки на почерневших берегах, – завистники.
Аврора посмотрела в сторону, застыв взглядом на молодом юноше, поднимающем в гору тяжелый камень. На его лице застыла непередаваемая гримаса боли, то и дело по его спине гуляли ледяные плети, оставляя на коже кровавую паутину. Душа девушки в это мгновение сжалась от жалости и желания ему помочь, но не успела она подумать об этом, как несчастный рухнул на землю, а десятки адских гончих накинулись на него, раздирая плоть на части. Переведя взгляд в другую сторону, она увидела женщину, поднимающуюся по огненной лестнице за стаканом воды. Огонь поглотил все, кожа чернела и пузырилась, но будто не замечая этого, незнакомка двигалась к своей цели. Ступень, еще одна… Но в тот момент, когда ей только оставалось протянуть ладонь за заветным кубком, грешница оступилась и кубарем покатилась вниз, заново начиная свой подъем. Куда бы девушка не переводила свой взгляд, везде она видела искаженные страданием лица: одних терзали псы преисподней, других стегали плетями черти, третьих – стихийные бедствия. На этом крохотном клочке ада каким-то удивительным образом сочетались всевозможные катастрофы: ураганы, ливневые дожди, камнепады, пожары, наводнения и снежные бури. У каждого грешника были свои мучения, но общая картина происходящего ввергала в истинную пучину безумия.
С ужасом Аврора ждала пытки, которые уготовили для нее в наказание за столь постыдный грех. Вскоре они ступили на погост. Более жуткого пейзажа она не могла представить себе даже в преисподней. Нескончаемые крики и мольбы тут же наполнили ее душу, а тысячи выкопанных, пылающим огнем могил, из которых рвались несчастные, предстали перед глазами. Ежесекундно они протягивали к ним обугленные до костей руки, желая утащить к себе, но Лоа, стегая их своей тростью, прокладывала путь, сбрасывая в ямы тлеющие кости и зловонную плоть.
– Это обитель тех, кто в жизни предавался лености, – прорычала она, пнув ногой несчастного старика, ухватившего ее за полы грязной туники.
– «Выходит, остается только гнев, – проговорила про себя девушка, устремив взгляд на пылающую перед глазами рощу. – Неужели меня ведут сюда?»
Ступая по проторенному пути, они то и дело натыкались на объятых огнем грешников, в страхе блуждавших по лесу, не в силах выбраться на спасительную тропу. Аврора уже остановилась, собираясь сойти с черной дороги, но старуха со всей силы дернула ее к себе.
– Не сюда! – прошипела она, презрительно глядя на юную узницу.
– А куда? – дрожащим голосом проговорила Аврора.
– Туда, – Лоа указала на самую вершину горы, где гнездилось поистине величественное монолитное строение, прорезающее своими острыми вершинами кровавые небеса.
– Обитель Господа, – пояснила тюремщица, благоговейно подняв голову к чернеющей твердыне, озаренной светом адского солнца.