— Вы с ним любовниками были? — очень осторожно поинтересовался я, памятуя, с кем имею дело. Но оставлять человека в подобном состоянии было просто невозможно.
— А тебе какое дело?! — Вобла, вскинув зарёванную физиономию, оскалилась, но тут же поникла, — ты, один хрен, не поймёшь: каково это — единственный близкий человек, во всём мире.
Я помалкивал. Главное — это задать тон разговору и дожидаться, пока слова потекут рекой, освобождая больную душу от накопившегося гноя. Вобла некоторое время колебалась, растирая покрасневшие щёки, но в конце концов, решилась.
— Понимаешь, приятель, — сказала она, — мы же с ним детдомовские. Никаких родственников, ни родителей, ни братьев-сестёр — никого. А я и в детстве была девкой тощей, как скелет, пальцем перешибить можно. Все норовили ударить, отобрать кусок хлеба, оскорбить. Думала руки на себя наложить. Не смей смеяться, говнюк! Уже приготовила бутылку бензина и спички. Решила, как все пойдут в столовку, заберусь на стол и подожгу себя. Сижу с этой бутылью, слезами заливаюсь, а тут заходит в мой закуток пацан, башка круглая, как арбуз и ещё подстрижен смешно так, ёжиком. Смотрит на меня пристально так, а потом бутылку вырвал из рук и к себе. Понюхал, поглядел на меня и говорит: «Ты чё, дура, надумала?». А я молчу, ни фига сказать не могу. Потом, кое-как выдавила из себя: «Всё равно помру». Думала плюнет и уйдёт, на кой хрен ему эта доходяга. А он, нет, присел рядом, погладил по голове и говорит: «Колись, какие проблемы?». Я совсем нюни распустила, давай рассказывать ему, про все печали и горести. Кое как успокоил, сказал: будет за мной присматривать и в обиду никому не даст. До сих пор не знаю, зачем я ему была нужна, но своё обещание он сдержал.
Вобла смолкла, а её измождённое лицо точно просветлело. Видимо ей вспоминалось что-то хорошее из её невесёлого прошлого. Не могу сказать, будто я слушал эти излияния с таким уж бешеным интересом, скорее мне хотелось закрыть глаза и как следует выдрыхнуться. Мой мозговой фильтр за сегодняшний день успел порядочно засориться, поэтому требовалось хорошенько очистить его, дабы встретить неприятности завтрашнего дня во всей своей непрошибаемости. Но, раз уж вызвал этот поток словоизвержения, придётся выдерживать его до конца.
Удерживая на губах слабую улыбку, Вобла продолжила свой рассказ. В общем-то она рассказывала самой себе, а её взор всё время блуждал по стенам и потолку, как будто женщина наблюдала некие картины, мне недоступные. История оказалась длинной и повествовала о том, как они, с Круглым ушли из детдома и их, каким-то чёртом, занесло на Кавказ, где они и сдыбались с наёмниками. Тут, в рассказе, имелись явные лакуны, и я так и не понял, как именно они встретились со Зверем, взявшим их под своё крыло.
Насколько я сообразил, хоть у Круглого и были другие женщины, но Вобла всегда была для него большим, чем подруга и боевой товарищ. Это, в общем-то, объясняло истерику моей спутницы — потерять единственного мужчину в своей хреновой жизни ей было очень нелегко. Кто захочет связать свою жизнь с некрасивой сварливой бабой, способной увалить любого мужика с одного удара? Впрочем, насчёт первого пункта…Некрасивая, хм. Если присмотреться, то её лицо не выглядело отталкивающим, просто его сильно портила худоба и скулы, выступающие так, словно у их хозяйки под кожу засунули два булыжника. А если бы Вобла отрастила волосы подлиннее (я в этом вопросе весьма консервативен и предпочитаю видеть у женщин пышную шевелюру), как следует накрасила физиономию и немного поправилась…М-да. Такое ощущение, будто она нарочно пыталась себя изуродовать, превращаясь в уродину.
Погрузившись в изучение облика своей спутницы, я окончательно утратил нить рассказа, а когда попытался найти, то обнаружил, что совершенно не врубаюсь, из-за чего Вобла с Круглым так сцепились со Шведом. Вроде бы он их подставил и их едва не прикончили. В общем всё закончилось благополучно, после вмешательства Зверя, в последнее мгновение снявшего их с крючка.
