Скрипучий голос заставил Олега болезненно поморщиться. Вздохнув, он повернулся к Кариманиду, выхватил саблю. Монах мгновенно замолк.
— Спокойнее, папаша. — Середин поцеловал саблю и вогнал ее обратно в ножны. — Насколько я помню, никакого кровопролития не предполагалось? Хазары должны были разбежаться от одного вашего вида. Так идите и побеждайте! Я не собираюсь отнимать ваши лавры, мне вполне хватит одной уничтоженной катапульты.
Камнеметалка, легка на помине, снова хлопнула отбойником — серый валун прошелестел в воздухе и врезался в стену рядом с воротами, застучав каменными осколками по воде и растущим во рву камышам.
— А ты, ты, сын мой, — укоризненно покачал головой монах, глядя на князя. — Как ты мог допустить позорище такое.
— Что за наезды, папаша? — не утерпев, вмешался ведун. — Князь тебе поверил, он знал, что никто не пострадает. В чем ты хочешь его попрекнуть?
— Не изрекай слов нечестивых языком своим поганым, гнусный язычник! — Ткнул в Олега пальцем византиец. — Не тебе вмешиваться в разговор истинно верующих христиан.
У Середина появилось чисто мальчишеское желание укусить монаха за тощий палец, и он, от греха, отвернулся.
— Сын мой, князь. У тебя есть право доказать искренность веры своей, доверие в промысел Божий. Иди с нами, отвори ворота…
На башню, тяжело пыхтя, поднялись трое ратников, волокущих бочонок ведер на десять. За ними еще трое притащили второй бочонок, четверо приволокли большие охапки факелов, каких-то странных деревянных лопат, один держал горящий факел. Не дожидаясь команды, воины выбили дно одного из бочонков, лопатами принялись вычерпывать черную жижу, с размахом плескать вниз — так, чтобы она перелетела ров и попала на вязанки хвороста. Со второй бочки вниз швыряли белый крупитчатый состав, принадлежность которого ведун определить не смог. Одновременно остальные ратники разжигали факелы, тоже скидывали на фашины. Хазары прекратили возить вязанки, защелкали луками, забрасывая площадку таким шквалом стрел, что вокруг поднялся дробный стук, словно над барабаном опрокинули кастрюлю гаек — и все сыпали, сыпали… Ведун, который все равно ничего не делал, прижался к одному из зубцов, а вот среди ратников тут же появились раненые, один защитник города рухнул на пол со стрелой во лбу.
Внизу же пока ничего не получалось. Упавшие факелы просто горели среди хвороста, который упрямо не желал заниматься — наверняка, фашины тоже долго и старательно вымачивали. Но вот один из черных «плевков» угодил точно на огонь — тот радостно затрещал, начал расползаться в стороны, коснулся другого черного пятна, заплясал на белом комке, стал опускаться вниз, в глубину, куда тоже стекал деготь и тающее от жара сало.
Ратники работали лопатами изо всех сил, а когда бочки опустели — швырнули вниз и их.
Пламя разгоралось. Тонкие ветки фашин быстро высыхали, вспыхивали, зажигали соседние связки. Огонь уже не просто горел — он ревел от восторга, поднимаясь на высоту трехэтажного дома, он выплескивал к небу пятиметровые языки, он возносил в жарком потоке целые связки веток, разбрасывая их ослепительными полосками.
Хазары прекратили стрелять — теперь это не имело никакого смысла. Всем было понятно, что до темноты груда фашин вряд ли успеет прогореть и атаки здесь, на западную башню, уже точно не будет.
— Начинать все с начала в другом месте тоже поздно, — вслух добавил Середин. — Пока катапульту разберешь, пока соберешь, уже утро настанет. Вязанки для повторной атаки хазары наверняка не заготовили. Да и не успеют они: завтра дружина вернется, так просто уже не развернешься. Однако, княже, — повернулся Олег к правителю, — кто-то тут у тебя «стучит». Поганые появились именно тогда, когда главные силы ушли на облаву, когда появился шанс прорваться в незащищенный город.
