— Уоткинс? — воскликнул Ланиган. — Что вы здесь делаете?
— Странный вопрос, инспектор. — с огромным внутренним достоинством ответил тот. — Я доктор, и мой долг оказать помощь этим несчастным. А поскольку мой дом находится в непосредственной близости от обители, неудивительно, что сестры обратились за помощью именно ко мне. А теперь позвольте приступить к моим обязанностям.
— Как только будет сделан даггеротипический снимок — пожалуйста, а покуда прошу вас не загораживать дверной проем. Долго вы еще О`Кучкинс?
— Уже все. — пропыхтел тот, критически осматривая свой аппарат. — Готов снимать.
— Помилуйте, господа, но ведь даггеротипия занимает до получаса! — возмутился доктор Уоткинс. — А если леди умрут за это время? Мне непременно надобно их сейчас же осмотреть!
О`Ларри, до того внимательно вглядывавшийся в лицо одной из пострадавших, подошел к старшему инспектору и что-то шепнул ему на ухо.
— Вот как? — недовольно буркнул он. — Ладно, снимем общий план уже без тел. Хорошо, осматривайте их, но ничего, — слышите меня? — ничего не трогайте. Мы покуда быстро обведем тела, и зафиксируем на пластине так.
Ланиган извлек из кармана пиджака кусок мела.
Доктор, не удостоив старшего инспектора ответом, стремительно подошел к лежащей у входа леди, пощупал ей пульс, оттянул веко и нахмурился.
— Констебль, — обратился он ко мне, не обращая внимания на возящихся внутри дома и негромко переговаривающихся инспекторов, — это вы первый прибыли на место трагедии?
— Да, сэр. — со всей возможной учтивостью ответил я.
— Вы проверяли пульс у этих леди, когда явились сюда?
— Только у этой. Осмелюсь сообщить, он тогда был сильнее, чем две минуты назад, когда я проверил его вновь.
— Ничего удивительного в этом не вижу… — пробормотал тот, поднимаясь с колен. — Мистер Ланиган, поторопитесь. У этих леди сильнейшее отравление неким токсином.
— Отравление? — чертивший мелом силуэт вокруг тела старший инспектор резко разогнулся. — Будете делать промывание?
— Скорее всего. — кивнул тот. — Хотя яд мог проникнуть в их организмы и другим путем. Помните то дело, когда опекун травил свою подопечную парами ртути, инспектор?
— Как же, как же. — старший инспектор с подозрением покосился на жаровню, где все еще тлели благовония и принюхался. — Вы полагаете?..
— Вполне возможно. — ответил доктор. — Потому предлагаю немедленно вынести всех леди из комнаты, да и самим покинуть помещение, дабы избежать возможного отравления.
— Всех нужды нет. — ответил мистер Ланиган. — Бедной матери Лукреции вы ничем уже не поможете — нож прямиком в сердце. Но прочих… Констебль, помогите-ка нам.
Вытянув через дверной проем лежащую у порога леди, и оставив ее на попечении мистера Уоткинса, я, с трудом протиснувшись в ярко освещенный через окна домик, стараясь при том не дышать, споро подхватывал лежащих на полу дам, переносил их к выходу, и передавал их с рук на руки инспекторам и даггеротипистам. Те, в свою очередь, препоручали их подтянувшимся за это время констеблям, и я слышал, как доктор велел немедленно доставить их к нему на дом, на улицу Архитектора Бейкера, дом 221-б.
Бросил я взгляд и на покойную мать-настоятельницу, которую мне велено было не трогать. Как и сказал старший инспектор, она была жестоко зарезана, и кинжал, с каким-то непривычным кругляком на месте перекрестья, так и остался у нее в груди, будучи воткнут в тело почти по самую рукоять.
Лицо несчастной было ужасно — боль, страх, отчаяние были отражены на нем, и застыли теперь, навеки, посмертной маской. Изумрудно-зеленые глаза этой, еще достаточно молодой женщины, были широко распахнуты, рот приоткрыт в беззвучном крике, и тонкая струйка слюны, вытекшая из его уголка, нынче уже подсохшая, оставила потек на щеке. Некрасивая это штука, смерть, доложу я вам. Особенно когда молодых и красивых леди убивают, это вот мне неприятно вдвойне.
А уж что за изверг на монахиню руку мог поднять, что ж за черное у такого душегуба сердце, этого я и вовсе никогда не уразумею.