— Какого хрена Зверь взял этого пидора с собой — ума не приложу, — Вобла успела успокоиться и выглядела, как обычно, — этот педрила способен подставить кого угодно. Запомни, если вдруг останешься с ним один на один — лучше сразу прикончи его. Бей в спину, не стесняйся, сразу же. Если прощёлкаешь — он сделает, то же самое, даже не задумываясь.
Мне припомнилась разбитая физиономия Кошкарёва и сон, в котором лысый водитель деловито разделывал своего «любовничка». Учитывая моменты, в которых сон сбылся, к словам Воблы следовало прислушиваться.
Пока я над этим размышлял, женщина вновь поникла и её глаза наполнились блестящей влагой. Ну сколько же можно! Покряхтывая, я поднялся с насиженного места и присел рядом со своей спутницей. Она вытерла нос трогательным детским жестом и вопросительно посмотрела на меня. Вспоминая свои навыки по успокоению плачущих женщин, я погладил её по плечу и тихо сказал:
— Ну, успокойся. Я, конечно, не могу поставить себя на твоё место и понять, как тебе тяжело, поэтому просто прошу — успокойся. Пожалуйста, я очень тебя прошу, ну пожалуйста.
Больше ни хрена в голову не лезло, все слова, пришедшие в голову, пока я шёл от стены до стены, словно ветром сдуло, оставив повторяющийся рефрен: «пожалуйста, успокойся». Если я начну, как долбанный попугай, повторять одно и то же, депрессия несомненно уйдёт, но тогда я несомненно получу в голову и успокоюсь сам.
— Знаешь, — сказала вдруг Вобла, пристально глядя мне в лицо. — Почему-то с тобой, действительно, спокойно. Вроде бы ты не тот мужик, за которым будешь, как за стеной, но что-то в тебе есть, — она помолчала, словно решала некую замысловатую задачу, — когда-то Зверь говорил мне, будто есть офигительное средство от душевных ран.
Неожиданно она рванула меня и крепко прижала к своему телу. Откровенно говоря, до меня не сразу дошло, что она задумала и лишь, когда её жёсткие губы вцепились в мои, я сообразил. С ума сойти — она собирается потрахаться со мной! Да не думает же она, будто у меня на неё… Чёрт!
Когда-то я то ли читал, то ли от кого-то слышал, почему у мужиков с бодуна происходит определённый частный подъём, при общем падении жизненных сил организма. Дескать тело находится в критическом состоянии и мозг воспринимает ситуацию, как угрожающую его существованию. Следовательно, необходимо подстегнуть инстинкт размножения и продолжения рода.
К чему это я? Видимо моё тело находилось в крайне критическом состоянии, если мозг решился отдать такую команду. Другого объяснения я не нахожу. Не объяснять же это словами моей супруги, типа у меня на всех стоит. Бабий вздор!
Ещё никогда в жизни с меня так быстро не сдирали одежду. И ещё никогда, до этого, занятие сексом не проходило на такой скорости. Я с трудом начал понимать, на каком свете нахожусь, а всё уже успело закончиться. Получив необходимое, Вобла завернулась в свою куртку и мгновенно уснула. Я же, ошарашенный и голый, сидел рядом и тупо смотрел на её длинные ноги, торчащие наружу. Если бы не худоба, то они выглядели бы весьма неплохо. И тут до меня наконец дошло в полной мере: я только что потрахался с Воблой! Ёлки-палки! Вот это да. Кто бы мог предположить, что до этого дойдёт дело. Покачивая головой, я неторопливо оделся и накрыв голые ноги своей партнёрши, неодетой ею одеждой, прилёг рядом. Ещё минуту я размышлял, не должны ли меня мучить упрёки совести, по поводу двух, совершённых мною, за последнее время, измен. Решив, что последняя, в силу своей скоротечности, вряд ли может быть отнесена к адюльтеру, я спокойно уснул.
Пришёл Круглый, припадая на раздавленную ногу и опираясь о стену искалеченной рукой, где уцелело лишь три, расплющенных пальца. Лицо его напоминало арбуз, который уронили на асфальт с большой высоты: один глаз исчез под свисающей плотью, а второй болтался на тонкой белой нити. Отодвинув клочья кожи, Круглый уставился на меня багровым оком, источающим жуткий свет и разомкнув остатки губ, сказал:
— Завтра будет трудный день, береги её.
