— Не смей!! — прозвучало в воздухе, в попытке остановить женщину, уже летящую под градом стрел, мимо разящих клинков и бьющихся в смертельной схватке тел. Она бежала к мужу, не ведая опасности, не понимая, что за эту минуту безумного бега, двадцать шагов навстречу своему любимому, она может 20 раз умереть.
Рэй рванул навстречу, не глядя размахивая мэ-гоцо, откидывая могористов с дороги, отпихивая своих, прорезая путь клинком и телом: лишь бы успеть схватить свою глупую жену и прикрыть до того, как стрела вонзится ей в сердце, до того, как лезвие стилета срежет ее шальную голову с плеч.
И успел. Алена врезалась в его грудь, прижалась доверчиво, вся в слезах от счастья. Но ему некогда было радоваться, успокаивать ее и ругать. Могористы бились насмерть. Стрелы кучно падали на агноликов, метко разя их и тесня сопротивление. Рэй успел лишь прижать всхлипывающую, дрожащую жену к груди и прикрыть своим телом, чуть склонившись. Две стрелы ужалили в спину, еще одна чиркнула над ухом и вспорола рукав девушки. Их подхватили и увлекли к стене, образуя заслон из живых тел. Рэй тяжело вздохнул, сдержал стон и посмотрел в глаза Алены.
Совсем недавно он хотел ее наказать, а сейчас и дышать в ее сторону боялся. И слов не было: все обличающие тирады, что он готовил, казались неуместными, пустыми, ненужными. Он видел синие глаза, на исхудавшем лице, которые говорили больше, чем мог произнести язык. Эти глаза не просто любили, они открыто обожали. И этому нечего было противопоставить.
Лоан ласково улыбнулся ей и поцеловал в лоб. Не стоит ее ругать — не за что. И учить незачем, и на землю отправлять…Как он без нее? А она без него?
— Рэй! — гаркнул над ухом Иллан. — Уводи ее!
Тот удивленно посмотрел на брата: как он здесь оказался и что говорит?
— Рэй, совет встал на сторону Монтррой, — добавил тот тихо, — девять фагосто. Это война брат.
Веко Лоан дернулось.
Алена, открыв рот, смотрела на Иллана, стоящего перед ними, сжимая стилеты в руках, взъерошенного и грозного, сказочно красивого и решительного. Горящий взгляд, гордая осанка, волевое лицо… Она поняла, что ничего уже не понимает.
Парень резко отвернулся и, уложив своего же могориста взмахом клинка, вновь уставился на Рэйсли.
— Он, он.. — попыталась высказаться Алена
— Мой брат! — отрезал Рэй, давая понять ей, что Иллан за них. Тот с благодарностью глянул на него и поторопил:
— Уводи ее. И сам уходи. Ты ранен.
"Ранен?!" — Алена с ужасом воззрилась на мужа. А тот смотрел в глаза брата. Секунда другая и он резко толкнул девушку в объятья Иллана.
— Нет! — завопила Алена, забившись, цепляясь за мужа. Иллан удивленно распахнул глаза и хотел возразить, но Рэй не дал, бросил в лицо:
— Я окэсто, у меня больше шансов выжить. Уводи ее и уходи сам. На краю площади сейфер. Там Сергей. Он отвезет вас к гоффиту.
И рванул в гущу воинов. Через секунду и Алена, выкрикивая его имя, начала удаляться. Иллан тащил ее из толпы дерущихся, прикрывая от стрел. А та не хотела, упиралась, рвалась к Рэйсли, видя лишь два древка, торчащие из его спины. " Он ранен, ранен!" — тупо стучало в висках, наполняя ужасом и отчаяньем сердце, разрывая душу болью, которую он должен был испытывать. Руки тянулись к нему, желая дотронуться, вцепиться и не отпускать, в слепой надежде удержать его в рядах живых, уберечь от смерти и боли.
А Рэй, словно не слышал ее умоляющий надсадный крик, не хотел слышать. Он бился, не щадя ни себя, ни врагов. Взлетал клинок, металась золотистая ткань, кривились губы, хмурились брови. Тело откидывало могористов играючи, словно не чуя ослабляющих ран в спине, отвергая их наличие напрочь.
Она удалялась от него, влекомая чужой волей, зажатая чужими руками в тиски. Перед носом сверкнуло лезвие. Иллан успел преградить ему путь, откинул и, взмахнув клинком рассек трахею могориста. Алену обдало кровью. Она зажмурилась, всхлипнула и вдруг почувствовала толчки: один, второй. Шаг назад, еще. Почти край площади. Вот только руки, держащие ее, стали слабеть.
