– Я скучаю по ним. Ты хотя бы иногда… скучаешь по своей семье?
Четыре смотрит вниз.
– Нет, – наконец отвечает он. – Не скучаю. Но это необычно.
Это необычно, настолько необычно, что я отвлекаюсь от воспоминания, как держала пистолет у груди Калеба. Какой была его семья, что ему больше нет до нее дела?
Я берусь за дверную ручку и оборачиваюсь на Четыре.
«Ты такой же, как я? – молча спрашиваю я. – Ты дивергент?»
Даже в мыслях слово кажется опасным. Четыре удерживает мой взгляд и с каждой безмолвной секундой выглядит все менее и менее суровым. Я слышу, как стучит мое сердце. Я смотрю на него слишком долго, но ведь и он смотрит на меня, и мне кажется, что мы оба пытаемся сказать то, что другой не может услышать, хотя, возможно, это всего лишь мое воображение. Слишком долго… а теперь еще дольше, мое сердце стучит еще громче, и его спокойный взгляд поглощает меня целиком.
Я толкаю дверь и спешу по коридору.
Нельзя так легко отвлекаться на него. Я не должна думать ни о чем, кроме инициации. Симуляции слишком мало меня беспокоят; они должны взламывать мое сознание, как происходит с большинством неофитов. Дрю не спит – тупо смотрит на стену, свернувшись в клубок. Ал каждую ночь кричит от кошмаров и рыдает в подушку. Мои кошмары и обкусанные ногти бледнеют в сравнении с этим.
Крики Ала будят меня каждый раз, и я смотрю на пружины над головой и гадаю, что со мной, черт побери, не так, почему я ощущаю в себе силу, когда все остальные ломаются. Я спокойна, потому что я дивергент, или дело в другом?
Возвращаясь в спальню, я ожидаю увидеть то же, что вчера: несколько неофитов, лежащих на кроватях или глядящих в никуда. Вместо этого они толпятся на другом конце комнаты. Эрик держит в руках классную доску, которая повернута ко мне задней стороной, так что я не вижу, что на ней написано. Я встаю рядом с Уиллом.
– Что происходит? – шепчу я.
Надеюсь, это не очередная статья, потому что я вряд ли выдержу еще одну порцию враждебности.
– Ранги второй ступени, – отвечает он.
– Я думала, после второй ступени никого не исключают, – сдавленно говорю я.
– Не исключают. Это всего лишь что-то вроде промежуточного отчета.
Я киваю.
При виде доски мне становится не по себе, как будто в животе что-то бултыхается. Эрик поднимает доску над головой и вешает на гвоздь. Когда он отходит, в комнате воцаряется тишина, и я вытягиваю шею, чтобы посмотреть, что там написано.
Мое имя на первом месте.
Головы поворачиваются в мою сторону. Я читаю список сверху вниз. Кристина и Уилл на седьмом и девятом месте. Питер второй, но при виде его времени я понимаю, что разница между нами заметна невооруженным взглядом.
Среднее время симуляции Питера – восемь минут. Мое – две минуты сорок пять секунд.
– Отличная работа, Трис, – тихо произносит Уилл.
Я киваю, не сводя глаз с доски. Стоило бы радоваться, что я на первом месте, но я знаю, что это значит. Если раньше Питер и его друзья меня не любили, то теперь просто возненавидят. Теперь я – Эдвард. Теперь я могу остаться без глаза. А то и хуже.
Я ищу имя Ала и нахожу его на последней строчке. Толпа неофитов постепенно рассеивается, и остаемся только мы с Питером, Уиллом и Алом. Мне хочется утешить Ала. Сказать ему, что единственная причина моего успеха – какое-то отличие в мозгу.
Питер медленно поворачивается, его руки и ноги напряжены до предела. Он бросает на меня не просто угрожающий взгляд – его глаза полыхают чистой ненавистью. Он идет к своей кровати, но в последний момент вихрем оборачивается и припечатывает меня к стене, держа руками за плечи.
– Я не позволю Сухарю меня обойти, – шипит он. Его лицо так близко, что я чувствую несвежее дыхание. – Как это тебе удалось? Как это, черт побери, тебе удалось?
Он притягивает меня к себе на пару дюймов и снова ударяет о стену. Я стискиваю зубы, чтобы не заплакать, хотя боль от удара пронзает позвоночник сверху донизу. Уилл хватает Питера за воротник рубашки и оттаскивает от меня.
