— Примите в дар, мой эмир, — поклонился капудан, и по его незаметному движению левой рукой один бодигард подорвался с полуюта и через минуту принес просимое в охапке. Четыре простых гладких шишака с бармицей и стрелкой. Почти такие же, как и тот, который я держал в руке, только без каких-либо излишеств.
Другой сарацинский бодигард капудана вернул мне гербовую котту Филиппа, снятую с мачты.
Все. Моего на галере больше ничего не осталось. Пора отпускать капудана за моей же негоцией, к которой я присоединил пару десятков турецких барабанов и одного толкового раба-довбыша.
Начался прилив, и галера потихоньку стала выгребать из узости устья реки.
Когда вспенивая веслами пологую волну, покачиваясь на ней, галера достигла середины бухты, со стороны дороги на Байонну показалось большое пылевое облако, из которого до нас донеслась дробь множества копыт. Все окружающие меня непроизвольно взялись за оружие. Но тревога оказалась ложной. Это сержант с помощью местных «ковбоев» пригнал из города большой табун крупных рыжих мулов. Голов тридцать. За ними, обильно припорошенные серой пылью, катили две телеги, груженные седлами и прочей сбруей.
Вот теперь мои валлийские стрелки стали мобильными драгунами. Может, пошутковать немного и пожаловать им флаг с красным драконом на бело-зеленом поле? И пойдут драгуны-драконы гулять по Европе от меня, а не от французов.
Планы, которыми я жил последние дни, стали потихоньку обрастать мясом. Хочется, конечно, всего и сразу, но так не бывает.
Когда все устаканилось и обе стороны, поняв свою ошибку, начали брататься, я спросил алькайда:
— Сарацины за ремонт и лес рассчитались с вами?
— Нет, сир.
— Что же вы не настояли?
Алькайд промолчал, слегка пожав плечами. Когда ему было на этом настаивать, когда он у меня весь день экскурсоводом работал?
— Запиши эти расходы в счет выплаты части вашей дани мне, — распорядился я.
Мелочь, скажете? Но из таких вот мелочей часто вырастают большие раздражения, переходящие в мятеж. А мне нужна от мурманов предельная лояльность.
И вот теперь с высоты башни мне видны и эта импровизированная замковая ярмарка, и оба табуна на лугу, разделенные ручьем, и суета в поселке мурманов, и сарацинская галера, белеющая треугольными парусами почти на горизонте.
«Организация, организация и еще раз организация — подумал я, — это то, чего мне сейчас уже крайне не хватает. Иначе все это окружающее меня великолепие скатится в анархию, если не в стадо. Сам я за всем приглядеть просто не в состоянии. Значит, надо делегировать права, на которые раздавать патенты. Только вот кому? Скамейка запасных у меня не то что короткая, ее вообще нет пока».
Сержант вот явно заслужил повышение. Хотел я его тут произвести в кабальеро, да Микал отговорил, просветив, что в родной вилье сержанта все дворяне поголовно, как в белорусском шляхетском застянке. Он и так эскудеро по статусу, хотел бы стать кабальеро — давно бы стал им. Для этого ему достаточно было разок прокатиться на юг, поучаствовать в реконкисте против мавров. Монархи Арагона и Кастилии не скупятся на золотые шпоры, если миллит прибыл на собственном коне в полном вооружении. Так и королю платить меньше, но зато доля в добыче больше. Добыча — вещь, по определению предполагаемая в будущем, а траты из казны вполне ощутимые здесь и сейчас.
Думать надо, думать, извернуться словесно, но отметить старого воина, не задев ненароком лелеемые им комплексы и закидоны.
Во двор вкатились еще две повозки. Мурманы, постегивая мулов, отжимали торговцев текстилем из Байонны от лучших мест, не стесняясь пускать в ход короткие тычки пудовыми кулаками. Интересно, что это они привезли на продажу? С телег сдернули кожаные полости, предоставив на обозрение десятки щитов, шлемов, самых разнообразных клинков и боевых топоров. Нюхом почуяли мурманы, где сейчас можно заработать лишнюю копейку. Или как в данном случае — сэкономить на налоге. Вот и подогнали к реализации пиратскую добычу, вскрыв заначки.
За спиной прокашлялся Марк, привлекая мое внимание.