Выбравшись из домика, я наконец позволил себе вздохнуть полной грудью — очень уж инспектор и доктор меня отравой в воздухе напугали. Сами мистеры Ланиган и Уоткинс разговаривали здесь же. Доктор, как я понимаю, давний знакомый старшего инспектора, торопился вслед эвакуированным нами леди, — их унесли на нашедшихся в обители носилках, — но настаивал, как я понимаю, чтобы инспекторы навестили его, когда закончат осмотр места преступления. Вот интересно, ему-то с этого что?
— Я знаю, знаю мистер Уоткинс, о вашем интересе к запутанным и загадочным преступлениям, но пока что ничего ни на какую загадочность не намекает. Мы, заметьте, даже осмотр места происшествия пока не провели. — отнекивался старший инспектор.
— Вы полагаете? — с иронией в голосе отвечал доктор. — Однако странности в этом деле прямо бросаются в глаза, инспектор.
— И это какие же, позвольте полюбопытствовать? — с ничуть не меньшей иронией отвечал мистер Ланиган.
— Это же очевидно. Из шести обнаруженных леди, пять отравлены, однако, судя по их состоянию, смерти им, скорее всего, не желали, а одна убита кинжалом. Следовательно, яд на нее либо не подействовал, что само по себе весьма странно, либо же она и не должна была быть отравлена. Это раз.
— У любого отравителя может произойти накладка. — отмахнулся инспектор. — Вам ли не знать? Вспомните хотя бы того мстителя, Хоупа. Того самого, что умер от аневризма аорты не дождавшись суда. Его ошибка стоила мне тогда хорошего пса.
— Допустим. — кивнул доктор. — Допустим, что яд просто не попал в организм матери Лукреции. Это, кстати, отметает версию о ядовитых испарениях или чем-то подобном.
Я мысленно перекрестился, и вознес про себя молитву о том, чтобы мистер Уоткинс оказался прав. Очень уж, признаться, помирать неохота.
— Не очевидно, но вполне вероятно. Допустим. Но, обратите внимание еще на такую странность, тел вы обнаружили шесть, а чайных приборов в помещении семь. Это два.
— Так седьмой, это убийца и есть. — отмахнулся Ланиган. — Что же тут непонятного или странного? Сейчас допросим монахинь, узнаем, кто еще был на это чаепитие приглашен, — не может быть, чтобы никто этого не знал, он, или она, проходил сюда как и прочие, через институт, — и арестуем. В крайнем случае, дождемся выздоровления ваших подопечных, они-то точно знают, кто присутствовал.
— Убийца мог прийти и уйти через калитку в стене, инспектор. — покачал головой мистер Уоткинс. — Тогда его видела лишь та из сестер, что была сегодня привратницей. Однако констебль Стойкасл был так любезен, что сообщил мне и об открытой нараспашку калитке, и об исчезновении привратницы. Это три.
— Ну так выходит, у нас будет не только убийца, но и его сообщница. — насмешливо фыркнул старший инспектор.
— В этом случае, — язвительно отозвался доктор, — этой парочке следовало бы разделаться со свидетельницами так же, как они разделались с матерью-настоятельницей, чтобы избежать опознания хотя бы одного из них. Однако это сделано не было, из чего я прихожу к выводу, что убийство не планировалось вовсе, и что мать Лукрецию неизвестный злоумышленник никак не рассчитывал застать в сознании. Она, если хотите, невольная жертва.
— И что же тогда планировалось? — озадачено спросил Ланиган.
— Ну это же очевидно, инспектор. — покровительственно улыбнулся мистер Уоткинс. — Кража. Осталось лишь выяснить, что же пропало. В любом случае, мне интересно, что вам удастся узнать после осмотра. Я, как вы верно заметили, интересуюсь странными и запутанными преступлениями, и если оно таковым не является, то мы с вами и мистером О`Ларри просто выпьем по бокалу-другому кларета. А теперь, прошу меня простить, я вынужден поспешить к своим пациенткам.
Доктор подхватил свой саквояж и удалился, а мистер Ланиган, человек, должен заметить, весьма кипучей натуры, немедля обратил свое внимание на дагерротиписта.
— Ну-с, мистер О`Кучкинс, вы уже приступили, или нам заката солнца ждать?
— Как только вынесли из помещения всех леди, так и приступил. — мрачно усмехнулся тот в ответ, одной рукой извлекая из кармана жилета хронометр на цепочке, а второй указывая на открытый объектив своего аппарата. Колкость со стороны старшего инспектора этот флегматичный джентльмен привычно пропустил мимо ушей. — Пластину я обработал и вставил в фотокамеру непосредственно перед нашим отбытием из участка, однако, с учетом того, что йод на ней за время пути несколько подвыдохся, а освещение в комнате, хоть и хорошее, но с прямым солнечным никак не сравнить, фиксироваться картинка должна никак не менее получаса. Иначе я никак не могу гарантировать, что на снимке можно будет хоть что-то различить.
Дагерротипист открыл крышку на хронометре, и глянул на его циферблат.
— Осталось еще двадцать пять минут, господин старший инспектор.
— Прекрасно. — мистер Ланиган повернулся к инспектору О`Ларри. — Мы как раз можем допросить присутствовавших в институте. Кстати, а где мистер О`Блинк? Кто будет зарисовывать улики, их местоположение, кто будет заниматься, черт возьми, всеми этими художествами? Вы же не забыли известить его, Брендан? Если забыли, то самое время послать к нему констебля.
— Как, мистер Ланиган, вы не в курсе дела? — изумился О`Ларри.
— В курсе чего я должен быть? — насторожился тот. — Неужто он опять запил?
— И это еще не все. — скорбно кивнул в ответ инспектор. — Не просто запил, а прямо в участке напился вчера вечером, и когда суперинтендант сделал ему замечание, начал с ним ругаться. Мистер Канингхем тогда заявил, что он устал от выходок мистера О`Блинка, и потребовал от него написать рапорт на увольнение. С сего дня тот больше не служит в полиции. Нового художника обещали нанять в ближайшее время, но пока…
О`Ларри обескураженно развел руками.
— Весьма неприятно. — мистер Ланиган извлек из внутреннего кармана трубку с кисетом, и начал с остервенением набивать чашу табаком. — Не стану утверждать, что буду тосковать по О`Блинку, мистер О`Ларри, но кто же будет фиксировать улики на бумаге? Вы обладаете художественным даром, Брендан?
— Увы. — печально ответил инспектор. — Способность к рисованию у меня настолько дурна, что если бы это была способность петь, то я бы характеризовал её как последствия исполнения джиги пьяным медведем на мох ушах.
— Должен заметить, что у меня с этим схожие затруднения. — сказал Ланиган, продолжая терзать чашу трубки. — Мистер О`Кучкинс, мистер Бредли, а вы?
Дагерротипист и его ассистент переглянулись, и дружно покачали головами.
— Не так плохо как у господ инспекторов, — произнес О`Кучкинс, — но явно недостаточно, чтобы приобщать наши рисунки к материалам расследования. И на мой аппарат можете не рассчитывать, господа — солнце скоро уйдет, и даже если я умудрюсь обработать и вставить пластину прямо здесь, потребное количество снимков сделать все равно не удастся. Это даже если не вспоминать о том, насколько такая фиксация предметов, может и ненужных в дальнейшем вовсе, дорога.
— Вы правы. Проклятье, но что же делать? — старший инспектор закусил мундштук зубами, и начал хлопать себя по карманам в поисках спичек. — Констебль Вильк, а вы, или кто-то еще из констеблей, случайно не умеете рисовать?
— Увы, нет. — ответил я. — Художественные школы, это нам не по карману, господин старший инспектор, сэр.
— Нет, ну где же спички-то? — пробормотал Ланиган, продолжая охлопывать карманы. — Черт побери, неужто придется выпрашивать мазилку в одном из соседних участков?
— Кхм. — прочистил горло я. — Не посчитайте дерзостью сэр, но это вовсе не обязательно. У меня, если позволите, есть предложение.
— Вот как? — старший инспектор прекратил свои поиски, взял трубку в руку, и с интересом поглядел на меня. — Констебль, Вы меня, право, заинтриговали. Что у вас за идея? Как нам не оказаться в должниках перед соседями?
— Если позволите, сэр, тут неподалеку проживает один молодой художник. Я, конечно же, не разбираюсь в искусстве, господин старший инспектор, но мне показалось, что изображения его работы весьма схожи с оригиналом.
— Ха! А ведь мы вполне можем привлечь его к этому делу как вольнонаемного специалиста! — воскликнул мистер Ланиган. — О`Ларри, немедленно следуйте вместе с констеблем к этому юному дарованию, и если он хоть вполовину так хорош, как заявил мистер Вильк, тащите сюда.
Несколькими минутами спустя я вновь, уже второй раз за этот день, стучал в дверь каморки мистера О`Хара. Надобно отметить, местные кумушки с интересом следили за нашим появлением через свои окна, а поскольку не опознать в мистере О`Ларри инспектора никак не могли, — кто еще мог прийти к недавнему нарушителю общественного спокойствия в сопровождении констебля, сам будучи облачен в партикулярное? — повод для пересудов мы им дали знатный.
На сей раз юноша не спал, и открыл нам практически моментально, хотя "Откройте, полиция!" я и не произносил. Инструкции запрещают требовать открывать именем закона в тех случаях, когда никакого повода для визита полиции нет.
— Констебль Вильк?!! — лицо его вытянулось от изумления и обиды, едва он увидел меня. — Но я же накрывал картину при Вас! Вы что же, не верите мне на слово, и явились проверить? Так извольте, вот, я прямо сейчас над ней работаю, и спиной закрываю полотно от окна!
Он широко распахнул дверь, демонстрируя мольберт и ту специальную дощечку, где художники смешивают краски — к сожалению я не знаю, как она правильно называется. В левой руке О`Хара была зажата кисть, и именно ею он указывал на полотно.
— Мистер Доналл О`Хара? Я инспектор полиции, Брендан О`Ларри. — оттеснил меня детектив. — И мы здесь по совсем иному делу — полиции требуется Ваша помощь. Вы позволите мне войти?
— Д-да, заходите господа. — растерялся художник. — Чем могу вам помочь?
— Мы, должен сказать, находимся в крайне затруднительном состоянии… Вы позволите полюбопытствовать? — инспектор кивнул в сторону мольберта.
— Ради Бога, а что произошло?
— Понимаете ли, какое деликатное дело, мистер О`Хара… Батюшки святы, да это же вылитый констебль Вильк, ну как живой! — изумленно воскликнул О`Ларри. — Не даром он Вас рекомендовал!
Я украдкой покосился на картину. Само тело греческого бога из военного ведомства, натурщиком для которого уговорил меня побыть художник, было едва обозначено, однако голова, лицо, были полностью готовы и, несомненно, изображали меня. Вот только шлем был какой-то, как у кирасира: золотисто-бронзовый и с плюмажем.
— Прекрасно, просто прелесть! — продолжал восторгаться О`Ларри изображением. — Как назовете полотно?
— "Афина и Арес у Яблока Раздора". Вы мне безбожно льстите, инспектор. — юноша потупился и аж зарделся от комплиментов. Видно было, что слушать такое ему приятно — а кому неприятно, когда его хвалят? — Я, право, еще только учусь рисованию.
— Должен со всей ответственностью заявить, что хорошо учитесь. И многое уже даже умеете. — серьезно заверил его О`Ларри. — И это возвращает нас к цели моего визита. Дело в том, что мы, Третий Полицейский Участок Дубровлина находимся в крайне затруднительной ситуации. Наш штатный художник вышел в отставку и, как назло, тут же приключилось преступление. А у нас, представьте только себе, некому зарисовать улики и фрагменты места происшествия. Общий план дагерротипическим аппаратом сейчас делают, но вот частности, детали, зафиксировать невозможно. Как же прикажете преступление без этого раскрывать? Мы, полиция Дубровлина, просим Вас оказать содействие следствию и выполнить все потребные зарисовки.
— Но инспектор! — воскликнул О`Хара. — Это никак невозможно! Я и так запаздываю с исполнением курсового проекта, вот той самой картины, которую пишу сейчас!
— Погодите, сэр, я что-то не понял. — с нажимом произнес О`Ларри. — Вы что же, не патриот? Вы не хотите послужить делу правосудия, осуществляемого от имени и по поручению Его Величества, короля Зеленого, Туманного и Льдистого Эрина, эрла Хайленда, протектора колоний Винланда и Лемурии, императора Ниппона, Кеннела Второго Уи Нейла? Быть может Вы вовсе враг короны? Картину-то пишете с политическим душком: Арес ведь символизирует Североамериканские Штаты, а Афина Южноамериканскую Конфедерацию, верно? И то, что империя Эрин поддерживает конфедератов Вам известно, не можете Вы этого не знать. А что же Вы? Имперского полисмена, констебля, который, кстати, мог бы и не быть так с Вам мягок из-за правонарушения, на роль северян? Делаете полисмена символом врага? Тут уже политика проглядывает, сэр. Уж не всю ли нашу государственную систему вы поносить в своей картине собрались?