"Лесной чёрт" (Слякоть) - Подольский Александр Александрович


Александр Подольский

Лес наползал на деревню со всех сторон. Серо-черный, костлявый, будто пораженный болезнью. Редкие всполохи рыжеватой листвы пропадали в тусклом переплетении стволов и веток. Над деревьями, словно хлопья пепла над костром, галдящей тучей кружили птицы. Их кто-то спугнул.

Лес был живым, хитрым. Он простирался на многие километры вокруг и защищал собственные владения непроходимыми болотами и зарослями вековых деревьев. Кровеносными сосудами его тушу пересекали спрятанные в траве дороги. Одни заманивали в никуда, другие, если повезет, могли привести в самую чащу, где когда-то неведомый великан-создатель разбросал пригоршню крохотных деревень.

Этот лес не любил чужаков. Он похрустывал, скрипел на ветру и тянул изогнутые пальцы туда, где с сумерками боролся едва заметный огонек.

Оксана переводила луч фонаря с участка на участок, все больше уверяясь, что тут никого нет. Не горел свет в домах, не вился дым из труб, даже собак не было видно. Она долго искала тихую деревеньку, а когда наконец нашла, та превратилась в мертвую… Круглогодично тут проживали человек десять — остальные разъезжались с наступлением холодов. Однако сейчас было не тихо, а безжизненно.

Снова пошел дождь. Оксана накинула капюшон и повернула к дому. Ей не хотелось оставлять детей надолго, однако странности не давали покоя. Местные старики могли лечь спать пораньше, но не боевая тетя Люба. Оксана зашла к ней за ключами, как только приехала. Дом был пуст, дверь нараспашку. Внутри — сыро и холодно, как будто давно не топили. Ключи висели на гвоздике в прихожей вместе с паутиной.

Тетя Люба присматривала за их избушкой на курьих ножках. Они виделись всего пару раз, но Оксана с самого начала почувствовала в ней родную душу. Это была добрая, открытая женщина, всегда готовая помочь и умеющая выслушать. Тетя Люба угощала ее земляничным вареньем, а Оксана рассказывала о своих бедах. Рассказывала такое, что не решалась говорить никому. Словно шептала по секрету маме, которую она никогда не знала. В маленьком, но уютном доме тети Любы гостей встречали многочисленные иконы. Теперь их не было. Здесь, у черта на рогах, что-то произошло.

У лесного черта на рогах…

Оксана поежилась, вспоминая старика, который пару часов назад вытаскивал ее «Тойоту» из грязи. Непогода изуродовала дорогу так, что проехать по ней мог только трактор. Машина застряла в паре километров от деревни, и старика словно сам бог послал. Он просил называть его Батей, безостановочно смолил папиросы и нес какую-то чепуху. Про охотничий сезон и про лесного черта, который бродит в здешних местах. Оксана развесила уши в знак благодарности, а вот дети насторожились. Особенно Лиза, когда Батя сказал, что такие невесты к ним давно не приезжали.

Запирая калитку, Оксана оглядела улицу. Дождь наполнял канавы, разводил слякоть. Два рабочих фонаря из последних сил сдерживали темноту. За их горбатыми фигурами высились хлипкие заборы и дома, а еще дальше заслоняли горизонт бесконечные шпили деревьев, единой массой врастающие в черное небо.

На терраске горел свет, из дома доносились смешки, музыка. Похоже, Лиза разобралась со старым приемником и теперь развлекала брата. Ромка долго не мог прийти в себя, а сейчас хохотал в голос. Оксана улыбнулась, выдохнула шумно, в глазах защекотало. Она отошла за сарай, где оставила машину — чтобы с дороги не увидели. Села на место водителя и до боли в пальцах сжала руль. По щекам покатились слезы. Она сожгла за собой все мосты, выдернула детей из привычной жизни. Лиза только поступила в университет, завела новых друзей. Ромка пошел в пятый класс и записался на курсы английского. Они никогда ни в чем не нуждались, ради них Оксана терпела Игоря последние три года. Прощала ему измены, побои, хотя прекрасно понимала, что живет с чужим человеком. Не с тем, за кого давным-давно вышла замуж.

— Дура… какая дура… идиотка…

Она уткнулась в руль, не сдерживая рыданий, впиваясь ногтями в обшивку. Ее трясло, не хватало воздуха, накатывала тошнота. Дождь рекой бежал по лобовому стеклу, стучался в крышу. В ливневой стене плясали деревья заброшенного сада.

