Ира прислала пяток писем, листы которых пахли лекарствами. Видимо она писала их во время дежурства. Вот ведь нашла время, украв его у своего сна, чтобы написать их. А сама наверняка смертельно устала на операциях. Хороший, правильный она человек. Помнит наш мимолетный роман и меня непутевого. Не то, что я грешник. После госпиталя написал ей два письма, а потом все как то не хватало времени.
По брезенту палатки и на улице стучали тяжелые капли дождя, наполняя воздух и землю влагой. Еле теплая "буржуйка" дарила ощущение домашнего тепла и комфорта. Разложив письма по датам, я вчитался в их строки. Ира делилась госпитальными новостями — кого выписали из нашей палаты, описывала смешные ситуации, передавала приветы, спрашивала о здоровье. Начав "за здравие" в первом письме Ира в последнем "закончила за упокой". Она в конце письма сообщала, что выходит замуж за своего старого знакомого, который по ранению лечился у них в госпитале, и просила простить ее за это.
Интересно девки пляшут! Довольно неожиданный поворот. Хотя, наверное, все правильно. Так и должно быть. Не должны такие девушки как она одни оставаться. Должны быть счастливыми, иметь свою семью, детей, дом. А что я мог ей дать? Практически ничего — мимолетное, минутное счастье. Да еще неизвестно будет ли оно для нее счастьем. Ведь за нашей встречей обязательно последует долгая разлука с неизвестным итогом. Тут на войне меня могут в любой момент грохнуть, а когда наступит мир тем более. Я же, по всей видимости, окажусь в самом эпицентре борьбы за власть. Не зря же нас так охаживают. Если встану не ту сторону (а встану обязательно, так как кроме Сталина-Берии никого у власти видеть не хочу), то возможные победители точно к стенке поставят, а потом и на семье отыграются. Таковы уж тут правила игры. А оно мне надо чтобы мои близкие по лагерям гнили? Нет! Ну а раз нет, то и суда нет. Раз такое дело, то надо позавидовать мужу Иры и их тихому семейному счастью. С моей беспокойной жизнью такое не светит.
С утра закружилась карусель. Пообщался с прибывшим пополнением и инструкторами, до обеда с документами поработал, готовя почту для Москвы. Во второй половине дня нам с Сергеем удалось слетать в Ведено, посмотреть, что там к чему, пообщаться с народом на заставе, обсудить переброску личного состава для новых застав.
Уже ночью вернувшись в Тарское, я ввел его в курс планируемой мной операции по уничтожению главарей бандитов и выхода на вражескую агентуру.
— Может, зря ты опять своей головой рискуешь?
— А кто кроме меня может это сделать Сереж? Ты? Нет! Языка и людей не знаешь, местных обычаев тоже, обстановкой еще не владеешь. Кто-то еще из наших? То же самое, нет. Привязывать к нашим планам местную Контору считаю глупым. Они тут все друг с другом родственными связями повязаны, поэтому может быть утечка информации бандитам. Конечно, среди них есть порядочные и верные нашему делу люди, но пока на них выйдешь, время много уйдет. Во всяком случаи в Москве мне никого не назвали. Вот и получается, что кроме меня это сделать некому.
-Человек, который тебе дал информацию по Тбилиси хоть верный? Ему доверять то можно?
— Надеюсь, что да. Уверял что информация верная на 100 процентов.
Не рассказывать же Сереге что об этом человеке мне в середине 80-х ночной порой рассказывал его родственник, а вначале 90-х удалось с ним лично пообщаться. Еще очень крепкий и разумный старичок, переживший все катаклизмы 20 века, радовался происходящим в стране "демократическим" изменениям и развалу СССР. Много познавательного тогда удалось у него узнать из истории Грузии и Кавказа, борьбе старшего поколения "за их независимость". Теперь я решил воспользоваться теми знаниями и своим знакомством.