— Этого не может быть, воевода, — вскинул подбородок князь. — При мне предателей нет, а более о выходе дружины никто не знал. Да и не мог никто так быстро весть хазарам передать, где бы они ни стояли. Это ведь и добежать надо, и поганым рать свою поднять и сюда привезти. Видать, случайность. Ладно, — широко перекрестился он. — На сегодня, с Божьей помощью, управились. Пора и о себе подумать. На обед приглашаю всех, подкрепить нужно силушку. Оскар, найди Дубовея, пусть плотников зовет. Пусть оценят, каковая воротам починка потребна, да и сделают немедля.
После обеда Середин, нежданно-негаданно оказавшийся воеводой города Мурома, отправился в обход, пытаясь разобраться с организацией обороны, а заодно прикидывая, какие усовершенствования можно внести, исходя из своего опыта человека двадцать первого века. И очень быстро понял, что никаких. Нет, можно было посоветовать поставить в башнях пулеметы, а подступы к воротам заминировать — но ни пулеметов, ни мин в городе не имелось и в ближайшие несколько веков не предвиделось. А учитывая то, что есть — ни прибавить, ни убавить.
От десятитысячной армии город защищало — кто бы поверил! — сорок человек. Разбившись на тройки, они дежурили на башнях, присматривая за внешними участками стен. При возникновении опасности кто-то из них шел в детинец, возвещал о происходящем — свободные ратники седлали коней, ехали к указанному месту, смотрели, обсуждали, решали, как поступить… Именно так — вальяжно и никуда не торопясь. Хотя бы потому, что даже на самых стремительных конях невозможно молниеносно преодолеть десятиметровый водяной ров, высадить ворота и прорваться в город. Ров надо сперва засыпать, ворота чем-то разбить. Если хочешь прорываться через стену — ее тоже надо разломать. Не по лестнице же приставной на высоту шестого этажа карабкаться! На все это нужно много времени, нужны осадные приспособления, нужны мастера. А если еще осажденные вздумают обороняться: совершать вылазки, ломать приспособления, вырезать мастеров… Становится понятным, почему осады городов зачастую затягивались лет на десять-пятнадцать. Да и то с непредсказуемым результатом.
Похоже, понимали это и хазары, которые отошли от стен на безопасное расстояние и спешились. Незадолго до сумерек они дружно поднялись на коней и ушли в лес по Ростовской дороге, оставив вокруг города около полусотни лошадиных туш и запалив столь удачно повоевавшую катапульту.
* * *
Княжеская дружина вернулась утром, вскоре после рассвета. Как потом выяснилось, воины заметили поднимающийся со стороны города дым и повернули назад, поняв, что творится неладное. А затем жизнь Мурома вошла в привычное русло. Стражники скучали над запертыми городскими воротами, хазары два-три раза в день проносились по границе предместий, пуская редкие стрелы и распугивая возможных путников, что хотели бы попасть в осажденную крепость. Три сотни дружинников ушли по Ростовской дороге искать лагерь, в котором могла скрыться конница поганых, но вернулась всего лишь с тремя татарскими пленниками и десятком своих раненых — разгромили-таки один из разбойничьих разъездов. Но допросить хазар не удалось: услышав первые же вопросы, степняки начали биться в судорогах, изо рта у них потекла желтая пена, глаза остекленели, и вскоре на руках у катов остались только мертвые тела.
Наблюдая за гикающими вдалеке погаными, Олег только сейчас начал понимать, как ему повезло, что удалось проскочить между подобными хазарскими облавами. Против лихой конной сотни никакая сабля и никакое заклинание не помогут — лежал бы сейчас на сырой земле с раскроенной головой али бежал с арканом на шее на ближайший невольничий рынок. Объезды свои степняки устраивали не в определенное время, а как Кощей на душу положит — то их нет по полдня, то вдруг каждые полчаса проскакивают, а потому угадать безопасное время для выезда было совершенно невозможно. Середин начал подумывать о том, чтобы уехать из Мурома на ладье — но оставлять на произвол судьбы гнедую, с которой он успел сжиться-сдружиться, не хотелось. И заводной коняга оказался тоже ничего. Будет жалко, коли на мясо пустят.
