— Кое-что о нем она знала.
— Значит, и Порейко знал.
— Возможно.
— Ты учти — она как гадюка, как скорпион смертоносный.
— Если она хотела, чтобы он умер…
— Ты не понимаешь, Юрик. — Она возвратила мне расческу. — Порейко ждал, когда к Аркадию пришлют связника или он себя чем-то проявит. А как только ты появился, они своего дождались. Наверно, и ты проговорился или не то показал.
— Может быть, — согласился я.
— Так ты знал? — Она говорила все так же тихо, но в голосе булькали злые слезы.
— Я сегодня вечером почувствовал, — сказал я. — Но я не предполагал, что они так сделают.
— Как сделают?
— Заставят меня остаться на лишних полчаса с Порейкой, а за это время пришлют своих убийц. И одним ударом расправятся со всеми — и со мной, и с ним.
— Что-то они с тобой не расправились, — сказала Рита. — Но почему? Я не понимаю!
— Я тоже не понимаю. У них какие-то планы относительно меня.
— Ты не обманываешь?
— Рита, ты же знаешь, что я тебя не обманываю. Иначе бы ты сюда со мной не пошла.
— Они должны были тебя тоже убрать. Они ведь ничего не боятся.
Говоря, она гладила Аркадия по плечу, непроизвольно. Потом вдруг отдернула руку.
— Холодный, — сказала она, — мертвый.
Из глаз, по выдающимся крутым скулам, по упругим щекам, как дождь по стеклу, текли слезы.
— Я же говорила — уедем, Аркаша, — сказала она. — А он говорит — они меня не тронут. Я им нужен. Чего им меня бояться?
— Именно сейчас они очень испугались, — сказал я. — И они могли предположить, что он мой связник. Тогда они завтра будут следить за мной — что же я сделаю, какие другие пути буду искать. А вдруг я здесь не один?
— Сложно, — сказала Рита, — сложно рассуждаешь.
— Ничего сложного. Они как бы перекрыли плотиной речку и смотрят — есть ли другое русло, куда повернет вода.
— А куда ты повернешь?
— Лучше я тебе не скажу об этом.
— Ты мне не доверяешь, что ли?
— Я за тебя боюсь, — ответил я. — Сейчас ты не знаешь, что я собираюсь делать, и ты в относительной безопасности. Если тебя даже будут допрашивать, ты все равно не ответишь.
— Глупости, — сказала Рита. — Главное, что мы должны их наказать!
— Мы с тобой ничего не можем доказать.
— Но мы знаем, что это — Порейко.
— Мы подозреваем его. Не более того. Почему не предположить, что Аркадий еще кому-то мешал?
— Кому же? Одуванчику? С ними он и не общался. Милиции?
— Не знаю, Рита, честное слово, не знаю.
— А я знаю. И они не уйдут от меня живыми.
— Рита, будь осторожна. Извини, если тебе покажется, что я говорю как по учебнику, но месть никогда не была хорошим советчиком.
— Иди ты знаешь куда!
Она кинулась в угол, там на стуле лежала смятая простыня. Рита развернула ее, и я увидел на простыне какие-то бурые пятна. Но Рита не думала об этом. Она накрыла простыней Аркадия с головой. И он сразу исчез — как будто ушел свидетель. Мы остались одни.
— Рита, — спросил я, — ты не знаешь, где у него был факс? — спросил я. — Мне сейчас очень нужен факс — я должен доложить о том, что произошло.
— Не знаю. Он тоже считал, что месть плохой советчик.
— Здесь часто проходят поезда? — спросил я.
— Зачем тебе?
— Чтобы доехать до Рыбинска или Ржева и к утру вернуться.
— Здесь редко ходят поезда. Ночью только один, и ты к утру не вернешься.
— Хорошо, — сказал я. — Тогда мне надо идти.
— И что ты придумал?
— Не знаю. Проводить тебя?
— Я останусь здесь, — сказала она.
Она наклонилась над ним, отогнула простыню, будто закрытый белой тканью с головой Аркадий раздражал ее, потом подвинула табурет, села возле Аркадия и стала смотреть на него.
— До свидания, Рита.
— Убирайся отсюда, пока живой, — сказала она. — Очень тебя прошу. И от имени Аркаши тоже.
— До свидания, — повторил я и ушел.
Я вышел на улицу. Еще недавно я бежал по ней к больнице. Больничный корпус тянулся в стороне от дороги. В одном только окошке на первом этаже еще горел свет. Кому-то там было плохо.