* * *

Игорь избил ее на глазах у детей, а когда те решили заступиться, всыпал и им. Настоящий мужик, ничего не скажешь. Расквасил губу десятилетнему мальчишке и чуть не сломал руку девчонке весом в пятьдесят килограммов. Оксана знала, что рано или поздно это случится, знала, что надо уходить. Но кто бы их отпустил?

У Игоря везде были связи, о полиции или разводе не могло идти и речи. Он контролировал всю их жизнь. Вернее, почти всю. Кое-что Оксане сделать удалось.

Она за бесценок арендовала этот участок с домом — фактически выкупила, только без оформления документов. Подальше от Москвы, от мужа и его дружков-бандитов.

Тогда, в мае, идея казалась замечательной. Все вокруг цвело и зеленело, Оксана любовалась деревенскими красотами и представляла, как они с детьми заведут хозяйство, живность. Будут выращивать овощи, собирать грибы, ходить на речку…

Теперь же, когда серая, промозглая реальность бушевала за окном, все выглядело наивной мечтой. Несусветной глупостью. Это не их жизнь, это «Трое из Простоквашино».

Утром Игорь как ни в чем не бывало уехал на встречу, а они собрали вещи и прыгнули в машину. Оставили дома телефоны, чтобы их не вычислили через сотового оператора. Никаких звонков, никаких переписок в Сети, способных выдать их будущее местонахождение. За пару недель до побега, Оксана, словно героиня шпионского фильма, проверила «Тойоту» на средства слежения. Она понимала, что ей светит обвинение в похищении детей (уж Игорь-то постарается), но готова была рискнуть.

Через девять часов пути они прибыли сюда. Но что дальше? Как дальше?..

Оксана вышла под дождь. За домом тонули в темноте двадцать соток деревенского счастья. Забора здесь не было, и сад с огородом уходили прямо в лес, где под немыслимыми углами сгибались черные стволы, трещали и ломались сучья. Ветер трепал заросли в обломках теплицы, пытался вырвать кусты у времянки. Отражения молний сверкали в залитых доверху бочках.

— Мам! — крикнула Лиза с крыльца. — Ты чего мокнешь? Давай домой, я чай заварила!

Сердце защемило. «Домой»… Лиза всегда была умницей. Как с такой помощницей можно думать о плохом?

— Иду, зая. Секундочку еще.

Да, проблемы будут, но Оксана готовилась. С собой у нее приличная сумма, год в деревне они протянут без проблем. Здесь же совсем другие расходы. В тридцати километрах — райцентр со школами, больницами и магазинами. Еще ближе — другие деревни. Два раза в неделю сюда приезжает автолавка со свежими продуктами.

Дом крепкий, баня рабочая, дровяник забит до отказа. И в этой глухомани их никто не найдет.

Главное, что они вместе. Они вырвались. И они справятся.

* * *

Оксана поднималась по ступенькам, когда заметила силуэт под яблоней. Черный, сгорбленный, рогатый. Он стоял неподвижно, сливаясь с темнотой. Волна холода ударила в шею сзади, лизнула спину. Оксана замерла, пытаясь вглядеться, разложить образ на детальки — понятные и объяснимые. Ветки, старый садовый инвентарь, игры теней — вот и мерещится. Да еще дождь льет как из ведра, толком ничего не рассмотреть.

Силуэт будто бы качнул рогатой головой. Оксана влетела на терраску и заперла дверь на оба засова. Руки тряслись, сердцебиение барабанной дробью отдавалось во всем теле. Оксана отодвинула старые занавески и оглядела двор с тропинкой в сад. Снаружи было пусто. Ветер слизывал влагу с пожухлой травы, над крыльцом дрожала птичья кормушка. Чернота липла к окну и медленно просачивалась сквозь щели в раме. Но никто не преследовал Оксану. Не бродила в темноте рогатая фигура, не хлюпали в раскисшей земле тяжелые копыта. Потому что суеверия оставались суевериями.

Они сидели за столом в гостиной и пили чай с вафельным тортом. Для детей тут все было в новинку, а потому интересно. И рукомойник с подставленным ведром, и газовый баллон у плитки, и потрескивающие в печи поленья. Дождь не прекращался, морзянкой выстукивая на крыше таинственные сигналы. С потолка на тонкой ниточке спускался паук.