Глава
Под небом Тбилиси
На скамейке в старом парке почти в центре столицы Грузии одиноко сидел еще совсем не старый человек в летнем белом костюме, соломенной шляпе, с крепкой и дорогой тростью в руках. Он задумчиво всматривался в прохожих, но никогда надолго, ни на ком не задерживал своего взгляда. Так взглянет, оценит и забудет. Многие из прогуливающихся по парку старожил знали, что этот уроженец Манглиси вот уже почти двадцать лет каждый выходной с полудня сидит на этом месте, именно на этой скамейке и думает о чем-то своем. Знали они и то, что эти несколько часов его лучше не трогать и дать ему спокойно посидеть в одиночестве. Потом ближе к трем часам пополудни к нему можно будет подойти поговорить или предложить сыграть в шахматы. Тогда он не откажет в общении. Но эти три часа были для него священными и посвящены они были именно одиночеству. Завсягдатые парка знали его под именем Георгий. Он никогда не рассказывал о себе. Осталось неизвестным, когда и откуда он появился в городе, почему, всегда сидит в одном и том же месте, кто его родственники и есть ли у него семья. По его редким оговоркам лишь было известно, что он жил, где-то в пригороде, работал счетоводом в одном из многочисленных городских учреждений. В разговоры с незнакомыми людьми не вступал, никого ни о чем не расспрашивал. Впрочем, был он очень начитанным и грамотным человеком, знающим минимум несколько иностранных языков, отлично играющим в шахматы. Чем занимался до революции, Георгий ничего не говорил. Вообще старался не лезть в политику. Как только кто-то рядом начинал об этом говорить, сразу же собирался и уходил. Его не интересовали события в мире и идущая в стране война с немцами. Хотя было видно, что человек, когда-то воевал, о чем явственно говорил шрам на голове и отсутствие нескольких пальцев на правой руке. Он никогда не вступал в споры и не ругался. Сторонился шумных компаний, но от стаканчика доброго красного вина не отказывался и сам иногда приносил собой в парк несколько глиняных бутылок очень хорошего и вкусного домашнего вина, чтобы отметить со знакомыми какие-то только ему известные события. Но это было очень редко. Что поделать если он такой человек? Обычный тихий городской "сумасшедший".
Вот и сегодня Георгий снова занял свое место на скамейке. Весеннее солнце припекало, но тени деревьев хватало, чтобы комфортно сидеть и смотреть на окружающий мир. Народа в парке, несмотря на теплый и солнечный день было мало — несколько пар занятых только собой не спеша прогуливались по тенистым дорожкам, да вездесущие дети под присмотром своих мам неподалеку играли в песочнице, неподалеку от них скучала торговавшая мороженым лотошница. Поэтому появление в конце аллеи трех сотрудников НКВД Георгий заметил сразу. По дорожке в его сторону шел майор в сопровождении двух сержантов. Что-то привлекло внимание мужчины в этой троице. Какой-то случайно замеченный штрих, сразу привлекший его внимание. Какой конкретно Георгий так и не смог сразу вспомнить. Поэтому он еще раз внимательно осмотрел чекистов. Все трое молодые, высокие, загорелые, в отлично подогнанном обмундировании, явно тренированные, пружинисто ставят ногу. Вооружены только личным оружием — пистолетами. Идут о чем-то разговаривают. Расслаблены. Явно фронтовики, находящиеся на отдыхе после ранения. Об этом говорили свежие цветные нашивки за ранения, закрепленные над правыми карманами гимнастерок. У офицера одна желтая — за тяжелое, у сержантов по несколько темно-красных за легкие. Майор кстати слишком молод для своего звания.
Оставив сержантов у лотошницы, майор подошел к скамейке, где сидел Георгий и спросил разрешения присесть. И тут же не дождавшись ответа, опустился на сиденье.
— Простите, что пришлось вас здесь побеспокоить. Но нам нужно было встретиться и поговорить господин Георгий.— По-немецки тихо произнес майор.
Человеку, долго прожившему в Германии, не стоило большого труда
узнать в говорившем уроженца Ганновера.
— По-моему вы ошиблись,— так же по-немецки тихо ответил Георгий, аккуратно осматриваясь по сторонам и сильнее сжимая рукоять трости.
— Я думаю, нет. Как и не стоит тревожить вашу палку со стилетом внутри. Поверьте, несмотря на весь ваш опыт, я успею вас убить раньше. Положите ее на расстоянии вытянутой руки от себя. Вам ничего не угрожает, а мне будет спокойнее. Вот и прекрасно. — Заметив, что мужчина выполнил его указание, сказал майор и продолжил. — У нас с вами есть общий знакомый, который в свое время описал вас и то где с вами можно встретиться. Он и его друзья просили передать вам пожелание долгих лет жизни.