Я пошел к вокзалу. Я думал, что если поездов не будет, то по крайней мере рядом автобусная станция и может быть поздний автобус. На площади перед станцией бывают леваки, ждут запоздалых пассажиров.
Я проверил по карманам — денег было немного, меньше двухсот тысяч.
Правда, под пяткой у меня были спрятаны триста долларов на крайний случай.
Рита была слишком спокойна. Словно она уже решила, что будет делать. Одна она ничего не может, но помочь ей — означает выдать себя и провалить дело. А я всей шкурой чувствовал, что нахожусь на пороге открытия — то, что должно произойти, произойдет в ближайшие дни, именно в Меховске, и полковник должен быть предупрежден об этом.
Если он узнает обо всем завтра, может быть поздно.
Я быстро шел по улице, которая должна была привести меня к станции. Я мог бы и подняться, воспарить… но мой мозг подсказывал, что к скоростным перелетам я не готов и не знаю, научусь ли летать быстро. Так что лучше всего бежать. Но бежать я не хотел, чтобы не привлечь к себе постороннего внимания.
Сзади меня догоняла машина. Она ехала не очень быстро. Я подумал, что если водитель смилостивится или захочет заработать — пускай подбросит меня до станции. Все же километра два.
Шагая по улице, я теряю драгоценные минуты. Может, именно сейчас отбывает автобус до Кашина.
Не понимаю, как я мог настолько потерять осторожность.
Только последний идиот мог остановиться на обочине и поднять руку, голосуя.
Машина послушно тормознула. Я шагнул к ней.
Ну что бы мне притвориться кем-то другим!
Я склонился к открытому окошку.
И тогда сообразил, что меня догнал знакомый милицейский «газик». Тот самый милиционер сказал, глядя на меня с ухмылкой:
— Садись назад. Тебе куда?
Я колебался — бежать или подчиниться. Но, как назло, справа от меня тянулся высокий забор. Пока буду перелезать, наверняка пристрелят.
— Спасибо, — сказал я.
Задняя дверца открылась, приглашая меня внутрь.
Внутри сидел Одноглазый Джо. Но я узнал его, только когда он заговорил, как всегда, со смешком:
— Куда собрался? На вокзал или автобусную станцию?
Не оборачиваясь, милиционер предупредил меня:
— Только ничего не придумывай. Я хорошо стреляю.
Я решил — говорить как можно ближе к правде. Не объяснять же, что я дышал свежим воздухом!
— Я хотел уехать, — сказал я. — Немедленно. К чертовой матери от вас всех подальше. Мне еще не хватало уголовки. Ведь на меня повесите.
— С чего ты такой умный? — спросил Одноглазый Джо.
— А я самый удобный клиент. Я даже думаю, что те, кто Аркашку убил, на меня и рассчитывали. Приехал какой-то братан, неизвестно зачем, лучший кандидат в убийцы.
— Зачем же тебе Аркашку убивать? — спросил милиционер. — Мы тебя и не подозревали сначала. Отпустили же?
— А ты с Риткой в морг побежал. Зачем вы с Риткой в морг побежали? — спросил Джо.
— Она же увидеть Аркашку хотела! — воскликнул я. — Разве не понятно?
— Мы бы тебя отвезли на автобусную станцию, — сказал второй милиционер, — но последний автобус уже ушел. Христом богом клянусь, что ушел. Так что неизвестно, куда тебя доставить. В отделение, что ли?
— Не надо обижать Юрика, — сказал Одноглазый Джо. — Не надо его подозревать. Он у товарища Порейко работает шофером, может, вы слыхали, сержант?
— Кажется, слыхал, — сказал милиционер. — Но нам он кажется подозрительным.
— А ты почему в милицейской машине ночью разъезжаешь? — спросил я Одноглазого.
— Смотри, какой любопытный. Неужели не догадался, что мы тебя ищем, волнуемся, переживаем? Мало ли что может случиться с мальчиком в незнакомом городе? У нас здесь мальчиков иногда насилуют.
Одноглазый Джо принялся смеяться. Если милиционеры и смеялись, то беззвучно.
— Конечно, можно отправить тебя в милицию, — продолжал Джо, — но я нашей родной рабоче-крестьянской не доверяю. Вроде бы все повязаны, а интересы у них свои. Вдруг кому-то захочется другую карьеру сделать или кто на Мельника работает? Разве не так, Петров?
