Иметь оружие, как мне кажется — сокровенное желание каждого индивидуума, носящего штаны и бреющего физиономию. К сожалению — это желание вступает в определённое противоречие с некоторыми статьями уголовного кодекса, за соблюдением которых следят люди, имеющие оружие. Жуткая несправедливость!
Остальные тела мы загрузили так быстро, что я даже не успел запомнить черты мёртвых лиц. Единственное, сохранившееся в памяти — это ловкость, с которой нарик содрал золотой браслет с мощной руки одного из покойников. Чувствовался профессионализм.
— А ну валите отсюда! — скомандовал Швед и отдав автомат Зверю, полез за руль осиротевшей машины.
Два джипа, доверху набитых покойниками, съехали на обочину, где и остановились. Вряд ли кто-то подойдёт к этим крутым тачкам и поинтересуется, чем конкретно заняты их хозяева. А когда содержимое летучих голландцев будет обнаружено, отыскать убийц окажется очень даже непросто. Такие мысли приходили мне в голову, пока я занимал место в уютном салоне, нервно поглаживая пистолет, упирающийся в бедро. Единственное, чего я сейчас опасался, так это того, что смертоносная машинка может сама по себе бабахнуть, продырявив ногу. Зато в игре появился неучтённый никем фактор, который я мог использовать для самозащиты. Если только успею…С братанами расправились очень быстро. Никто не пытался поговорить, объясниться, извиниться в конце концов. Щелчок затвора — треск автоматов. Вот и весь разговор.
От всего этого становилось не по себе. Особенно, когда я попытался ответить на один простой вопрос: на кой хрен в научной экспедиции столько автоматического оружия и людей способных его применять? Какова цель поездки, если для её достижения можно, ничтоже сумнящеся, прикончить семь человек?
Вопросы эти, в одночасье вылетели из моей головы, когда Зверь, пофыркивая, словно морж, заполз в кабину и подвинул нарика ко мне. Следом занял своё место Теодор Емельянович. Как я заметил, своё оружие он отдал гиганту ещё снаружи и теперь тщательно протирал руки идеально белым платком. Должно быть платок был пропитан одеколоном и по салону плыли волны какого-то терпкого запаха. Осматривая идеально чистые руки, Теодор недовольно ворчал:
— Всё это — грязь. Ненавижу участвовать в избиении младенцев, а эти ребята — сущие телята или по вашим определениям — лохи.
— Никто не спорит, — Зверь равнодушно пожал плечами, укладывая оружие в баул, — скорее всего — сынки каких-нибудь шишек. Привыкли кататься на тачках, потрахивать своих шлюшек и бить мордасы всем, кому ни попадя. Провинция, одним словом.
— Наша стерва всё-таки успела отрезать парочку ушей, — восторженно сообщил Швед, плюхнувшись на своё место, — вылажу из тачки, глядь: а у одного жмура уже чего-то не хватает. Когда только успела?
— Эти наклонности, — Теодор недовольно поморщился, — поехали. Мне хотелось бы успеть до заката, а времени осталось в обрез.
— Какая разница? — Зверь покачнулся, когда джип рванул вперёд, — там-то всё равно, день или ночь.
— Прежде чем угодить туда, — Емельянович особо выделил последнее слово, — нам предстоит удалить полтора метра слежавшейся и мокрой почвы. Если не успеем засветло — придётся работать при свете фар.
— А сколько осталось до места-то? — уши Шведа, подобно локаторам, поворачивались из стороны в сторону, улавливая каждое сказанное слово.
Теодор вновь зашелестел бумагой, а Зверь, наклонившись вперёд начал давать ему советы, но так тихо, что я ничего не мог разобрать. Наконец они сошлись во мнениях, определив искомое расстояние в семьдесят километров. Судя по спидометру, скорость держалась на уровне полутора сотен, поэтому ехать оставалось не так уж и долго.
Непроизвольно поглаживая, спрятанный пистолет, я пытался представить себе то место, куда мы едем. Почему-то понятие пещеры вызывало у меня образ подпирающих небеса скал, у подножия которых чернели отверстия, ведущие в неизведанные глубины. В общем некое подобие Морийского царства.
В чём-то я оказался прав.
— Есть какие-нибудь особые приметы? — спросил Зверь, после долгого молчания, — а то, как бы не пришлось увязнуть в этой глухомани надолго.