Девушка рванулась в надежде вернуться и почувствовала, что ее уже не держат. Над ухом раздался слабый стон и смешался с лязгом клинков, свистом стрел и другими стонами. Она обернулась. Серые глаза виновато смотрели на нее и не просили о помощи, а пытались запомнить ее.
Иллан падал. Белую рубаху заливала кровь — из груди торчало жало, лицо вспорото до шеи, обезображено не столько грубой, кривой раной, сколько мукой. Парень рухнул на колено и еще пытался подняться, мотая головой, но силы уходили, вытекая с кровью.
Алена подхватила его, беспомощно огляделась, выцепила глазами Дэйкса, закричала призывно. Тот оглянулся, Рэй, услышав ее, замер на секунду, вглядываясь, качнулся в их сторону и …получил удар мечом по груди. От плеча до пояса прошла кровавая полоса, раскрылась кожа, оголяя мясо и край кости.
— Нет!!!
Крик девушки перекрыл все другие звуки. В тот же миг ее подхватили и потащили с площади, но она не видела, кто, и все кричала, обезумев вконец, глядя, как в грудь мужа, чуть выше страшной раны, вонзается еще одна стрела, и Рэй падает на мостовую, не спуская с нее глаз, в которых сквозит мольба: уходи! Падение и клубок отточенных лезвий взрывают его тело, выходя наружу со спины. Тут сомкнулся круг агноликов, одни защищают сегюр, другие пытаются его поднять, но он недвижим, неподъемен, словно мертв……
Как в замедленной съемке она видела, как Иллан пытается подняться, устремиться к брату, и падает подкошенный предательским ударом под ноги. Дэйкс подхватывает его тело, что- то кричит агноликам, призывно махая им клинком. К ним подбегают, прорываясь сквозь заслон могористов, подхватывают безвольное тело. Перекошенное лицо Сергея в полуметре от нее и метание красных лучей мэ-гоцо. Все начало сереть, покрываться дымкой, отступать, исчезая, и только чей-то дикий вой еще стоял в ушах, оглушая сознание:
— Нет!!! Рэй!!! Нет!!!
ГЛАВА 19
Может быть, это не было концом света или катастрофой в общепринятом понятии, но для Алены произошедшее стало больше, чем апокалипсис. Она была уверена — жизнь кончилась, и тело Рэйсли поставило жирную точку на ее дальнейшей судьбе, упав на мостовую Колви.
В ее понимании случившееся на ее глазах было не столь непоправимо, сколько неоправданно жестоко по своей несправедливости, абсолютно неправильно, дико нелепо и абсурдно по сути своей. Но это было и убивало своей реальностью.
Рэйсли мертв.
Рэйсли? Мертв?
Она шла к нему по пустыне, терпела все тяготы пути в неизвестности, раны, жажду, боль и неудобства. Шла, прилагая нечеловеческие усилия, ползла на пинках доппельгенгера, без сожаления вычерпывала до дна все силы,…Зачем? Чтоб увидеть, как тот, кого любит, к кому стремилась всей своей сутью, упадет замертво утыканный стрелами, как еж? Неужели она заслужила лишь это? Поспешный поцелуй в лоб и прощальный взгляд голубых глаз? Все?
Почему так случилось? Почему не иначе? Кто виноват? Почему вообще все это с ней произошло?
За что? В чем она виновата?
18 дней они летели на Землю.
18дней она задавалась вопросами, на которые не находила вразумительных ответов.
18 дней она честно мечтала умереть и прилагала к этому все усилия. Но она жила. Тело оказалось крепче, чем ей хотелось, раны менее опасны, а кафиры более опытные и внимательные, чем ей было надо.
Ее выходили, вытащили, насильно заставили жить.
Действительно, отчего ей умирать? От ран на спине? Глупых детских царапин на щеке и плече? А от горечи и щемящей тоски в душе не умирают. Но и не лечат. Нет таких лекарств. Пилюль от пыток совести виной, пастилок от безысходности и боли утраты, порошков от горя, рвущего сердце на части, настоек от садистки-памяти, мучающей воспоминаниями, нет.
Наталья пыталась растормошить Алену, вела заумные беседы и успокоительно-сострадательные разговоры.
"Зачем? Его все равно не вернуть", — отвечали синие глаза.