— Все может быть, — равнодушно откликнулся милиционер.
— Так что закиньте его к нам, наш шеф с ним поговорить хочет.
«Газик» остановился возле дома Порейки. У подъезда нас ждал Жора.
Дело мое было плохо. И, как назло, я за день устал настолько, что моя попытка на лестнице убедить моих конвоиров, что я вовсе не Юра, а их собственный начальник Порейко, с грохотом провалилась.
— Что-то у меня в глазах рябит, — сообщил Жора Одноглазому Джо, который в силу простого своего устройства вообще не был подвластен гипнозу или какому-нибудь умственному воздействию.
Провели они меня не в квартиру, на что я надеялся — из любого окна, даже с сотого этажа, я уйду без труда, — а в подвал. В котельной у них было место для сведения счетов.
Подвал двухэтажного каменного дома был переоборудован под котельную. Но там оставалось и место для камеры из фильма ужасов — за бурой железной дверью, открывшейся с отвратительным скрипом, была длинная комната, по дальней стене которой тянулись кабели и трубы, посреди стоял ученический стол, за ним — стул.
Напротив стола ближе к двери стояла табуретка, такая же, как в морге, но не белая, а грязно-голубая. Мое обоняние сразу определило комплекс свежих и застарелых запахов — перегара, страха, крови, тупой жестокости…
— Садись, — сказал Одноглазый Джо, показывая на табуретку.
— Зачем?
Жора вытащил пистолет. Самый настоящий пистолет. Они не намеревались со мной шутить.
Вошел Порейко. Не ложившийся спать, но готовый к боям. При виде меня он изобразил на лице радость. Причесываться не стал, а прошел за стол и уселся на стул так, как делает опоздавший к началу торжественного заседания член президиума. В руке он нес диктофон. Положил его на стол.
— Молодцы, что привезли.
— Сам попросился, — засмеялся Джо, — мы за ним ехали, а он к станции бежал.
— Знаю, — Порейко укоризненно наклонил голову, — убегал.
— А мы его догоняли. Думали, погоняемся, а он остановился и нам голосует. Мы его и подсадили.
— Значит, спешил. Бежал. Думал, что попутка подбросит. Денег у него много?
— Двести тысяч нашли.
— Аркашину квартиру обыскали?
— Там пусто.
— Дурачье, значит, плохо обыскивали. Или он успел избавиться. У него должны быть деньги. И оружие.
— Не было у него денег! И оружия не было. Мы хорошо смотрели, Трофимыч.
— Плохо. Но не в этом дело.
Он обратил свой взор ко мне.
В подвале горела лишь одна яркая лампочка, без абажура, за спиной Порейки. Так что он меня видел отлично, а я его — с трудом.
— Значит, убил своего брата, — сказал Порейко, — а потом сбежал. Чего не поделили с Аркашкой?
— Кончайте, — сказал я. — Вы же знаете, что не убивал я Аркадия. Ну за что мне его убивать?
— Вот это мы и хотим выяснить.
— В то время я был с вами. Вы же знаете. Я в любой милиции это повторю.
— Ты уже это повторял. Да кто тебе поверит? Ты у нас чужой. Наблюдатель. Но, наверное, хочешь жить. Хочешь жить?
— Хочу, — сказал я.
— Тогда придется тебе признаться. Напишешь объяснение, что убил в пьяной драке из-за обладания женщиной Маргаритой Савельевой своего случайного знакомого.
— Двоюродного брата, — подсказал Одноглазый Джо, который, видно, решил, что шеф ошибся.
— Не лезь, — отмахнулся Порейко. И продолжал: — В пьяной драке. Вы оба уголовники, наркоманы — ты не сомневайся, травку вам в квартиру подложим. Завтра при обыске найдут.
— Ну ладно, — сказал я миролюбиво, — чего вам от меня нужно? Вы же все знаете, а говорите.
— А я хочу знать, — сказал Порейко, — кто тебя к нам прислал, что вы тут с Аркадием вынюхивали, кто еще с вами на связи. Все расскажешь — отпустим, будешь запираться — сделаем из тебя котлету, потом сдадим в милицию, и там тебя пристрелят при попытке к бегству. Понимаешь, мне в этом городе даже убивать не надо. За меня все делают.
— А кто это сделал с Аркашей? — спросил я.
Порейко как будто не услышал моих слов.