— У меня нет знакомых среди сотрудников НКВД. — Ответил Георгий.
— Можете не сомневаться. Они там действительно не служат. Надеюсь, имя Кайхосро Чолокашвили вы еще не забыли?
— Нет. Но насколько я знаю, он умер на чужбине...
— Вы правы. Мир его праху, хороший был драгун. Он умер 27 июня 1930 года от туберкулеза, заработанного во время Великой войны. Похоронен во Франции, на кладбище "Лювиль" в Лювиль-сюр-Орж (Leuville-sur-Orge) — традиционном месте захоронения представителей грузинской эмиграции. Это не так?
— Так. Но вы мне должны были еще что-то сказать...
— Увы, это все что я могу вам сообщить о вашем боевом товарище. А вот о неком поручике из отряда полковника Гедеванишвили действовавшем с отменной храбростью с группой юнкеров Военной школы на Лилойском боевом участке мог бы многое. Кстати вы как местный житель не помните, сколько из них тогда осталось в живых?
— Всего несколько человек.
— Я так почему то и думал. Но простите, я не закончил свой рассказ. Когда красная кавалерия обошла позиции полковника Гедеванишвили, малочисленная грузинская кавалерия попыталась её остановить контратакой у деревни Норио. В той атаке поручик отчаянно рубился с кавалеристами 11 красной армии и был ранен в голову. У него остался шрам от сабельного удара. Очень похожий на тот, что у вас. Как интересно ему удалось выжить, не знаете?
— Спасла фуражка. Удар шашки прошелся самым краешком, правда, офицеру пришлось долго лечиться...
— Да? Странно, но мне казалось, что тот офицер в составе отряда добровольцев принимал самое активное участие в бою за Авчальский вокзал.
— В бою за вокзал его еще раз ранили осколком снаряда. Поручику пришлось долго лечиться после тех боев.
— Так вот оказывается, чем он занимался в течение целого года, пока не присоединился к отряду "Какуца" Чолокашвили. Я правильно назвал прозвище вашего друга?
-Да. Шла подготовка захвата Кахетии и Хевсуретии и требовались подготовленные люди для руководства восставшими.
— Тогда во время июньского восстания, прикрывая отход отряда, погиб брат Кайхосро — Симон, а поручик снова был тяжело ранен. Его успели вывезти под самым носом у красных. И он отлеживался у своего старого приятеля в Чечне. Не напомните его фамилию?
— Если вы все так хорошо знаете о поручике, то зачем вам это?
— Вдруг придется у его знакомого просить помощи. Да и для общего развития не помешает. Не хотите называть, не надо. Я примерно могу сказать, где это было. Это был Итум-Калинский район Чечни. Человек, у которого скрывался больной, был настолько уважаемый, что его гостя никто не выдал... Хотя нашего героя для того чтобы задать несколько вопросов очень искала местная ЧК.
— Но не нашла?
— Нет. Помогли друзья, работавшие в советских органах Грузии. В 1924 году он вновь участвовал в боях. Но ему опять не повезло. В бою под Хеви-Грдзела его снова тяжело ранили. Кроме того тогда же он лишился нескольких пальцев на правой руке...
— Один из красных в схватке рубанул шашкой по поручику и повредил ему руку и грудь. Поручику пришлось остаться здесь, когда остальные уходили в Турцию. — Пристально смотря на майора, сказал Георгий. — Откуда вы так много знаете о том офицере? О нем все забыли, что тут, что за границей...
— Вы не правы. О нем все еще помнят. Нашлись люди не только в Париже и Константинополе, но и в Берлине поведавшие историю того храброго офицера, а также место где можно с ним встретиться... Вы же не будете отрицать что вы и тот офицер, несмотря на прошедшие годы все еще очень похожи. Да и фотография где вы с Кайхосро и его братом сохранилась...
— Вы должны были мне кое-что сказать... Чтобы я мог вам верить.
— Я не знаю пароля, установленного вами для своих друзей из Стамбула и Парижа с Лондоном....
Услышав это "Георгий" инстинктивно попытался схватить трость...