В тепле разморило, свет прогнал страхи. Оксана клевала носом, едва понимая, что ей рассказывает Ромка. Она была вымотана, выжата досуха. Целый день за рулем, целый день переживаний и сомнений. Она на секунду провалилась в сон, встретила там темную фигуру под яблоней и вынырнула обратно, чуть не свалившись с табуретки. Сознание затухало, в голове гудело. Лиза приготовила ей кровать в спальне и помогла улечься. Оксана поначалу отпиралась, но в итоге сдалась и залезла под одеяло. Она бы никогда не подумала, что столько счастья может принести простая возможность вытянуть ноги.

За окном ворчал гром, шумел лес. В соседней комнате перешептывались дети. Крохотную деревеньку накрывало ненастье. Оксана попрощалась с этим сумрачным миром до утра и закрыла глаза.

Ей снилось, что у дома ходят.

Ей снилось, что их нашли.

Ей снилось…

* * *

Утро так и не наступило. Оксану разбудил крик Ромки и знакомый голос. Батя. Она выскочила в гостиную в чем была — в трусах и футболке.

— И-и-их ты! — обрадовался Батя, облизывая папиросу. — От и хозяюшка наша, красавица. Что дочка, что мамка — одинаково невесты! Хоть куда невесты!

На плече у него висело ружье, с куртки стекала вода.

— Вы что тут делаете? Где…

Хлопнула дверь, и в дом вошел толстяк в засаленной военной форме. Под руку он вел Лизу.

— Мам! — Она вырвалась и повисла на шее у Оксаны. Прошептала: — В туалет приспичило, а во дворе эти. Еще один снаружи, в машину полез.

Толстяк расстегнул бушлат, скинул кепку и взъерошил немытые патлы. Он напоминал перекормленного хряка. Пунцовую, покрытую черной щетиной морду венчал сломанный нос-пятачок. На шее, будто две опухоли, терлись друг о друга лишние подбородки.

— Ну здрасьте, что ли, — сказал он. — Хорошая седня погодка, ага?

Оксана хлопала глазами, не в состоянии выдавить хоть словечко. Взгляд бегал от незваных гостей к детям, от голых коленок к измазанному шоколадом ножу на столе.

— Что им надо, мам?.. — прохныкал Ромка. Он сидел на диване, раздетый и сонный, подмяв под себя простынь с одеялом.

Батя подошел к окну и выглянул в сад. Прикурил, потом обернулся. Чудилось, что вместе с ним улыбаются все до одной морщины.

— Так ить в гости мы пришли, непогодицу переждать. Нельзя туда сейчас, лесной черт лютует. До утра вместе схоронимся, потолкуем по-соседски, по-нашенски, чего б и нет-то?

Толстяк быстро осмотрел дом, проверил, нет ли еще кого. Вошел третий — крепкий бородач в грязных джинсах, свитере и штормовке. От него пахло спиртягой и костром. Он шагнул в комнату, оставляя на полу следы огромных сапог. Хлебнул из кружки остывшего чаю, внимательно оглядел хозяев одним глазом. Второй не открывался — мешал синяк.

— Нормально так. Я малую буду.

Оксану словно окунули в прорубь и тут же ударили током. Лиза что есть силы сжала руку, хрустнули пальцы.

— Э-э, обожди, Клим! — подал голос толстяк. — Я ее вперед заприметил.

— Да стойте вы жениться, — сказал Батя. — Гостинцы сперва на стол мечите, что ж мы пришли как эти, без всего. Такие невесты, а вы, тьху, дуболомы.

Он стряхнул пепел на подоконник и повернулся к толстяку.

— Макар, так ить в тракторе ж осталось, чего сразу не взял?

Тот закряхтел недовольно и выкатился на улицу.

— Послушайте, — начала Оксана, пытаясь успокоить голос, хотя внутри все кипело, — я мужа жду, он с друзьями вот-вот подъехать должен. Забирайте, что хотите.

Только уходите. Пожалуйста.

— Заберем, заберем, не переживай, — сказал Клим, усаживаясь за стол. — Судя по номерам, с Москвы?

Оксана кивнула. Она села на диван и обняла Ромку, рядом плюхнулась Лиза. Стихия ревела за окном, а в доме все будто замерло. И в этой тишине каждый звук разлетался колокольным звоном. Оксана слышала секундную стрелку в настенных часах, слышала, как колотятся сердца детей, как Батя выдыхает дым, а Клим скрипит зубами.

— У нас есть деньги. Там, в комнате. Пожалуйста…

Вернулся Макар с пакетом и начал выгребать гостинцы. Хлеб, колбасу, соленья. И две бутыли мутной жижи. Клим разлил по кружкам, сделал бутерброд.