Ко мне издевательской такой походкой подошел шут, сорвал со своей головы шапочку, звякнувшую бубенчиками, и протянул ее мне:
— Надень куманек, тебе она как раз будет! А корону можешь отдать мне.
— С чего это ты так решил? — опешил я.
— А с того, что ты рыбаков забавными историями веселишь. Хлеб у меня, между прочим, отбиваешь. Нехорошо так поступать, куманек. Очень нехорошо.
— Подумаешь, пару анекдотов под пиво рассказал, — пожал я плечами. — Ты лучше по основной работе отчитайся. А шутить будешь в свободное от работы время.
И я отдал ему дурацкую его шапку.
— Ну так слушай. — Шут надел свою рогатую шапку и, звеня бубенчиками, легко вскочил на парапет, сел, свесив с зубца ноги, нахально помахивая ими передо мной. — Забавное тут это виконтство Дакс, скажу тебе, куманек… А забавнее всего отношения виконта, который даже в Даксе не сидит, и самого крупного в виконтстве города Байонны. Там сейчас такая ситуация, что город как бы перестал быть феодальным, но и свободным королевским городом не стал, потому как нет у него для этого правовой основы. Фуэро не то… — засмеялся дю Валлон.
— Фуэро, говоришь, у них не той системы, — поддержал я шута в веселье, — это мы быстро исправим, так как я все же Божьей милостью…
— Не все так просто, куманек. Если бы все зависело просто от монаршего ордонанса, то уверяю тебя, Паук давно бы его прислал из Тура, как слал дозволения им на ярмарки два раза в год. Тут столько тонкостей намешано в правах и привилегиях, начиная от владычества римских проконсулов, что сразу так и не разобраться. Но… — Тут шут поднял указательный палец. — Ты как-то обмолвился, еще на Луаре, что тебе легиста не хватает, чтобы в таком дерьме копаться. Так вот я тебе такую зубастую акулу от римского права в этом городе нашел, что сам его боюсь. Причем легист не местный, а проездом, что характерно.
— А чего тогда не привез его с собой сюда?
— Почему не привез? Обижаете, сир. Он у вас в приемной сидром наливается… — шут пощелкал пальцами, припоминая словечко, — na scharu.
— Слезай, — выдал я ему руководящую указивку. — Пошли, послушаем курс современного городского права. И не сачковать мне, а то знаю я вас — вагантов.
— Сир, но вас портной давно дожидается. И ткани нужно выбрать.
— Снятие мерок с моего тела вряд ли помешает легисту проявлять свое красноречие. А ткани, я думаю, Элен давно уже выбрала. В этом она понимает лучше меня.
Глава 7
НОРМАЛЬНЫЕ ГЕРОИ ВСЕГДА ИДУТ В ОБХОД
К предместьям Сен-Жан де Люза доскакали как раз к обеду. Хотя «доскакали» — это фигура речи. Ехали не торопясь, перемежая широкий шаг с коротким галопчиком на недолгое время. Пятнадцать километров — это для автомобиля пустяк, а вот на лошади, да еще колонной, щадящим маршем делается ровно столько же, сколько и пехотинец за день проходит — тридцать километров примерно. Можно, конечно, и вдвое больше проскакать, а если напрячься — то и втрое, только потом лошадям нужен длительный отдых. Лошади не люди, устают быстро.
Видок был у нас «мама не горюй» — все покрытые толстым слоем серой пыли, а выезжали из Биаррица такими франтами…
Вчерашний день с его примерочным и пошивочным безумством был просто фееричным. У всех крышу посрывало, у мужиков даже больше, чем у баб. Пришлось даже специально спускаться и сообщать купцам, что я плачу за свою свиту, и только. А то тут и замковые все наладились упасть на хвост, чуя халяву. И мастеровые из Нанта робко подтянулись с теми же намерениями, нетерпеливо подталкиваемые своими женами.
Сказал сержанту, чтобы тот объявил, что те, кто не входит в список свиты принца — платят за себя сами. А списка как такового у меня пока и нет. Такая вот подлянка. Чтобы служба медом не казалась.
Потом позвал к себе шута — его тоже обмеряли. Потому как нужна для дела и нормальная одежонка, не только шутовская униформа. Да и легиста ему тоже послушать не мешает. Инициатива, как известно, имеет инициатора.
Но пока диктовал Бхутто список свиты, то и ему приказал одеться соответствующе его должности. А то стоит тут за конторкой бедным родственником без претензий, в чем на корабле одели. А мне невместно, чтобы мой личный писарь носил цвета неаполитанского короля.
Заглянул Грицко в новых рубашке и шароварах. Камчатых, ёпрть. Хотел тут же исчезнуть, но я ему такого случая не дал.
— Сеньоры.
Все дружно выстроились у стены, склонив головы.
— Дон Григорий, на колени.
Гриць привстал на одно колено посреди комнаты.
Я вынул из-под юшмана на столе дамасскую саблю и коснулся елманью сначала левого, а потом правого плеча дзапара.
— Встань, кабальеро.
Вложил клыч в ножны и торжественно двумя руками вручил казаку оружие.
— Владей!
Григорий снова опустился, только уже на оба колена, вынул клинок из ножен на треть, мимолетно полюбовался рисунком дамасской стали, оценил, осторожно коснулся губами клинка и сказал с легкой хрипотцой по-руськи, глядя мне в глаза:
— Саблю тебе целую, княже.
Чуть слезу из меня, сволочь, не вышиб. Надо же, какие эмоции да в такой прочной упаковке…
— Иди, подбери себе у мурманов доспех и шлем.
— А шапку каракулевую? — усмехнулся Гриць, вставая с колен и надевая перевязь сабли через плечо.
Припомнил, стервь, мою подколку на галере.
— Как заслужишь, так сразу и получишь ее, — усмехнулся я, вызвав ответную улыбку на лице казака.
Ну что за черт, никак не доберусь до легиста, потому как после не успевшего уйти дзапара нарисовался старший валлиец — командир двадцатки лучников Оуэн Лоугох ап Ллевелин. Из рода Ллевелинов, значит. Чувак королевских кровей — его предки были последними независимыми правителями Уэльса. Впрочем, это не особо признается англосаксами в Лондоне. У них там свой английский принц Уэльский, типа дофина у франков.
Вопрос у валлийца был существенный и на злобу дня: относятся ли они к свите принца или просто подразделение наемников? На что им надеяться, и надеяться ли вообще?
— Я пока еще этого не решил, — ответил я ему.
И тут же поспешил успокоить, а то рожа у него стала такой разочарованной, будто первая любовь оказалась безответной:
— В любом случае на оплату ваших услуг это не влияет.
Поглядел ему в глаза, понял, что ляпнул что-то не то, и выдал еще одну сентенцию:
— Мне бы не хотелось вас ставить в свиту рея Наварры, потому как тогда между мной и тобой образуются еще командиры.
Вроде он понял, что я хотел сказать.
— Нас конечно же волнует наш статус, сир, но мы бы хотели подчиняться лично вам. Не важно, какому вашему титулу, — ответил он мне.
И тут меня осенила идея, подкупившая своей новизной:
— Ну, если вы так ставите проблему, то будете отрядом телохранителей командора ордена Горностая в Пиренеях. А командор тут я. Устраивает?
И смотрю на его реакцию.
— Я согласен, — спокойно ответил Оуэн.
— Это будет для твоих бойцов надолго, риг, — сказал я, сознательно используя древний валлийский владетельный титул. — А для тебя — так навсегда.
— Я согласен. Дома меня ничего не держит, кроме притеснений от англичан.
И валлиец твердо сжал губы.
Я еще прикинул, стоит ли это делать, и решил, что стоит.
— На колени.
На место, где недавно стоял казак — потомок половецких биев, опустился вольный стрелок — потомок последних валлийских верховных ригов.
Я протянул, не оглядываясь, правую руку, и понятливый Филипп вложил в нее мой меч. Уже без ножен.
— Оуэн Лоугох ап Ллевелин, ты, достойный этой чести, посвящаешься в кавальеры ордена Горностая.
И я опустил меч на его левое плечо.
— Отныне твой девиз: «Моя честь называется верность». А твое имя — Оуэн де Ллевелин.
И клинок переместился на его правое плечо.
Дамуазо Филипп подсуетился, вытолкнул ко мне виконта де Базан с орденской шкатулкой в руках и забрал у меня меч.
Я взял из заранее открытой шкатулки серебряную орденскую цепь и надел ее на шею новоиспеченного рыцаря.
— Встань, кавалер.
Валлиец встал, мы обменялись братским поцелуем, после чего я тыльной стороной ладони ударил его по щеке. Сильно ударил, даже тонкая струйка крови показалась из угла его рта.