К этому моменту мы успели свернуть с относительно пристойной дороги на просёлочный тракт, представлявший собой невообразимое месиво из грязи и каких-то булыжников. Пожалуй, здесь могли пройти только танки, да ещё, может быть машины, подобные нашим. Даже сверхмощные джипы, временами, бесполезно ворочались в потоках жидкой грязи, пытаясь вырваться из липкого плена. Стеклоочистители работали на пределе, с трудом удаляя грязевые нашлёпки с лобового стекла. Швед непрерывно матерился и скрипел зубами. Его лысина стала багровой, словно помидор.
— Не совсем приметы, — Емельянович оставался спокоен, — скорее ощущения. Каждый, кто хоть раз побывал там, всегда ощущает приближение к порталу. Это — как зуд, внутри тебя. Обычно он слаб и практически не ощущается, но чем ближе врата — тем мощнее становится. Он чувствуется всё сильнее, до тех пор, пока в точке врат не исчезает вовсе.
Слова, которые он произносил, становились всё более плавными и напевными, точно он засыпал. Потом его левая рука медленно поднялась, чтобы резко обрушиться на плечо яростно пыхтящего Шведа. От неожиданности тот нажал на педаль тормоза и джип, клюнув носом, остановился.
— Здесь, — Сказал Теодор и некоторое время сидел молча, рассматривая ничем не примечательный участок абсолютно голого поля. Другие машины, уехавшие было вперёд остановились и начали сдавать назад. Их колёса утопали в грязи, едва ли не по верхние края дисков. Когда двигатели заглохли, наступила полная тишина. Прекратился даже дождь, барабанивший по крыше, а быстрый ветер начал разгонять пелену туч, сковывающих тёмно синее небо.
— Ну и? — Спросил Швед, вытягивая короткую шею и ворочая круглой головой, очевидно в попытке разглядеть хоть что-нибудь, — ни хрена тут нет.
Вместо ответа, Теодор открыл дверцу машины и некоторое время сидел без движения. Как я заметил, его тонкие ноздри жадно втягивали холодный воздух, точно он пытался уловить некий, хорошо знакомый ему аромат, принесённый промозглым ноябрьским ветром. Потом руководитель поднял правую руку и негромко приказал:
— Дай мне лозу.
— А как же тот зуд, о котором ты говорил? — поинтересовался Зверь, извлекая из-за пазухи нечто тонкое и блестящее, похожее на скрученную проволоку.
— Так вернее. Иначе мне придётся очень долго блуждать по этой грязи, отыскивая нужную точку, а времени у нас — в обрез.
— Может быть стоит, тогда, выпустить нашу учёную братву? — проволока перекочевала в руки Теодора и тот начал изгибать её, превращая в диковинное подобие бабочки, — пусть начинают отрабатывать свои деньги.
— Если бы я ещё знал, какую именно вещь им нужно искать, — Емельянович выбрался наружу и направился прямиком в чистое поле, поворачивая из стороны в сторону своё загадочное приспособление, — впрочем, пусть достанут какие-нибудь приборы, фон снимут, что ли…
Зверь легко вымахнул из джипа и направился к автомобилю, где очевидно располагались болоньевые дутыши. Не прошло и минуты, а учёные уже начали вытаскивать из машины какие-то ящички, подключая один к другому многочисленными проводами. Один умело устанавливал треногу, на конце которой ослепительно сверкала серебристая тарелка антенны, уставившаяся в стремительно темнеющее небо, пробитое множеством ярких звёзд.
Но моё внимание было поглощено не этой суматохой, а одинокой фигурой в чёрном бушлате, медленно бредущей по полю. Казалось, человек не имел определённой цели и блуждал по случайной траектории. Так вдребезги пьяный пытается добраться домой по короткой, но очень широкой дороге. Проволочное кружево в приподнятых руках казалось странно живым. Присмотревшись, я понял почему: оно непрерывно двигалось из стороны в сторону, вибрируя мелкой дрожью.
— Курануть бы, — тоскливо протянули у моего уха, и я отвлёкся, взглянув на нарика, тоскливо уставившегося в опустевшую коробочку, — ща как дунул бы, да так, чтобы крышу вырвало! На прошлой неделе кореша план привезли — Кубанский! Рубит нараз! Жалко лаве нету, а то купил бы, не фиг делать.