Сергей рисовал ей будущее в радужных тонах, объясняя, что они скоро будут дома, на Земле и ее ждет привычный круг родных и друзей.
"Зачем? Рэйсли там нет", — сообщал ее взгляд.
Она не помнила, как попала на гоффит. Не утруждала себя пониманием, куда они летят, и почему, откуда здесь Наталья и Сергей? Их постоянное присутствие ее не удивляло, удивляло отсутствие Рэя.
Ее не раздражали навязчивое внимание и забота окружающих, раздражали их пристальные, полные сочувствия взгляды.
Ее не беспокоило возвращение домой, беспокоила невозможность вернуться на Флэт.
Она не испытывала ни радости, ни естественного волнения в преддверии встречи с родителями и друзьями, страдала от понимания невозможностью воссоединиться с семьей: Рэйсли, детьми.
В какой-то миг она поняла, что можно все вернуть, нужно только отдалить этот мир, в котором ее постоянно беспокоят, заставляя есть, пить, дышать, реагировать на раздражители и чувствовать постоянную боль, и погрузиться в тот, который сохранил свою целостность в памяти.
Там все были живы. Дети, смеясь взбирались на спину Гвидэра, и тот, шаркая коленями по синему мху, важно двигался, перевозя ценную ношу. Фэйра улыбалась, глядя на причуды старого и малых.
Рэй зорко обозревал пространство, заложив руки за спину и заслоняя своей монументальной фигурой атланта ленивца Уэхо.
Агнолики тенями скользили меж хлопьев парковой листвы.
Крупицы кристаллов устилают бурую почву, ряды алоэподобных кустов футуги.
Хрустальные колонны приемной залы, застывшие лики усопших героев-полководцев и императоров на стенных барельефах, тихий шорох шагов в прохладу и сумрак вечернего туглоса. Дикая сторожевая кошка степцерок у спальни детей подозрительно щурится, обнюхивает воздух и успокоенно пристраивает лохматую голову на свои лапы.
Иллан, презрительно щурясь, надменно вскидывал подбородок, выговаривая что-то Рэйсли. Тот ехидно поглядывает на старшего сегюр, как на маленького капризного сопляка.
Рэй…Он царит в том мире: самоуверенный до наглости, пылкий и спокойный, резкий и ласковый, насмешливый и презрительный до грубости, холодный, загадочный и нежный.
Взгляд голубых глаз по-прежнему очаровывает, властвует, бросает в дрожь и ласкает. Сильное, прекрасное тело манит своим мощным рельефом, руки сильны, объятья крепки, поцелуй долог и сладок…
— Забудь, ты молода. У тебя все еще впереди, — уверяет Наталья
Слова кажутся казенными, пустыми и холодными. Избитые фразы успокоения, жалкие потуги сочувствия. Алена содрогается в недоумении: как можно забыть родных детей? Любимого мужа? И что ее может ждать впереди, если самое лучшее позади?
— Послушай совета старого и мудрого человека. Несколько дней и ты будешь дома: представь, что все, что случилось с тобой за это время, сон. Всего лишь кошмар. И забудь. Начни новую жизнь. Выйди замуж, роди ребенка…
А если она не желает? Не может. Она так долго сопротивлялась Рэю, себе и своим чувствам, что просто не в состоянии пройти этой дорогой вновь. А в сердце и душе живет лишь Рэй. Он собственник, и больше никогда и никого туда не пустит. И она не пустит. Она принадлежит лишь ему. И не важно, что она осознала это слишком поздно, и согласилась уже с мертвым.
Сон? Если б тогда, давным-давно, она была внимательней к своим сновиденьям, может, тогда разглядела бы в том принце голубоглазого флэтонца? И тогда, кто знает, не наделала бы столько ошибок: и не мертвому, а живому, прямо в глаза, не стесняясь и страшась, призналась в любви? Наверное, это ничего бы не изменило, но она бы не чувствовала себя настолько отвратительно.
18 дней слились для нее не то в сутки, не то в год. Она не заметила ни один из этих дней, как не заметила старта и посадки.
— Последние наставления и инструкции, мадам, и по коням, — предупредил Сергей, внезапно появившись в каюте. Перед Аленой легла стопка одежды: светло-голубая, тонкая рубашка и джинсы в тон. На пол упали бежевые мокасины.
— Кроссовок, увы, нет. Но, думаю, под брюками мокасины не приметят. Так что… — Сергей развел руками: извини.