– Оставь ее в покое! – рявкает он. – Только трусы запугивают маленьких девочек.
– Маленьких девочек? – фыркает Питер, сбрасывая руку Уилла. – Ты слепой или просто дурак? Она выдавит тебя из рангов и из Лихости, и ты ничего не добьешься, а все потому, что она умеет манипулировать людьми, а ты нет. Так что дай мне знать, когда поймешь, что она намерена стереть нас в порошок.
Питер выбегает из спальни. Молли и Дрю следуют за ним с недовольными лицами.
– Спасибо, – киваю я Уиллу.
– Он прав? – тихо спрашивает Уилл. – Ты пытаешься нами манипулировать?
– Каким образом? – хмурюсь я. – Я просто стараюсь что есть сил, как и все остальные.
– Не знаю. – Он чуть пожимает плечами. – Притворяешься слабой, чтобы мы тебя пожалели? А потом показываешь зубы, чтобы выбить нас из колеи?
– Выбить вас из колеи? – повторяю я. – Я ваш друг. Я не стала бы так поступать.
Он молчит. Понятно, что он мне не верит… не до конца.
– Не будь идиотом, Уилл. – Кристина спрыгивает с кровати.
Она без сочувствия глядит на меня и добавляет:
– Она не притворяется.
Кристина поворачивается и уходит, не хлопая дверью. Уилл следует за ней. Мы с Алом остаемся в комнате одни. Первая и последний.
Ал впервые кажется маленьким со своими опущенными плечами и похожим на смятую бумагу телом. Он сидит на краю кровати.
– Все в порядке? – спрашиваю я.
– Конечно, – отвечает он.
Его лицо ярко-красное. Я отворачиваюсь. Вопрос был чистой формальностью. Только слепому не очевидно, что у Ала не все в порядке.
– Это еще не конец, – говорю я. – Ты можешь улучшить свой ранг, если…
Я умолкаю, когда он поднимает глаза. Я даже не знаю, что сказала бы ему, если бы договорила. Стратегии для второй ступени не существует. Она проникает в самую нашу суть и проверяет мужество на прочность.
– Вот видишь? – говорит он. – Все не так просто.
– Я знаю.
– Сомневаюсь.
Он качает головой. Его подбородок дрожит.
– Для тебя это просто. Все это просто.
– Неправда.
– Правда. – Он закрывает глаза. – Ты не поможешь, притворяясь, будто это не так. Я не… ты вообще не сможешь мне помочь.
У меня такое чувство, будто я попала под ливень и промокла до нитки; чувство тяжести, неловкости и бесполезности. Не знаю, имеет ли он в виду, что никто не может ему помочь или что именно я не могу, но мне не нравятся оба варианта. Я хочу ему помочь. Я бессильна это сделать.
– Я…
Я собираюсь извиниться, но за что? За то, что более лихая, чем он? За то, что не знаю, что сказать?
– Просто я… – слезы переполнили его глаза, намочили щеки, – хочу остаться один.
Я киваю и отворачиваюсь. Оставить его – не лучшая мысль, но я ничего не могу с собой поделать. Дверь щелкает за моей спиной, и я продолжаю идти.
Я прохожу мимо питьевого фонтанчика, иду по тоннелям, которые казались бесконечными в первый день, но теперь я едва их замечаю. Я не впервые подвела свою семью с тех пор, как попала сюда, но почему-то кажется, что это впервые. Раньше я знала, что делать, но выбирала иной путь. На этот раз я не знаю, что делать. Я утратила способность видеть, что нужно людям? Я утратила часть себя?
Я не замедляю шаг.
Ноги заводят меня в коридор, в котором я сидела в день ухода Эдварда. Я не хочу быть одна, но не вижу особого выбора. Я закрываю глаза, ощущаю холодный камень под собой, вдыхаю затхлый подземный воздух.
– Трис! – кричит кто-то в конце коридора.
Юрайя бежит ко мне. За ним Линн и Марлин. Линн держит маффин.
– Так и думал, что ты здесь. – Он садится на корточки у моих ног. – Слышал, ты первая в списке.
– Выходит, ты хотел меня поздравить? – неискренне улыбаюсь я. – Что ж, спасибо.
– Кто-то же должен, – возражает он. – И я подумал, что твои друзья могут оказаться недостаточно великодушны, поскольку их ранги невелики. Так что хватит хандрить и пойдем с нами. Я собираюсь выстрелом сбить маффин с головы Марлин.