Очередной бред, не имеющий ни начала, ни окончания. Я отвернулся от грезящего наркомана и увидел кое-что интересное: лоза, в руках Теодора, превратилась в нечто полупрозрачное, размытое от скорости и с оглушительным свистом, улетела в тёмное небо. Емельянович покачнулся, но сумел сохранить равновесие, сделав лёгкий взмах обеими руками. Зверь уже бежал к нему, а за ним неслись учёные, волоча какие-то ящики, ощетинившиеся уродливыми микрофонами. До нас донеслись возбуждённые крики охотников, напавших на след долгожданной добычи.
— По-моему, нашли, — сказал я, помимо своей воли ощущая возбуждение. Наконец-то я увижу цель нашего путешествия.
— А мне, до задницы, — сказал нарик, но, тем не менее, тоже уставился в ту сторону, где группа людей что-то горячо обсуждала, — мне, лишь бы лаве быстрее отвалили. Я тогда сразу накуплю себе дури побольше и, как заторчу! Уже скоро! Я уже макли набил с нужными барыгами, отменную дурь должны привезти!
Отчасти из любопытства, отчасти, из-за того, что этот вздор достал меня до крайней степени, я выбрался из машины и пошёл в сторону полевого консилиума. Внезапно кто-то дёрнул меня за рукав куртки, едва не оторвав его напрочь. Как выяснилось — это был Швед, с двумя лопатами в руках. Одну он, ни говоря ни слова, вручил мне, а второй, судя по всему, собирался воспользоваться сам. По крайней мере, физиономия его выражала лишь крайнюю степень недовольства. Такого, какое и должна отражать морда лица человека, которому предстоит ковырять лопатой в мокрой слежавшейся земле. Следом ковылял нарик, недоумённо разглядывая инструмент в своих руках. Этот гробокопатель выглядел так, словно видел сие садо-огородное приспособление первый раз в жизни.
В любом случае — это никого не касалось. Неожиданно стало очень тесно, потому как на узком пространстве грязевого пятачка, вытоптанного ногами десятка людей, злые индивидуумы, с лопатами в руках, начали остервенело вгрызаться в тело земли. Со всех сторон доносились громкие команды и ещё более громкие ругательства.
Нам предстояло разрыть участок, трёх метров в диаметре и глубиной, не менее полутора метров. Это был тихий ужас, заполненный тяжёлым дыханием, ледяным ветром, забирающимся под куртку и водопадом холодной воды, вновь хлынувшей с неба. Со стороны эта картина должна была очень сильно напоминать ускоренное воспроизведение давнего клипа Сергея Галанина, в котором несколько психопатов, зачем-то роют яму в пустынном месте.
Я не обращал внимание на темноту, окутавшую нашу компанию, пытаясь удержаться на ногах, в потоках плещущей грязи и при этом заставить непокорную лопату выполнять, возложенную на неё работу. Самым употребительным слово в нашей компании, на какой-то период, стало словечко: Б…дь! Оно произносилось непрерывно, слившись в единое, непристойное бормотание. Будь земля посуше — мы бы уже давно прорыли тоннель к самому центру планеты, а сейчас копатели просто бесполезно топтались на дне неглубокого грязевого бассейна.
Люди, орущие вокруг меня, временами поскальзывались и падали в мутную жижу, поднимая целые фонтаны брызг. И вообще, попытки устоять на ногах отнимали намного больше сил, чем сама работа. Некоторое время мне удавалось сохранять вертикальное положение, пока какие-то грязевые боги не решили, что незачем делать для кого-либо подобные уступки. Обе мои ноги одновременно поехали вперёд, в то время как задница, засомневавшись в компетенции Ньютона, решила проверить действие закона всемирного тяготения на практике. Короче говоря, я упал в лужу жидкой грязи, холодной словно лёд. Едва не захлебнувшись, я ощутил под своей пятой точкой опоры какую-то твёрдую хрень, вроде камня. Кто-то, стоявший рядом, автоматически воткнул, обросший комьями грязи, штык лопаты рядом с моей головой.
— Мать твою! — прохрипел я, выныривая из грязи и отплёвываясь, — мать твою! Ты чё, не видишь, на фиг, куда втыкаешь?!
Но меня никто не слушал: стук о твёрдую поверхность услыхали все копатели и в свете автомобильных фар (когда они успели поставить джипы вокруг ямы?) в лужу воткнули длинный гофрированный хобот, содрогающийся от натужного рёва. Насос оказался весьма мощной штукой и пока я, при некоторой помощи оказавшегося рядом Зверя (честно говоря, он просто выбросил меня наружу, ухватив грязной лапищей за капюшон куртки) вылезал из ямы, машина успела высосать половину имеющейся грязи.
Выбравшись на твёрдую поверхность я огляделся, попытавшись привести себя, хотя бы в относительный порядок. Оказалось, что вся наша группа выглядит точно так же, напоминая бурых грязевых снеговиков. Единственным чистым человеком во всей компании оказался Теодор Емельянович, замерший в свете фар, словно ангел, в окружении демонов. Он поднял руку и посмотрел на циферблат массивных часов, после чего на его физиономии появилась довольная усмешка — стало быть, всё шло по плану.
У меня тоже, всё было: О-кей — пистолет никуда не вывалился (и даже не отстрелил мне гениталии!), полштуки, заначенные от жены, продолжали лежать на своём месте, оставшись единственным фактором, который в это отвратительное время, продолжал согревать мне душу.
Кто-то подошёл ко мне и что-то спросил. Помотав головой, я с некоторым трудом привёл мысли в порядок и посмотрел на Серёгу, грязевые полосы на лице которого весьма напоминали боевую раскраску коммандос.
— Чё ты спросил? — поинтересовался я, стряхивая с ушей комья застывающей грязи, — извини, я слегка затрахался.
— Я вижу, — он натужно рассмеялся, — кабздец, какой-то! Как ты думаешь, какого мы рылись в этом говне? Я недавно слышал, типа в Хмельницкой области один крендель нашёл клад. Скифский, кажется. На поллимона баксов. Может быть и здесь, та же фигня?
— Может быть, — пришлось повышать голос, перекрикивая рёв надрывающегося насоса, — хотя мне говорили про какие-то пещеры.
— Какие тут, нафиг пещеры? — Сергей только усмехнулся, — кто бы их рыл в этой глине? И зачем?
— Вот он, — торжествующе сказал Теодор Емельянович и его звенящий голос разорвал тишину, наступившую после того, как насос заклокотав, остановился.
По-моему, начиналось самое интересное. Все дружно подались вперёд и я, пытаясь не упустить ничего из происходящего, вместе с ними подошёл к краю, вырытой нами ямы. Вся липкая жижа исчезла и нашим взорам открылась блестящая в свете фар, каменная плита. Одна странная вещь немедленно бросилась мне в глаза: как ты ни откачивай жидкую грязь, всё равно, где-нибудь останутся лужицы, куски грязи, но не в этом случае. Плита выглядела так, словно её тщательно вымыли, а затем — высушили. В центре камня выступало что-то, наподобие идеально круглого люка, около метра в диаметре. На поверхности этой крышки был начертан замысловатый узор из тонких линий, образующих нечто вроде спирали. Зверь попытался спуститься вниз, но Емельянович, властным жестом, остановил его и зашептал в ухо ухо, указав пальцем на нарика. Тот даже не обратил на это внимание, он просто стоял и тяжело дыша, смотрел вниз.
Зверь, выслушав руководителя, пошёл к наркоману, осторожно огибая яму, словно приближение к ней могло ему чем-то повредить. На ходу он достал, уже виденный мною в автомобиле длинный блестящий нож, напоминающий оружие спецназовца. На лице Зверя я заметил странное для этого человека, выражение растерянности, точно он не мог понять; правильно ли он поступает в данную минуту.
Подойдя к нарику, гигант остановился перед ним и твёрдо сказал, тыкая остриём клинка в заляпанную грязью грудь:
— Теперь, полезай вниз.
Тот вскинул голову и выронив от неожиданности лопату, спросил:
— Это ещё нахрена?
— Объясняю для полных тормозов, — размеренно произнёс Зверь, продолжая тыкать ножом, при каждом слове, — ты полезешь вниз и ощупаешь вон тот кружок. На нём имеются выступы, и ты будешь на эти выступы нажимать, до тех пор, пока этот люк — а это именно люк — не откроется. Всё понятно, или повторить?
— А почему именно я? — проблеял нарик, сглатывая слюну. Видимо у него возникли какие-то сомнения, касательно этого приказа, — у тебя учёные есть? Пусть они и лезут.