Надежный выход из сложившейся ситуации видел только тощий, как каспийская вобла, и скрипучий, как несмазанная дверная петля, византиец Кариманид.
— Храмов Господних нет в городе ни единого, — занудно вещал он, — оттого и не внушает он страх еретикам. Церковь надобно строить, князь, церковь. Дабы видом своим, звоном колокольным страх она внушала поганым, а народу христианскому — радость великую.
Князь, скрепя сердце, на требование монаха поддался, открыв ему свою, и без того безнадежно похудевшую, казну.
Впрочем, произошло и кое-что хорошее. После того, как здешний правитель объявил Олега воеводой, местный ключник перевел его из общей казармы в небольшую светелку, больше похожую на монашескую келью, под самым бревенчатым теремом. Комната представляла собой каменную конуру метра три на четыре, но зато имела топчан с матрацем, набитым сеном, пустой сундук и затянутое чем-то, похожим на пергамент, окно, выходящее на Оку. Створка легко открывалась, так что полюбоваться видом Середин при желании все-таки мог.
В тот день они опять обсуждали возможные планы продолжения войны. Плечистый Святослав, поигрывая палицей, предлагал рискнуть, оставить на время город под защитой малых сил, дружиной на ладьях и лодках спуститься до Итиля и устроить разгром хазарским селениям — чтобы осаждающее Муром войско помчалось спасать родные стойбища.
Дубовей соглашался с этим планом почти полностью, но советовал князю сперва разослать во все стороны гонцов — особенно к норманнам — с призывом идти городу в помощь за щедрую оплату и начать карательную экспедицию, когда на стенах соберутся достаточные для самой напряженной обороны силы.
Свое мнение имелось и у Олега. Однако, как только он начал излагать принципы минирования и методы изготовления огненного зелья, с Кариманидом случилась такая истерика, он разразился такой гневной проповедью против всякого бесовского колдовства, что Середин предпочел замолчать. Можно было подумать, что греческим огнем пользовались в полный рост не византийцы, а какие-нибудь людоеды из племени тумба-юмба.
— Хорошо, — подвел итог совету князь Гавриил. — Тебе, Дубовей, поручаю я выбрать девять честных и преданных воинов из семей муромских. Серебра им дай в дорогу, грамотами на право говорить от моего имени снабди. Ужо год супротив поганых стоим. Бог даст, и до зимы выстоим, дождемся силы свежей, иначе с хазарами поговорим… Быть по сему!
После совета ведун вернулся к себе, закрыл окно, в которое с растаявшей в ночной темноте Оки тянуло зябкой сыростью, растянулся на медвежьей шкуре, наброшенной поверх топчана, потушил свечу. Сон не шел. Олег, вернувшись к своей идее, начал прикидывать, как устроить хазарам огненный сюрприз.
Состав пороха тайной ни для кого не является: сера, селитра, уголь. С углем проблемы нет, древесины вокруг хватает. Тем паче, что лучшим углем для пороха является березовый, а не какой-нибудь каменный или бурый. Селитру достать не проблема — она во всех отхожих местах сама нарастает, сера должна у знахарей иметься: она издавна для мазей от кожных болячек использовалась, для окуривания от заразы… Стоп, стоп, стоп… Чем там его волхвы в Новгороде обванивали? Наверняка, серой! Значит, и у здешних жрецов запас должен быть. Так что порох изготовить не проблема. Закопать емкости на пути движения хазарских сотен тоже нетрудно. Но вот как заставить его взорваться в нужный момент? Именно тогда, когда степняки над минами пойдут? Фитилем тут не обойтись, нужен взрыватель нажимного действия…
Внезапно запястье левой руки начало испытывать сильный жар. Уже успевший поотвыкнуть от подобных ощущений, ведун далеко не сразу сообразил, что стремительно раскаляющийся крест сигнализирует о приближении некоего магического объекта. Что-то колдовское, причем невероятно сильное перемещалось совсем рядом.
— Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном, — встав и опоясываясь ремнем, начал шепотом наговаривать ведун, — выйду на широко поле, спущусь под круту гору, войду в темный лес. В лесу спит дед, в меха одет. Белки его укрывают, сойки его поят, кроты орешки приносят… — Середин накинул на плечи косуху, застегнул молнию, поддернул ее вверх, чтобы низ куртки уперся в ремень и не закрывал рукоять сабли. — Проснись дед, в меха одет. Дай мне хитрость лисью, силу медвежью, ловкость кунью, глаза кошачьи, уши волчьи…
Из окружающего мрака проступили серые одноцветные детали: свод потолка, у двери метелка можжевельника от злых духов, ребристый прямоугольник сундука. Ведун осторожно приоткрыл дверь, выскользнул в коридор, затаив дыхание, прислушался — и учуял на лестнице крадущиеся шаги. Стараясь ступать как можно тише, что в тяжелых милицейских ботинках получалось не очень хорошо, Олег выскользнул на лестницу, прислушался снова.
Наверху еле слышным шепотом кто-то читал заклинание на сон — у ведуна начали слипаться глаза, и он, не мудрствуя лукаво, заткнул пальцами уши, выждал так минуту, начал подниматься дальше.
— Слышишь ли ты меня, уважаемый Саркел Исай-хан?
Этот скрипучий голос было невозможно не узнать — Олег криво усмехнулся и осторожно потянул саблю из ножен.
— Терпение, друг мой, терпение, — ответил на неслышимый упрек византиец. — Силы варваров не бесконечны. Они уже нуждаются в помощи, а скоро будут и вовсе обессилены. Князь желает послать свою дружину на Итиль, и город останется в твоей власти на много, много месяцев. С малыми силами, голый и беззащитный.
Опять наступила пауза, после чего монах продолжил:
— Теперь ты должен проявить внимательность, уважаемый Саркел Исай-хан. Варвары умыслили разослать гонцов за помощью, дабы набрать новые силы для защиты города. Ты должен расставить посты на всех дорогах и всех тропинках, какие только успели найти твои нукеры. Гонцы пойдут завтра и послезавтра — их нужно перехватить. Тех, что поплывут по реке, я возьму на себя…
Опять наступила заминка, после которой Кариманид раздраженно повысил голос:
— Я куда лучше тебя знаю, что такое колдовство, хан, и его возможности. На заклятие можно надеяться, но всегда нужно помнить о подстраховке. Те, что одолеют заговоренный окрест Мурома круг, должны попасться дозорам. Те, что смогут обойти дозоры, окажутся под властью заклятья. В важных делах, уважаемый Саркел Исай-хан, не стоит надеяться только на одну опору. Опора должна быть двойной. А еще лучше — тройной…
— Так я и знал, — кивнул Олег, остановившись на верхней ступени лестницы. — Кто еще может быть предателем, кроме византийского выродка? Вы всегда были известны своей подлостью.
— Хитростью, — поправил его монах с легкой улыбкой и торопливо спрятал в рукав что-то, что только что сжимал в кулаке. Покосился в сторону. Олег, отступив на шаг назад и вскинув саблю, бросил короткий взгляд в том же направлении. Но там был всего лишь караульный, который сладко спал в обнимку с копьем.
— Гнусностью, — покачал головой Середин. — Настала пора платить.
— Платить? — вскинул брови Кариманид. — Чем? Неужели ты посмеешь убить меня, священника, духовника твоего князя?
— Еще как посмею, урод! Ты ведь опаснее греческого огня и тысячных армий, Кариманид. Потому что ты выглядишь другом, но являешься змеей. С твоих клыков течет яд, который отравляет души, а люди без души — это всего лишь двуногий скот. — Олег вытянул саблю, упершись ею лазутчику в живот. — Ты даже не представляешь, как я ненавижу всех вас и вашу ядовитую веру. Там, где вы появляетесь, исчезают берегини, спехи и лесавки, а остаются только оборотни, водяные и кикиморы. Там, куда вы приходите, люди больше не умеют читать, веселиться и праздновать, они умеют только молиться, постоянно страдать и искупать первородный грех, которого никогда не совершали. Вы хуже василисков — там, где вы проходите, мир становится мертвым. И притом вы требуете, чтобы все это считалось благом!
— Конечно, — облегченно кивнул Кариманид. — Ах, какая пламенная речь! Я чуть не заплакал…