— Вам не надо так реагировать на мои слова. Еще раз повторяю. Я успею вас убить первым. Если вы не захотите говорить со мной дальше, просто скажите об этом и мы расстанемся. Возможно, у нас с вами еще будет шанс когда-нибудь встретиться и обсудить будущее Грузии, может быть нет. Вы хотели этой встречи, много лет искали связь не через посторонних людей, а напрямую. Готовились сбросить с себя иго русской оккупации. Вели переговоры с представителями Англии и Франции. В 1940 году даже ждали высадки их войск. Но не срослось. Мы же здесь для того чтобы сделать не сделанное иными.. Через несколько месяцев наши войска подойдут к Кавказу и ваша помощь нам бы очень пригодилась.
— Вы не представились.
— Извините. Заговорился и забыл представиться. Обер-лейтенант Ланге. Отто Ланге. Я сотрудник Абвера. Надеюсь, вы знаете что это?
— Да. Разведка Германии. О ней часто пишут в местных газетах.
— Не читайте местных газет. Так, по-моему, говорил профессор Преображенский в книге Булгакова.
— Вы неплохо знаете советскую литературу.
— Спасибо. Мне всегда нравилась русская литература. Как мне называть вас в дальнейшем?
— Так же — Георгием. За эти годы я привык к новому имени и не хочу ворошить прошлое. Время еще не пришло. Но все что вы сказали о себе только слова, мне бы хотелось вещественного подтверждения вашей принадлежности к Вермахту. У вас что-то должно быть с собой, чтобы подтвердить вашу личность хотя бы перед своими войсками. У русских для этого есть шелковая лента с печатями и указанием воинской части или учреждения выдавшего его.
— Да у нас тоже есть похожие вещи. У меня с собой жетон сотрудника специальной службы. Обычно его достаточно для установления контакта с нашими войсками.
— Покажите! Я видел подобные жетоны, когда жил в Германии. — Твердо сказал мужчина.
-Пожалуйста. Я совсем забыл, что вы в свое время встречались с представителями криминальной полиции. Правда, это было давно. — Майор достал из внутреннего кармана небольшой металлический жетон и показал его кахетинцу. — Форма орла и текст изменены, но в целом он такой же.
— Спасибо. Да ваш жетон несколько отличается от тех, что я видел ранее. У меня есть еще один вопрос. Я хотел бы уточнить, к какому из подразделений Абвера вы относитесь.
-Абвер-2.
— Значит диверсант.
— Я смотрю, наши знания о вас неполны! Вы не так уж и оторваны от связей с заграницей, как нам казалось, раз разбираетесь в наших жетонах и структуре?
— Вы должны меня понять. Я ждал других людей, знающих пароль для связи, а тут вы. Относительно остального вы правы у меня есть канал связи через Батуми и Сухуми. Не буду отрицать что специально интересовался вашей организацией, кроме того у меня была дополнительная информация от наших английских друзей. Я знал, что рано или поздно представители вашей организации выйдут на связь со мной. Слишком многое у нас общих интересов. Потому и не менял место встречи. Вы не немец хоть там и долго жили! — Несколько успокоившись, сказал мужчина.
— А разве я говорил, что исконный немец? Нет. Мои родители были русскими подданными и в свое время эмигрировали в Германию. Я же по мере своих сил служу новой родине. Скажите, господин поручик как вам удалось выжить здесь все эти годы?
— Друзья помогли. Тогда в бою получив ранение, упал с лошади и сильно ударился. Меня, посчитав убитым, оставили одного умирать среди камней. Бой ушел в сторону и поэтому я и выжил. Когда я очнулся, все вокруг было занесено снегом. Недалеко лежал труп красноармейца. Все его лицо и тело было изуродовано разрывом гранаты. В карманах его одежды удалось найти документы, а свои оставить ему. Мне повезло, что неподалеку от нас стояла раненая лошадь. С ее помощью я выбрался оттуда и добрался к друзьям. Они меня подлечили и спрятали в Чечне. Все, даже мои самые близкие люди считали, что я погиб. Брата красные расстреляли в конце двадцать четвертого, мать с отцом несколько позже. Мне же пришлось долго скрываться под чужым именем.
— Понятно. Надеюсь, ваши сомнения в отношении принадлежности меня к Германской армии сняты, и мы можем продолжить разговор?