Идея настолько нелепа, что мне не удержаться от смеха. Я встаю и иду за Юрайей в конец коридора, где ждут Марлин и Линн. Линн щурится, глядя на меня, но Марлин усмехается.
– Почему не веселишься? – спрашивает она. – Тебе практически гарантировано место в десятке, если не сдашь позиции.
– Она слишком лихая для других переходников, – поясняет Юрайя.
– И слишком альтруистичная, чтобы веселиться, – замечает Линн.
Я не обращаю на нее внимания.
– Почему ты хочешь сбить маффин с головы Марлин?
– Она поспорила, что я не смогу как следует прицелиться и попасть в маленький предмет с сотни футов, – поясняет Юрайя. – Я поспорил, что ей не хватит смелости стоять под прицелом, пока я пытаюсь. Правда, здорово?
Тренировочный зал, где я впервые стреляла из пистолета, недалеко от моего потайного коридора. Мы доходим до него за минуту, и Юрайя щелкает выключателем. Комната совсем не изменилась с прошлого раза: мишени на одном конце, стол с пистолетами на другом.
– Что, они так просто валяются? – спрашиваю я.
– Да, но они не заряжены.
Юрайя задирает рубашку. За пояс его штанов заткнут пистолет, сразу под татуировкой. Я смотрю на татуировку, пытаясь разобрать рисунок, но он опускает рубашку на место.
– Ладно, – говорит он. – Иди вставай перед мишенью.
Марлин уходит, на мгновение запнувшись.
– Ты же не собираешься на самом деле в нее стрелять? – спрашиваю я Юрайю.
– Это не настоящий пистолет, – тихо говорит Линн. – В нем пластмассовые пульки. В худшем случае он ее поцарапает, быть может, оставит шрам. По-твоему, мы совсем идиоты?
Марлин стоит перед мишенью и кладет маффин на голову. Юрайя щурит глаз, целясь из пистолета.
– Погоди! – кричит Марлин.
Она отламывает кусок маффина и закидывает в рот.
– Ням-ням! – неразборчиво кричит она и показывает Юрайе большой палец.
– Насколько я понимаю, ваши ранги были хорошими, – обращаюсь я к Линн.
Она кивает.
– Юрайя второй. Я первая. Марлин четвертая.
– Ты первая всего на волосок.
Юрайя продолжает целиться. Он нажимает на спуск. Маффин падает с головы Марлин. Она даже глазом не моргает.
– Мы оба выиграли! – кричит она.
– Ты скучаешь по своей бывшей фракции? – спрашивает Линн.
– Иногда, – отвечаю я. – Там было спокойнее. Не так утомительно.
Марлин поднимает маффин с пола и впивается в него зубами.
– Фу! – кричит Юрайя.
– Инициация должна нас вымотать, чтобы выявить истинную суть. По крайней мере, так говорит Эрик. – Линн выгибает бровь.
– Четыре говорит, что инициация должна нас подготовить.
– Ну, они во многом расходятся.
Я киваю. Четыре говорил, что Эрик видит Лихость не такой, какой она должна быть, но жаль, он не сказал, какой именно она должна быть по его мнению. Время от времени передо мной мелькают отблески истинной Лихости – приветственные крики, когда я спрыгнула с крыши, сеть рук, которая поймала меня после спуска по тросу, – но этого недостаточно. Он читал манифест Лихости? И действительно верит в будничные проявления мужества?
Дверь в тренировочный зал открывается. Шона, Зик и Четыре входят в тот самый миг, когда Юрайя стреляет в очередную мишень. Пластмассовая пулька отскакивает от середины мишени и катится по полу.
– Мне показалось, я что-то слышал, – говорит Четыре.
– Похоже, это мой придурок-братец, – отвечает Зик. – Вам нельзя здесь находиться после занятий. Осторожнее, не то Четыре расскажет Эрику, и он вас освежует заживо.
При виде брата Юрайя морщит нос и убирает пневматический пистолет. Марлин пересекает комнату, грызя маффин, и Четыре отходит от двери, чтобы выпустить нас.
– Ты ведь не расскажешь Эрику? – Линн с подозрением глядит на Четыре.
– Не расскажу.
Когда я прохожу мимо него, он подталкивает меня в спину, положив ладонь между лопатками. Я вздрагиваю. Надеюсь, он не заметил.
Остальные идут по коридору, Зик и Юрайя толкают-с я, Марлин делится маффином с Шоной, Линн марширует впереди. Я делаю шаг за ними.