— Вы слышали? — спросила Оксана. — У нас деньги, можете взя…

— Видал, Макар, — перебил Клим, — с Москвы они. Во занесло, да?

— С Москвы… Говеный городишко, нахер. Были у нас в армии москвичи, мы их в очки головой кунали.

Клим улыбнулся. Заплывший глаз будто бы замер посередине подмигивания. Батя прислонил ружье к столу и сел на табуретку. Предложил хозяевам угощенье, но те отказались.

— И-и-их ты… А мы, значит, старались. Ну, как знаете!

Чокнулись, выпили, закусили. За знакомство, за невест и за лесного черта, будь он неладен. Застолье пошло весело, и присутствие хозяев гостям ничуть не мешало.

* * *

Время текло чудовищно медленно. Они пили, травили байки и поливали городских, то и дело бросая липкие взгляды на диван. Верхнюю одежду никто не снял, будто незваным гостям нравилось потеть. Оксана уже не видела в этой троице людей. Тень на обоях позади Бати обросла рогами. Макар окончательно превратился в свинью, похрюкивая после дебильных шуток, не стесняясь звуков, которые издавал его необъятный живот. Клим постоянно слизывал крошки с губ и усов, и язык по-змеиному сновал туда-сюда. Люстра над ними гудела так, словно лампочки вот-вот взорвутся.

Первую бутыль уговорили быстро, и к началу второй Батя совсем окосел. Бессвязно болтал о лесах, о самогонном аппарате, о тракторе. И о земле, которая не выпускает людей со всех окрестных деревень. Макар взял его под локоть и отвел в спальню.

— Давай к нам, малой, — сказал Клим. — Третий нужен.

Ромка посмотрел на Оксану, вжался в нее, словно мог спрятаться от страшных взрослых внутри такой родной, такой теплой мамы.

— Малой, тебе уши прочистить?

— Никуда он не пойдет, — твердо сказала Оксана.

Клим с Макаром переглянулись.

— Вот так вот, — вздохнул Клим, вытирая бороду рукавом. — Не уважают нас москвичи.

Макар похрустел огурцом, облизал пальцы и швырнул пустой бутылью в Оксану. Чуточку промазал, угодив в стену над диваном. Брызнули осколки, Оксане обожгло лицо, на щеке вспыхнула кровью царапина. Макар довольно захрюкал.

— Что вам от нас надо?! — заревела Оксана сквозь слезы. — Выродки! Ублюдки конченые!

Снаружи грянул гром, в деревянных рамах задрожали стекла. Клим посмотрел в пустую кружку и покачал головой.

— Знаешь, Макар, а они не рады гостям совсем.

— Ага. Не нравимся мы им, не годимся. Прям морщатся, видал? Неженки столичные.

Осана боялась смотреть им в глаза. Сначала в них поблескивали только огоньки похоти, но теперь… С каждой кружкой, с каждой фразой, с каждым неуловимым движением там разгоралось нечто более страшное.

— Мы ж для них никто, нахер. Слякоть деревенская, а не люди.

Клим кивнул. Прикурил Батину папиросу и сказал:

— Вот я и думаю, а чего просто так сидеть? Давай малому ухо отрежем, раз он с нами пить брезгует.

Ромка вздрогнул. Клим подтянул к себе нож, которым несколько часов назад Оксана нарезала детям торт.

— Вот, например, глаз. — Клим дотронулся до синяка. — Штука полезная, нужная. А ухо?

Макар наполнил кружки. На троих.

— Я прошу, умоляю вас… Не трогайте детей. — Голос Оксаны застревал во внутренностях, выходил наружу хриплыми стонами. Она понимала, что говорит в пустоту, но не могла иначе. — Забирайте меня, что хотите делайте. Но их оставьте в покое.

Клим к ней даже не обернулся. Он подпилил ноготь, ковырнул заусенец и продолжил, глядя на Макара:

— Без уха ведь тоже все слышно. Сдалось оно ему. Может, новое потом вырастет.

Макар посмотрел на Ромку и подмигнул. Хлопнул по свободному стулу, приглашая. Оксана не могла отпустить сына, не могла разжать пальцы. Она знала, что если сейчас Ромка сядет между этими психами, то она его потеряет.

— Давай, малой, не телись, нахер. Отлипни уже от мамкиной сиськи. Когда еще деревенского самогона попробуешь?

Дальше