Его фигура начала быстро выцветать, теряясь на фоне тускло светящихся стен. Бледнеющий силуэт успел пробормотать:
— Не проспи и постарайся спасти.
Однако бледный призрак не исчез совсем, а напротив, обрёл плотность, превратившись в Оксану, скрытую за неким мерцающим покрывалом. Она подплыла к Вобле и, погладив спящую женщину по короткому ёжику волос, печально сказала:
— Ей не выжить. Когда придёт время — поймёшь, — Оксана склонилась надо мной и прикоснулась ладонью к моей щеке, — завтра — важный день, помни об этом.
Губы призрака коснулись моих, но я ничего не ощутил. Глаза её оказались напротив моих, и я увидел в них бездонный мрак.
— Убей Зверя, — прошелестел бесплотный голос.
В конце коридора факелами поднялись два призрачных силуэта и бормоча что-то неразборчивое, прошли мимо. Лица их были, вроде бы знакомы, но я никак не мог понять, кого они мне напоминают. Лишь, когда фантомы оказались рядом, один из них повернул голову, и я узнал Кошкарёва. Изо рта у него вылетало пламя, а глаза метали красные искры. Когда он заговорил, в его голосе лязгнул металл.
— Убей Шведа, — приказал он, — убей, если хочешь выжить.
От этого столпотворения начинала кружиться голова, а всё окружающее плыло, словно в тумане.
Последним явился Сергей и сев рядом с моим рюкзаком, начал в нём деловито рыться.
— Какого хрена ты там ищешь? — поинтересовался я.
— Свои глаза, — он приподнял голову, и я увидел в его глазницах жирных белых червей, — хочу увидеть, как ты сдохнешь.
Он захохотал и отзвуки его хохота заполнили тоннель. отражаясь от стен, проникая в уши и разрывая черепную коробку. Не в силах терпеть эту боль, я завопил и проснулся. Но грохот никуда не исчез, напротив, он стал ещё громче. Не понимая в чём дело, я завертел головой и наткнулся на Воблу, торопливо натягивающую ботинки.
— Подъём! — скомандовала она, оскалившись, — едва не прощёлкали эту дрянь.
— Что случилось? — прохрипел я, — какого хрена?
— Ты офигел вкрай? — рявкнула она, вскакивая на ноги, — не слышишь? Феникс летит, мать его так, сваливать пора!
Слова её, помимо нарастающего вопля, получили ещё одно подтверждение — воздух, вокруг нас, начал дрожать, точно в летний день, над разогретым асфальтом, а я ощутил лёгкое дуновение тёплого ветра, становящегося всё сильнее и жарче. Сон слетел с меня в единое мгновение, стоило припомнить рассыпающийся скелет, и я немедля оказался на ногах. В ту же секунду Вобла закончила шнуровать ботинки и без промедления, ринулась по коридору, ухватив на бегу своё имущество. Спотыкаясь, я бросился следом, едва не растянувшись, когда мой рюкзак зацепился за незаметный выступ на стене. Автомат пребольно наподдал под колено, и я с громкими матюками забросил его за спину.
На стенах, полу и потолке танцевали багровые отблески приближающегося пламени, а жар, бьющий в спину, мало-помалу начинать припекать мою задницу. Очевидно проклятая птичка приблизилась на критическое расстояние.
Совершенно неожиданно, Вобла, несущаяся впереди, свернула в узкий проход уходящий направо. Произошло это так внезапно, что я едва не побежал дальше, свернув в самый последний момент. Цепляясь плечом за стену, я обернулся ужаснувшись, насколько близко находится живое пламя, помахивающее огненными крыльями. За это мгновение я успел рассмотреть, как именно проистекает пульсация твари, намеревающейся спалить нас заживо. Феникс как бы съёживался, теряя часть своей яркости и превращаясь в бесформенную массу, но тут же вновь вспыхивал, принимая подобие огромной сияющей птицы. И так далее…
Узкий проход порадовал полумраком и прохладой, и я продолжая задевать плечами стены, бодро засеменил вперёд. Так я преодолел пару десятков метров, прежде чем Феникс успел сообразить, его завтрак куда-то исчез и начал розыск оного. Рёв чудовища стал намного громче, приобретая новые обертоны. Скажем, как можно мягче — тварюка рассердилась. Не оглядываясь, я бежал вперёд, размышляя лишь о двух вещах: сумеет ли эта пакость пролезть в узкий коридорчик и не заканчивается ли этот проход тем самым тупиком, о наличии которых предупреждал нас Теодор.