– Погоди, – окликает Четыре.
Я оборачиваюсь, гадая, какой вариант Четыре мне предстанет – тот, который бранит меня, или тот, который лазает со мной по чертовым колесам. Он чуть улыбается, но улыбка не достигает его глаз, которые остаются напряженными и тревожными.
– Твое место здесь, ты это знаешь? – спрашивает он. – Твое место рядом с нами. Скоро все закончится, так что потерпи немного, хорошо?
Он чешет за ухом и отводит глаза, как будто смущен своими словами.
Я смотрю на него. Мое сердце стучит повсюду, даже в пальцах ног. Мне хочется сделать что-то дерзкое, но с тем же успехом я могу просто уйти. Я не знаю, что умнее или лучше. И не уверена, что мне не плевать.
Я беру его за руку. Наши пальцы сплетаются. У меня перехватывает дыхание.
Я смотрю на него, а он смотрит на меня. Долгое мгновение мы не двигаемся. Затем я отнимаю руку и бегу за Юрайей, Линн и Марлин. Возможно, теперь он считает меня глупой или странной. А может, дело того стоило.
Я возвращаюсь в спальню раньше всех и, когда остальные начинают подтягиваться, ложусь в кровать и притворяюсь спящей. Мне никто не нужен, раз они собираются так реагировать на мои успехи. Если я пройду инициацию, то стану лихачкой и мне больше не придется их видеть.
Они не нужны мне… но смогу ли я без них обойтись? Каждая татуировка, которую мы делали вместе, – знак их дружбы, и почти каждый случай, когда я смеялась в этом мрачном подземелье, – их заслуга. Я не хочу терять их. Но меня гложет чувство, будто я их уже потеряла.
Через полчаса лихорадочных размышлений, не меньше, я переворачиваюсь на спину и открываю глаза. В спальне темно – все легли спать. «Наверное, устали на меня обижаться», – с кривой улыбкой думаю я. Как будто мало того, что я выходец из самой ненавистной фракции, теперь я еще и показала свое превосходство.
Я вылезаю из кровати, чтобы попить воды. Я не испытываю жажду, просто хочется чем-то заняться. Босые пятки липнут к полу, рукой я веду по стене, чтобы идти ровно. Над питьевым фонтанчиком светится голубоватая лампа.
Я перекидываю волосы через плечо и наклоняюсь. Едва коснувшись воды губами, я слышу голоса в конце коридора. Я крадусь к ним под покровом темноты.
– Пока что никаких следов.
Голос Эрика. Следов чего?
– Так и должно быть. – Женский голос, холодный и знакомый, но знакомый словно во сне, не наяву. – Боевая подготовка ничего не показывает. Симуляции, однако, выявляют мятежных дивергентов, если таковые имеются, и потому необходимо просмотреть записи несколько раз для верности.
При слове «дивергент» у меня кровь стынет в жилах. Я наклоняюсь вперед, прижимаясь бедрами к камню, чтобы увидеть, кому принадлежит знакомый голос.
– Не забывай, почему я заставила Макса назначить тебя, – продолжает голос. – Твоя главная задача – выискивать их. Всегда.
– Не забуду.
Я подаюсь вперед на несколько дюймов, надеясь, что меня по-прежнему не видно. Кому бы ни принадлежал этот голос, она дергает за ниточки, она поставила Эрика во главе Лихости, она желает мне смерти. Я вытягиваю шею, напрягаюсь, чтобы увидеть собеседников, прежде чем они скроются за углом.
И в этот миг кто-то хватает меня сзади.
Я начинаю кричать, но мой рот зажимает ладонь. Она пахнет мылом и достаточно большая, чтобы закрыть нижнюю половину моего лица. Я дергаюсь, но руки, которые меня держат, слишком сильные, и я впиваюсь зубами в палец.
– Ой! – Грубый голос.
– Заткнись и держи ее рот закрытым.
Этот голос выше и звонче среднего мужского голоса. Питер.
Полоса темной ткани закрывает глаза, и еще одна пара рук завязывает ее на затылке. Я задыхаюсь. По меньшей мере две руки тянут меня за плечи вперед, одна лежит на спине, подталкивая в том же направлении, и одна зажимает рот, не давая кричать. Три человека. Грудь печет. Мне не справиться с тремя противниками одновременно.
– Интересно, на что это похоже, когда Сухарь умоляет о пощаде, – хихикает Питер. – Поторопись.