Алена начала лениво одеваться под спешное бормотание Натальи:
— Так, и-ку знаешь. Рубашка. жаль. Надо еще дней пять, чтоб раны были открыты. Регенерация идет хорошо, но поверхность нужно оставить открытой. Струпп только начал образовываться. Не вздумай чем-нибудь мазать и не подпускай местных остолопов, а то залечат. Будешь с рубцами по всей спине ходить. А так через месяц — два и признаков не останется. И не делай резких движений, не тревожь раны. Рано. Пять дней, Алена, максимум неделя. Что еще, что еще?… И-ку? Говорила.
Девушка оделась, не обращая внимания ни на болтовню женщины, ни на присутствие Сергея, и села, сложив руки на коленях, как послушный, маленький ребенок.
Она с трудом воспринимала происходящее не понимала, что прилетела и скоро ступит на родную Землю. Взгляд законченного аутиста, лицо узницы Освенцима. Она вообще исхудала до невозможности и в этом светлом наряде казалась хрупкой, как фарфоровая статуэтка. Сергей поморщился и отвернулся, а Наталья, вздохнув, продолжила лекцию на тему диетологии:
— Ешь все калорийное: пирожное, мороженное. Как можно больше мучного, сладкого и фрукты в неограниченном количестве. Чтоб жиров и углеводов — зашкаливало.
Гуэдо Сергея предупредительно пиликнуло.
— Пора.
Алена встала, парень кинул ей в руки легкий маленький рюкзачок:
— Донесешь?
Кивнула, закинула на плечо, не понимая: зачем он ей? Наталья, вдруг осознав, что пора прощаться, всхлипнула, обняла, запричитала:
— Господи, девочка моя, неужели больше не свидимся? Ты уж береги себя, тетку Наташу не забывай. Нет. Подожди, адрес скажи, телефон … — и смолкла. Зачем? У каждой из них свое горе и встретиться — душу разбередить. Не стоит, право.
А жаль. Ох, как жаль. Ведь душой уже прикипела, срослась, сроднилась с этой девочкой. Она для нее, что Витя, что Монторрион — дитя родное. И заплакала, понимая, что больше не увидит их. Витю — да, а Алену вряд ли, Монторриона же — никогда. Но за сына она спокойна, отец у него — золото: и вырастит, и воспитает, и обеспечит, и убережет, и поможет. А кто Аленке поможет? Как же она теперь? Ведь сгорит в горе своем. Господи, помилуй…
— Ну, все мадам, сеанс слезотерапии подошел к концу. Мы пошли, — и увлек Алену, вырвав из объятий Силиной. — И не стойте столбом! У вас десять минут на сборы. Магрирф проводит. Не будите в нем зверя, поторопитесь.
Женщина с полминуты рассматривала закрывшуюся стену и, наконец, опомнилась, побежала к себе. Мало переодеться надо, так еще сумку не забыть. Вот главное: презент Дэйкси. Не поскупился он. Столько дал, что и потратить на что не знаешь. Не то, что Витюшкины дети, а праправнуки нужды знать не будут. Одних бриллиантов не сосчитать.
И как же она без своего милого жить будет? Вот ведь сердце материнское, всегда поперек женского идет, и никак они к совместному консенсусу прийти не могут.
Алена удивленно огляделась: сосны, пара кривых березок, небольшая полянка в желтых, голубых, лиловых цветах. Запах хвои и летнего зноя наполнил легкие. Солнце, огромный палящий круг на голубом фоне неба. Звуки птичьего гомона, жужжание пчел, стрекот кузнечиков и комариный писк. Это Флэт?
— Земля, — с благоговеньем выдохнул Сергей и, блаженно улыбаясь, подставил лицо солнечным лучам.
— Земля, — эхом повторила девушка, всматриваясь в естественный пейзаж средней полосы России, словно житель глубокого Севера в африканские пальмы у песчаной косы.
Интересно, сколько она будет привыкать к мысли, что живет на Земле? Столько же, сколько привыкала, что живет на Флэте?
— Три года…
— Четыре, — поправил Сергей. — Здесь прошло четыре. Сегодня 29 июля, 12 часов дня местного времени. Сама понимаешь, долго стоять не сможем. Мало ли грибник какой прискачет или местные пацанята…Иди. До трассы метров пятьсот, прямо, никуда не сворачивая. Извини, ближе никак. А там налево. До города километров 10, не больше. Я бы проводил, но не могу…это значит, ждать, а мы стоим открыто, как …в общем, здравствуйте уфологи…