— Прими этот удар как последний в своей жизни, оставленный без ответа. Для того чтобы ты крепче запомнил этот день на Берегу Басков в шато Биарриц. Отныне твоя жизнь принадлежит ордену. И только ему.
И, повернувшись к остальным, заявил:
— Этот день стоит отметить, сеньоры. Всем вина, а новоиспеченным кабальеро — еще и золотые шпоры.
А сам подумал, что если кто-то еще заглянет в кабинет, пусть даже последний водонос, то я его тоже посвящу в рыцари. Ради прикола.
Но следующим вошел в кабинет дон Саншо, и мой ернический порыв пропал.
— Феб, я тоже могу переодеть своих людей? — спросил он с неуверенной надеждой.
Чуть не вырвалось у меня интеллигентское присловье двадцать первого века: «говно вопрос!», но я вовремя прикусил губу.
— Конечно, Саншо. — И протянул ему список своей свиты. — Допиши сюда своих.
Над колонной, а такую толпу людей, коней и мулов трудно называть кавалькадой, развевалось знамя Вианы, которое всю ночь старательно вышивали все замковые женщины Биаррица под руководством Ленки, оставившей меня без женской ласки. Зато я всласть выспался. Во всем есть свои положительные стороны. От юношеской гиперсексуальности тоже надо временами отдыхать.
Передовым дозором на сотню метров впереди всех скакали четверо амхарцев в развевающихся черно-синих плащах. На левом плече каждого рыцаря Святого Антония красовался на черном фоне синий крест в белой окантовке. Только у Гырмы крест был двойной. По какому принципу они так разрисовались, мне как историку конечно же было любопытно, но не это знание имело сейчас для меня приоритет. Оделись амхарцы вчера вполне по-европейски. Разве что шоссам и пуфам они предпочли неширокие шаровары. К подаренным мной сарацинским шлемам, на которые они накрутили из крашеного конского волоса черно-синие бурлеты со свисающей на затылке косицей, они выбрали себе у мурманов простые вороненые кольчуги с короткими рукавами. Кольчуги скрывала гербовая котта, явно выбивающаяся из гербового ряда Западной Европы, — черная с боковыми синими вставками. На груди изображение того же креста, что и на плаще. Мурманы же снабдили их также прямыми длинными мечами и листовидными наконечниками для копий. Древки запасные нашлись в замке, как и непарные латные рукавицы на правую руку, с крагой-наручем из толстой кожи с приклепанными металлическими пластинами. Большим щитам они предпочли стальные кулачные баклеры, которые сейчас у них болтались на левом локте.
Я держал от передового дозора дистанцию, достаточную для того, чтобы поднятая им пыль успела улечься, однако все равно хоть и не так, как в хвосте колонны, но пропылился.
По бокам моей кобылы трусили рысью легист и шут, развлекая меня по дороге нюансами средневекового городского права и местных фуэрос, многим из которых не менее тысячи лет. Но баски за свои привилегии и свободы зубами держатся, и это приходится учитывать всем, кто с ними имеет дело. С 1425 года Страна Басков из трех провинций — Бискайя, Гипускоа и Алава, формально независима и сама себе выбирает сюзерена. Бегетерия называется. Кастильская корона, избранная в прошлый раз сеньором Басконии, попыталась из каждой их области сделать графство, но обломилась. Титулярные графы, назначенные из Мадрида, есть, а графств как таковых — как не было, так и нет.
Вот эту тему и втирал мне под перестук копыт по старой римской дороге легист из Байонны, а на самом деле — из Вероны итальянской. Тезка мой — Франческо, основательный и кряжистый мужик тридцати пяти лет, похожий на попа своей черной мантией, но с длинной рапирой на боку. Этот славный представитель третьего сословия, магистр семи искусств Болонского университета и доктор права университета Сиены Франческо делла Капулетти был навечно изгнан из родного города герцогом, после того как их молодежь устроила в городе резню с молодежью из клана Монтекки. А как только появились первые жертвы, то с обеих сторон вмешались взрослые, и на главной площади города состоялось натуральное «ледовое побоище», после которого, не разбираясь, кто прав, а кто виноват, веронский герцог разогнал действующих лиц из города на разные сроки. А зачинщиков с обеих сторон изгнал навечно.