Ответ на свой первый вопрос я получил достаточно быстро — вопль огненной птицы сменился торжествующим кличем, а громкий хруст дробящегося камня возвестил о том, что чудовище ломится следом за нами. Поскольку хруст и треск не прекращались, приближаясь ко мне, нетрудно было догадаться: пакость сумела-таки двигаться по узенькому коридорчику. Оставалось надеяться, что во втором пункте нам повезёт гораздо больше.
Видимо, это был не наш день.
Я обнаружил Воблу стоящей перед несокрушимой стеной, преграждающей нам путь. На полу лежал обугленный череп, издевательски скалящийся мне в лицо. Похоже, мы были не первыми, кто пытался спастись этим путём.
— Б…дь! — выдохнул я, останавливаясь, — всё? П…дец?
— Назад! — рявкнула Вобла и отпихнув меня, бросилась навстречу приближающемуся хрусту и рёву.
Больше всего это напоминало внезапное помешательство, но у меня всё же сохранилась слабая надежда на то, что моя спутница знает цену своим поступкам даже в такие конченые моменты. Впрочем, ничего другого я всё равно придумать не мог, поэтому побежал за ней. В общем мы неслись навстречу Фениксу, как два психованных мотылька на рандеву со свечой. Непроизвольно я начал завывать, выть и визжать.
Мои песни закончились в тот момент, когда Вобла упала на пол, а я зацепившись за её ногу, обрушился сверху. Женщина коротко матюкнулась и спихнув меня, начала протискиваться в узкую щель, которую я до этого просто не заметил. Если такая худая, хм, вобла, с трудом пропихивалась в расщелину, я просто не представлял, как мне удастся туда проникнуть.
Оказывается, я зря волновался. Стоило мне подползти к щели, как оттуда высунулась рука и вцепившись в моё плечо, потащила под стену. Несколько секунд я с диким ужасом думал, что ничего не получится и мне останется дожидаться Феникса, подобно Винни Пуху, застрявшему в кроличьей норе. Спустя эти долгие несколько секунд я понял, какие чувства испытывает пробка в бутылке шампанского, когда её выпускают на свободу.
Теперь мы находились в узком каменном мешке, погружённом во мрак. Лишь по тяжёлому сопению я мог угадывать, где именно находится моя спасительница. Голова то и дело натыкалась на какие-то острые выступы, оставляющие на ней дополнительные отметины. Пару раз Вобла больно лягнула меня, поэтому я непрерывно шипел от боли и злости.
— Ползи сюда, — донёсся до меня сдавленный голос и во мраке вспыхнул огонёк зажигалки, — кажется, здесь можно пролезть. Какой-то проход…
Проход — это было сказано слишком сильно. Нора, лаз — ещё куда ни шло. Приходилось пропихиваться, упираясь локтями в стены, толкая чёртов мешок впереди себя и цепляясь долбаным автоматом за потолок. Внезапно за моей спиной полыхнуло пламя и донёсся рёв взбешённого Феникса, остановленного непреодолимой преградой. Не знаю, что там было впереди, но назад я не стал бы возвращаться ни за какие коврижки.
Рука плюхнулась во что-то влажное и тотчас же ледяной поток хлынул за шиворот. Вода лилась со всех сторон и очень быстро я вымок до нитки, замёрзнув не хуже, чем в лютый мороз. Лязгая зубами, я продолжал ползти вперёд, до тех пор, пока наклон норы и скользкий пол не вынудили меня утратить опору. Теперь я быстро скользил вниз, подпевая матерящейся Вобле, вкушавшей то же самое удовольствие.
Все аттракционы быстро заканчиваются, вот и эта водяная горка не оказалась исключением. Не успел я опомниться, как поток ледяной воды вынес меня наружу. Моё обычное невезение решило дать мне передышку, поэтому ремень автомата, болтавшегося за спиной, зацепился за карниз, нависавший над выходом из пещеры. Именно по этой причине я не улетел вниз вместе с водой, низвергающейся в бездну. Вобле повезло значительно меньше. Лишь чудом, да ещё её отличной физической формой я могу объяснить то, что женщине удалось, отбросив всю свою поклажу, зацепиться за скользкие камни. Сквозь грохот падающей воды, я расслышал её вопль: