распущенной волосней. И уж тем более распоряжений не отдавали.
– Может быть, тогда императора кормили вовремя? – язвительно поинтересовалась я. – А то, как ни встретишь его величество – он то не завтракал, то не обедал, то не ужинал?
– Вы и так – пощечина всему, что есть в империи, – величественно изрек старик, – сидели бы вы в своих покоях и не выходили бы на люди свой позор показывать.
– Лучше скажите, кто заведует тем, чтобы его величество кушал регулярно, четыре раза в день?
– Да какое твое дело? – взвизгнул господин Хорм.
– Если вы отвлечетесь от своих обличительных речей и оскорблений в мой адрес и вспомните все же, кто есть кто, то ответите на мои вопросы. И мы с вами подумаем, как все организовать, чтобы и его величеству, и его окружению было комфортно.
– Вот при батюшке императора Фредерика… – опять завелся управляющий двора.
– Видимо, император Максимилиан не питался вообще. Или ходил для этого по придворным. – Я смотрела на Хорма в упор, в лучших традициях психологических тренингов, целясь в переносицу. Показалось мало, и я представила, что он мой ученик и не выучил историю… Видимо, перестаралась. Старик не выдержал и заорал:
– Ты что – всерьез решила, что если постель милорда Верда на императорскую поменять, можно во дворце распоряжаться?
– Вот вы мне скажите, уважаемый… А у вас приказ какой? – нежно улыбнулась ему я.
– Выполнять ваши распоряжения. – Лицо у господина Хорма стало такое, словно он уксуса хлебнул во славу империи.
– Вот и выполняйте, – так же ласково посоветовала ему я. – А в мои отношения с императором Фредериком и принцем Тигвердом не лезьте, мы сами как-нибудь разберемся.
На пороге моей гостиной послышались негромкие, но выразительные аплодисменты.
Мы обернулись. Старика знатно перекосило – это был император. Собственной персоной. Распорядитель согнулся в низком поклоне.
– А вот скажите мне, – проскрежетал Фредерик, – как бы с вами поступили при моем благословенном всеми четырьмя стихиями правильном батюшке за такие разговоры?
– Позорная отставка. И рудники за оскорбление члена императорской семьи, – чуть слышно ответил распорядитель.
– Отлично. Значит, вы отдаете себе отчет в своих поступках.
– Ваше величество! Но ведь так все равно нельзя. Фаворитка должна знать свое место. И она не может вести себя как первая дама двора. Как ваша супруга! – уже не мог остановиться старый служащий.
– И вот почему меня называют тираном? – обратился Фредерик ко мне. – У меня иной раз складывается ощущение, что вокруг меня – абсолютная вольница. И каждый делает то, что ему вздумается. И более того, оскорбляет людей, которых я считаю своими. Тем самым оскорбляя меня как повелителя. И хозяина.
Старик рухнул на колени.
– Просто прислуга слегка одичала от невнимания, – пожала я плечами.
– Слушайте, – у императора загорелись глаза, – а вы можете сотворить то же чудо, что и в поместье сына?
– Еда вовремя?
– И пирожки, – мечтательно прикрыл глаза император.
– Вот вы точно еще не ужинали, – нахмурилась я.
– Но я сегодня обедал! – похвастался Фредерик. – Ирвин сказал, что он подаст в отставку, поднимет бунт и уйдет лечить верхушку Османского ханства, если я не съем суп.
– Зачем же до такого состояния доводить замечательного специалиста? – удивилась я.
– Некогда было! Кстати, Крайому тоже досталось, – наябедничал император.
– Хорошо, ваше величество, я согласна. Только у меня будет одно условие.
– Вот так сразу, – нахмурился Фредерик.
– Я вам напишу, в какие часы вы кушаете, а вы – приходите. И едите. Несмотря на занятость, совещания, мероприятия и прочие события. И не доводите меня до бунта. А то мы его поднимем вместе с господином Ирвином. И будет вам на завтрак полезная овсянка. На воде. И без соли.
– И на черном знамени восставших будет миска с кашей.
– Именно, – кивнула я. – Как символ правильного питания…
Мы переглянулись и захохотали.
– А кто вам будет помогать? – спросил император. – Вы же еще работаете в академии.
– Вот этот милый человек и будет, – кивнула я на коленопреклоненного распорядителя.
– Я намерен его наказать, – нахмурился Фредерик.
– Я тоже, – широко улыбнулась. – Поэтому будет логично, если он поступит в мое распоряжение.
– Вы правда считаете, что это достойная замена каторги?
– По крайней мере, этот человек искренен, и я знаю, чего от него ждать, – пожала я плечами. – А там посмотрим.
– Только я хочу предупредить господина Хорма относительно его искренности… – сказал император так, что даже у меня прошлось морозом по коже.
– Простите, ваше величество, – проговорил управляющий.
– Ужинать? – спросила я.
– Давайте, – согласился Фредерик.
Я распорядилась, чтобы накрыли стол в малой столовой. Возражений от любителя строить императорских фавориток не последовало. Старик рванул из моей гостиной, как резвый молодой сайгак.
Мы же с императором чинно расселись по креслам – и принялись ждать, когда нас позовут.
– Вероника, только одно замечание, – обратился ко мне Фредерик. – Если с вами еще раз посмеют говорить в таком тоне, то пойдут и позорные отставки, и ссылки, и – для особо непонятливых – рудники. И я не желаю, чтобы вы хоть как-то кого-то защищали передо мной в этом вопросе.
Я задумалась. Потом спросила:
– Слушайте, а у вас в империи нет такого понятия, как общественно полезная работа? Суток на пятнадцать.
– Как для кадетов Военной академии?
– Если уж на наследного принца и его свиту благотворно влияет покраска казарм и уборка отхожих мест, то почему бы не предоставить такую возможность и дворцовой прислуге? При необходимости.
– Миледи… Я в восторге.
– А еще – в качестве особого наказания – назначать на работы прилюдно. И наряжать в какие-нибудь яркие комбинезоны. Оранжевые, скажем.
– Хороший способ избавиться от старого распорядителя и прочих имперцев, кто с тоской вспоминает правление моего батюшки, – хмыкнул Фредерик.
– Почему избавиться? – удивилась я. – По-моему, хорошая альтернатива, когда и наказать надо, а на рудники ссылать пока вроде и не за что. Или не хочется.
– Потому что этих ревнителей приличий удар хватит. Ровно на том моменте, когда на них комбинезон прилюдно надевать будут.
Я замолчала. Как-то не подумала, что такое унижение для жителей империи, особенно для той ее части, что ценили статус больше всего на свете, будет равняться смертному приговору.
– Что вы опечалились? Неужели переживаете за жизнь и здоровье всяких высокомерных дураков?
– Я не люблю жестокости.
– Это империя, миледи Вероника, – пожал он плечами. – И я – император. Но можете мне поверить, я тоже не люблю жестокости. Но…
Фредерик покачал головой.
– Мой батюшка, император Максимилиан, был великий человек. И для него единственным мерилом всего было величие империи Тигвердов. Окружающие его люди оценивались лишь с точки зрения полезности или бесполезности для его грандиозных планов. Он желал – ни много ни мало – вернуть империи ее исконные земли. То, что эти земли очень и очень давно отошли соседним государствам и особой необходимости в них не было… его интересовало мало. То, что постоянные локальные войны и грызня с соседями поставили империю на грань экономической катастрофы… Это тоже не повод отказываться от великих планов. К тому же наша армия
действительно не знает поражений – это факт.
Фредерик поднялся, обошел мою гостиную.
– Но он был велик. Вот только наследник его все время разочаровывал. И историей любви с наследницей обедневшего рода Рэ. И рождением внебрачного сына. И признанием сына.
– А ваша матушка?
– Что матушка? – не понял он.
– Она поддерживала вас?
– Матушка была – прежде всего – императрицей. Еще – женой своего мужа, великого императора Максимилиана. На то, чтобы быть мне матерью, у нее просто не оставалось времени. Да и потребности особой, как я понимаю, не было.
– Грустно.
– К сожалению, это не грустно, это как раз нормально для великой империи Тигвердов, – с насмешкой проговорил Фредерик. – Поэтому я…
В дверь осторожно постучали.
– Да, – отозвалась я.
Слуга, ежесекундно кланяясь, отчитался, что ужин подали.
– У меня к вам просьба, – обратился ко мне император, когда мы поели и перешли с кофе в гостиную – уже императорскую. – Не читайте сегодняшние газеты.
– Там гадость какая-то про меня?
Фредерик кивнул.
– Слушайте, а как у вас деспотия уживается с такой свободой слова? – удивилась я.
– Как-то уживается, – пожал плечами император. – Газеты и журналы – сами по себе. Если дело не касается государственной безопасности, то каждый волен делать то, что приносит больше денег.
– А прогосударственные издания?
– Военные. И политические.
– А вот это вы зря. Их же не читает большая часть населения. Надо что-то красивое, яркое. Со сплетнями о высшем свете. Но с нужными вам сплетнями. Формирующими общественное мнение. А так… Вы самоустранились, а люди – существа любопытные. Сплетни любят…
– Прогосударственный журнал со сплетнями? Никогда не думал об этом.
– Именно. И вот там было бы написано не то, что ваша любовница, которую вы отбили у собственного сына, провела ночь не только с вами, но и с вашим начальником охраны. А потом и с примкнувшим к вам милордом Милфордом… А что-нибудь более полезное для вашего и моего имиджа.
– Что такое имидж? И откуда вы знаете, что написано на первых полосах?
– По поводу первых полос – догадаться не сложно. А имидж… Это то, как вы формируете общественное мнение вокруг нужных вам людей. И, если вы его не формируете, его формируют за вас.
Так прошла неделя. Слуги во дворце строились даже быстрее, чем в поместье у милорда Верда. Гораздо проблематичнее было заставить императора следовать уговору и все-таки являться в столовую. Особенно в обед, когда меня во дворце не было.
Завтракали мы вместе. Я еще обязала являться к нам в компанию милорда Милфорда и графа Крайома. Обед его величество, как правило, если и посещал, то по принуждению. Но это я натравила на него главного целителя. А ужинали мы вдвоем.
Еще я организовала в одной из проходных комнат буфет. Заклинание стазиса сделало свое дело, и продукты не портились. Ну правда, не выгуливаться же на кухню. Дворец слишком большой. Устать можно.
Так постепенно все вошло в колею.
Глава 21
Вот за что мне нравился Императорский дворец – так это за систему водоснабжения. И организацию помывки. В моих покоях, например, был небольшой такой, метров на десять, бассейн. В одном углу размещалось «лежбище для котиков» – как это я называла – неглубокое место, где можно было понежиться в струях воды, бьющих из стенок. Рядышком прямо из потолка также лилась вода.
Один недостаток – все это настраивалось не рычажками, как у нас, а силой мысли. Хочешь воду похолоднее или с другой интенсивностью – представь. Сначала я мучилась – местные чудеса меня решительно не слушались, словно издевались. Но к концу первой недели я приноровилась и стала получать удовольствие.
Сегодня я решила устроить бунт. После работы я вытребовала право отправиться в гипермаркет. В Санкт-Петербурге. Никогда не думала, что прогулка с тележкой между стеллажами может доставить такое удовольствие. Потом, сразу после того, как меня переместили во дворец, предупредила охрану, что хочу побыть одна. К ужину тоже не выйду. Зачем? Моего стратегического запаса на несколько дней хватит. И все как на подбор – вредное и вкусное.
Еще я купила себе несколько книг – веселых и «макулатуристых». Надо бы все-таки посетить и книжный магазин в империи. Тот самый, где мы были с Ричардом. Наверное, продолжение детектива, которым я увлеклась, уже издали. А то первая часть закончилась на самом интересном.
Я проплыла свои положенные сто метров – и отправилась мыть голову. Стояла, зажмурившись, под нежно ласкающими струями воды – и вдруг почувствовала на своей спине чьи-то обжигающе-горячие ладони. Странно, но у меня даже не возникло сомнения, кто это.
– Ричард, – сказала я недовольно, превозмогая острое желание прижаться к его нахальным рукам. – Что ты здесь делаешь?
– А с чего вы взяли, – сказал у меня над ухом чужой голос, – что это незаконный сын императора?
Я захлебнулась воплем и рванулась из чужих рук. Конечно же, поскользнулась и рухнула в воду, подняв целый столб брызг.
– Вы не ушиблись? – вежливо поинтересовался принц Брэндон, сверкая знакомыми черными глазами.
– Какого черта! – заорала я. – Убирайся!
Я создаю защитный кокон – но он словно и не замечает моей защиты.
– Вас тоже заводят игры в преследование? – неторопливо пошел на меня парень.
– Вы не смеете!
– Отчего же? – Неуловимо быстрое, смазанное движение – и он опускается рядом со мной, его руки хозяйничают по моему телу, я кричу и выворачиваюсь. Но он сильнее. Намного сильнее.
– Пусти… – Почему-то мне кажется, что это не на самом деле, что это во сне… Рвусь изо всех сил, кричу так, что кажется, еще немного – и я сорву голос.
Он только смеется:
– Что же вы? Подстилка брата, обманывающая его с отцом. Подстилка отца, изменившая ему с братом. Разве вы не хотите еще одного представителя императорского рода. Для коллекции?
– Брэндон, – прошу я того, кто впечатывает меня в кафель купальни. – Не надо. Пожалуйста.
– Отчего же? – рокочет он. И я понимаю, что он не торопится, потому что забавляется моим ужасом. – Из-за вас брат пошел на отца, а император приказал его убить. Все это из-за вас!
– Принц Брэндон, – изо всех сил я пытаюсь говорить спокойно, – посмотрите мне в глаза.
– Я вас уничтожу.
Я изворачиваюсь, беру его лицо в свои ладони – пристально смотрю в черные глаза – точно такие же, как у Ричарда. Как у Фредерика.
– Я не верю, что у такого отца может быть сын-насильник, – говорю я тихо-тихо. – Это же не вы. Это просто не можете быть вы… В вашей семье мужчины нежные, удивительно трепетно относящиеся к женщинам. И вы такой же. Вы просто не можете этого сделать…
На долгое-долгое мгновение мне становится страшно, мне кажется, что ничего не прекратится – и Брэндон, отмерев, продолжит.
Но он вдруг начинает моргать – из взгляда уходит похотливость, ожесточение и ненависть. Появляется растерянность, словно он не понимает, ни где он, ни с кем.
– Я под заклятием, – быстро говорит