— Начнем с самого начала, — произнес он. — Твое настоящее имя, отчество и прочие анкетные данные. И не надо возражать, потому что спешить нам некуда, мы все равно из тебя все вытряхнем. У нас для этого и медицина есть, слыхал об уколах — один кубик, и ты уже мечтаешь, как бы нам все рассказать.
— Глупости все это, — сказал я. — Честное слово, глупости. И если я узнаю, кто Аркашку убил, я до него доберусь.
Порейко вздохнул:
— Это ты у Ритки наслушался, когда вы в морге говорили? Много лишнего наговорили.
Идиот! Это я — идиот. Как я мог не подумать, что они нас подслушивают?
— Ну, будешь говорить?
Я не понял, почему он прикрыл глаза, взглянул на стоявшего за моей спиной Джо. Поэтому я не был готов к удару — такому, что я полетел на пол с табуретки.
Я оказался в нокдауне — это я сейчас понимаю, что оказался в нокдауне, потому что следующее, что я помню, — как они бьют меня ногами по спине, по почкам, а я стараюсь откатиться от них, спрятаться в угол, а встать на ноги они мне не дают, сразу сбивают снова. Я ни о чем не думал — просто прятался от ударов, и это мне не удавалось.
А очнулся я, когда меня перестали бить — Порейко приказал остановиться.
Я не слышал, как и что он сказал, но понял, что у меня есть перерыв. Пускай маленький перерыв, но я должен собрать все свои силы, чтобы не дать им восторжествовать надо мной. Конечно, такое высокое слово, как «восторжествовать», в ту минуту в моем растерянном и полном болью мозгу уместиться не могло — это позднейшие размышления.
Я лежал неподвижно. Пока я лежу неподвижно, они не знают, что со мной, не перестарались ли они.
— Эй! — крикнул Порейко — и голос донесся издалека. — Вставай, ты чего разлегся?
Теперь придется потерпеть — но уже сознательно. Я быстро прихожу в себя — мне доводилось отчаянно драться в детдоме, и я знаю — главное, чтобы противник тебя недооценил, чтобы он считал тебя слабее. Пускай он думает, что я неопасен. А я мысленно проверяю все уголки своего тела — что повреждено, где болит, что сломано. Ко мне как бы сбегались гонцы, рапортуя: щека рассечена и бровь кровоточит, гематомы на спине, ушиб правой почки… Мои земные собратья такой способности не имеют. И не могут, как я, тут же послать гонцов обратно, чтобы тело, пожирая ресурсы, немедленно принялось за починку важных повреждений. Щека и бровь подождут…
— Посмотри, — услышал я голос Порейки, — чего он там притворяется.
Я знал, что сейчас последует удар. Я уже все знал за секунду до события. Как и бывает в ситуации крайней опасности, во мне возникало предупредительное чувство — пусть за жалкое мгновение, но я знал, что со мной сделают.
Он ударит меня в спину, по ребрам.
Ребра, расслабьтесь! Мышцы, разойдитесь — не сопротивляйтесь удару, поглотите его!
Было больно. Я даже не вздрогнул.
— Да ты что! Прекрати сейчас же! — Порейко, видно, смотрел на меня и испугался именно моей неподвижности. — Жорка! Где вода?
— Наверху.
— Какой, к черту, наверху, за дверью в котельной кран!
— А во что я ее наберу?
— Через минуту принесешь воду!
Порейко склонился надо мной, перевалил на спину, открыл мне глаз, я закатил их чуть-чуть. Порейко стал щупать мой пульс.
Я не йог, пульс мне не остановить — но я мог ускорить или замедлить… замедлить и сделать чуть слышным.
— Если вы его мне убили, — тихо произнес Порейко, — если вы, сволочи, его убили, вам тоже не жить! Идиоты!
— Да я же его рукой бил! Чего могло случиться? Я же не камнем бил! — Джо говорил плаксивым голосом. Он был напуган.
— Не дрожи ты! Когда Аркашку убивал, не дрожал.
— Аркашку не я! Честное слово, Жорка. Я только в дверь позвонил. Вы же знаете, я с ножом совсем не умею.
— Где этот гребаный Жорка?! Убийца нашелся, мать его!
Вместо Жоры появился другой свидетель. Я узнал голос Рустема:
— Я слышу — шум, думаю, почему до меня доносится шум? А что, простите, у вас весь этот дом откуплен? Чужих нет?